Боярышня Евдокия 4 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

— Дуняша, садись в сани! — крикнул Еремей.

Она встрепенулась и чуть ли не прыжками понеслась к деду, слыша вдогонку Гришкины вопли, что его забыли. Ей стало смешно и,не оглядываясь, она помахала ему рукой.

Дедовы холопы окружили сани, улюлюкая рванувшемуся к ним Гришке, не ставшему слушать своего подопечного. Дуня сжалилась, извернулась и крикнула:

— На тебе ладья! Я с дедом остаюсь!

— Сядь, а то свалишься, — одёрнул её Еремей. — И где только такую срамную одёжу взяла?

— Мне мама сшила.

— Это был пустой вопрос и ответа не требовал.

— А-а, — понимающе протянула Дуня, обхватывая дедово плечо обеими руками и прижимаясь к нему.

— Вроде в сторону Борисоглебского монастыря едем, — неуверенно произнес он.

— Но почему князь окольным путем поехал туда и один? — тут же задала она вопрос, боясь, что дед решит прекратить слежку.

Еремей промолчал, а вскоре Пахом поравнялся с санями и сообщил, что князь миновал монастырь без остановки и направился в сторону Костино.

— Я не знаю, где это, — с сожалением заметила Дуня.

— Едем туда же, — дал команду боярин и накинул на ноги шкуру. Горячка догонялок схлынула и мороз начал побеждать.

— Деда, тебе такие же штаны, как у меня, надобно. Они хорошо утеплены.

— Я не собирался ездить далече в санях, — буркнул Еремей, но хлопоты внучки по подтыканию шкуры принял с благодарностью.

Ехали споро. До монастыря князь выбирал бездорожье и сани несколько раз проваливались в снег, но потом выехали на расчищенный путь и двигались без проблем.

— Коли с такой скоростью далее ехать будем, то коней загоним, — вскоре начал беспокоиться Еремей.

— Предлагаю сменить их в ближайшей деревне, а на обратном пути вновь обменяемся, — предложила Дуня.

— Глупости говоришь, — отмахнулся дед.

— Почему это?

— Боярин, — закричал возвращающийся воин, посланный вперед, — князь в деревеньку по пути заехал и остановился на постоялом дворе.

— Вот и хорошо, — обрадовался Еремей.

— Мы там можем сменить коней, — обрадовалась Дуня.

— Это вряд ли, да и незачем теперь. Похоже, что князь дальше не поскачет.

— С чего ты решил?

— А иначе не было смысла ему так рано делать остановку.

— Ну-у, я, к примеру, уже проголодалась, может, и он?

— Угу, ото всех скрылся, чтобы пожрать в часе езды от своего дома.

— Ну-у-у, да, — подумав, согласилась Дуня. — Вот ты объяснил и мне всё кажется очевидным, но сама я до этого не додумалась.

— Потому что твоя головушка занята придумками.

— Наверное, так, — не стала спорить она, испытывая мандраж. — Деда, а что мы дальше делать будем? Если зайдём в тот двор, то князь нас увидит.

— Увидит и не обрадуется, но тебя он не узнает, — показывая на её штаны, усмехнулся Еремей. — Пойдешь вместе с Пахомкой.

— Точно, я бояричем прикинусь!

— В такой-то одеже?

— Но все очень добротно и…

— И как из медвежьей берлоги выползла