Экс на миллион (СИ) - "Greko"

Адель смешно закусила верхнюю губку.

— Ты же из госпиталя прямо поедешь ко мне? — уточнила все условия сделки.

— А мы? — заволновались парни.

— И вам, красавчики, место найдется.

— Из госпиталя я поеду сразу в банк. И рассчитаюсь.

— А дальше?

— Дальше — посмотрим.

— Я так не хочу, — тряхнула головой Адель. — Деньги я, конечно, ребятам найду и помогу переехать из «Франции»…

— А вот этого делать не нужно. Они останутся в отеле.

— Но, Босс… — встрепенулся Изя, уже живенько нарисовавший себе восхитительную картинку пребывания под одной крышей с объектом своего обожания.

— Так нужно! — твердо отрезал я. — Я попозже расскажу, что мне еще понадобится, а пока дайте пообщаться с девушкой. У меня к ней есть вопросы не для ваших ушей.

Парни вздохнули и потянулись к выходу.

… Итак, она звалась Адель. Адель Габриеловна Каган из мещан, уроженка Гродно. В Петербург прибыла для подготовки к поступлению на женские медицинские курсы. Но это все внешняя сторона — для полиции или любопытствующих. Кто же ты на самом деле, прекрасная незнакомка?

В голове у меня крутились две версии. Времени после ухода компании посетителей было навалом. Можно и порассуждать, что да как.

Во внезапный приступ человеколюбия я не верил. Как и во вспыхнувший интерес к загадочному визитеру квартиры мадам Оржек на Невском. Конечно, есть дамочки, которые испытывают маниакальную страсть к опасным типам, каковым я выглядел на фоне интеллигентной биомассы, составляющей около революционную тусовку. Но, нет. Адель, зуб даю, девочка продуманная, себе на уме и совсем не так невинна, мягка и пушиста, как хочет казаться.

«Пантера. Она похожа на черную гладкую большую хищную кошку, способную выпустить когти в любую секунду. И погладить хочется, и страшновато: а ну как порвет».

Версия первая. Самая очевидная и лежащая на поверхности. Пребывание девушки на явке было неслучайным. Она не просто болтается в определенных кругах. Она имеет прямое отношение к законспирированной ячейке террористов из числа эсеров-максималистов. Входит в нее. Возможно, ее готовят как участницу или даже главную исполнительницу покушения на какое-нибудь высокопоставленное лицо вплоть до императора. Таких смертниц среди девиц в обществе хватает с избытком. Газеты с пеной у рта и взахлеб только и писали последние годы об этом безумном увлечении. Незамужние «черные вдовы» русской революции. Сам читал о такой. Татьяна Леонтьева, на секундочку, дочь якутского вице-губернатора. Должна была в прошлом году убить на придворном балу Николая II. Арестована случайно, в связи с расследованием взрыва в гостинице «Бристоль», когда главный эсеровский изобретатель «адских машинок» Максимилиан Швейцер случайно подорвался в своем номере. Кстати, тоже еврей, сын банкира.

«Нет, еврейку, пусть даже столь очаровательную, к большим шишкам из правительства не подпустят. Скорее всего, ее используют на подхвате. Подай-принеси или захомутай Васю и вовлеки в наши ряды. Скорее так».

Версия вторая. Адель — засланка от Лопухина. Если этот интриган положил на меня глаз, он не мог не подумать о силках. О том, чтобы взять меня под контроль. Подвести ко мне своего человека — вполне в полицейском стиле. Вот тебе, Вася, сладкая ягодка — кушай, не испачкайся. Как поправишься окончательно, мне, экс-директору, тут же доложат, и я сразу к тебе. Тук-тук, пора ехать в Берлин. Мало ли что не хочешь? А кому легко?

Хрен тебе, а не Васю. Не стану я по свистку дяди в эполетах и с безжизненным взглядом изображать алабая на привязи. Ни в какой Берлин я не поеду. Как-нибудь вывернусь. Залягу на время на дно. Если хорошо подумать, что может современная полиция и, тем паче Лопухин с его ограниченными возможностями? Показания завербованной агентуры, перлюстрация писем, наблюдение за установленными конспиративными квартирами и выявление связей их гостей, слежка за подозрительными личностями, сведения от приставов о регистрации новоприбывших. Все? Вроде, и немало, но сам же видел, как спокойно разгуливал по Питеру товарищ Анатолий. А он, между прочим, готовит ни много ни мало новую волну террора в столице, способную, по его мнению, снести самодержавие. Хваленая охранка несколько месяцев не могла установить личность схваченного на месте преступления убийцы князя Сергея Александровича. Так неужели я не смогу затеряться в огромном городе?

Возвращаясь к версиям. Все же я склонялся к первой, а не ко второй. В пользу моего выбора говорил тот факт, что впервые я увидел Адель до того, как привлек внимание Лопухина. Так что если и будут от него люди, приставленные за мной следить, то их нужно вычислять в круге госпитального персонала или моих соседей по палате.

Я подозрительно посмотрел на них. Все занимались своими больничными немудреными делами и на меня внимания не обращали. Тут же успокоил свою паранойю. Никто не заселился в палату до моего в ней появления. Заранее подстроили? Ненаучная фантастика. Лопухин совсем не провидец. Да и зачем ему огород городить на ровном месте. Отправить шпика узнать дату моей выписки и установить наблюдение за входом в Александровскую мужскую куда проще, чем затевать сложную оперативную игру. Вот из этого и буду исходить.

«Съесть, что ли, еще кусочек фаршированной рыбки? Вкусная. И Адель вкусная. Так бы и съел на десерт. Ну что, Вася, сдаемся в ласковые еврейские руки? А куда мне деваться? Но что делать с Изей?»

Мысль о будущих любовных страданиях юного Айзека вдруг затмила другая, совершенно из иной оперы. И куда более насущная.

«Как я мог забыть про Беленцова⁈ Его же вот-вот привезут в Россию! Сколько времени пройдет, как его расколют и всплывет мое имя? Неделя, месяц? А я тут лежу и о бабах мечтаю. Срочно нужно рвать отсюда когти. Не только из больницы — из империи. Беги, Вася, беги!»

… Не добрались до Беленцова в Цюрихе ликвидаторы эсеров. Его таки да, экстрадировали. И тут же упустили! Снова вездесущие газеты поведали читателям сногсшибательную историю.

Из Швейцарии Сашку доставили в Варшаву. Посадили не в арестантский, а в обычный запертый вагон, но под усиленным конвоем. Четыре опытных жандармских унтера, пять вооруженных винтовками пехотинцев из Омского полка — мощный конвой под руководством штаб-ротмистра Макарова. Всю дорогу Беленцов понуро молчал. Его ждала в России виселица. Было от чего прийти в крайнее уныние. Внезапно, на 228-м километре, когда поезд преодолевал крутой подъем, Бодрый, словно вспомнив о данной ему мною кличке, вскочил, разбил головой оконное стекло и выпрыгнул из купе. Понесся к примыкавшему к железнодорожным путям лесу.

Конвоиры бросились следом. Действовали невероятно тупо. Первый же сунувшийся в выбитое окно, в нем застрял, зацепившись шашкой. Немолодые пехотинцы догнать юного спортсмена-конькобежца не смогли. Беленцов скрылся в неизвестности.[1]

Я отложил в сторону газету, принесённую парнями, и покачал головой. Все эта история выглядела слишком фантастичной, чтобы быть правдой. Я мог скорее предположить, что затеяна хитрая комбинация для ареста участников и организаторов нападения на банк взаимного кредита. Даже если предположить, что все так и было — чего только в жизни не бывает, — вариант у меня остается только один: скрыться и найти способ покинуть Россию. Я приступил к выполнению своего плана.

Клетчатый костюм шофера, модная кепка и очки-консервы — вот мой новый прикид. Наблюдатели за больницей не обратят на меня внимание. Их отвлечет некий господин, которого братья Блюм под ручки выведут из госпиталя и усадят в пролетку. Отвезут в «Отель де Франс», а я тем временем покину осточертевшую Александровскую мужскую. Если меня кто-то и заметит, внимание отвлекут шоферские очки. Они так и притягивают к себе взгляд, проверено. Далее сяду в пролетку с опущенным верхом. К Адель, которая весь этот маскарад организовала.

Не спеша переоделся, попрощался с соседями и, осторожно перебирая ногами и опираясь на палку, любезно предоставленную мне больницей, вышел на улицу.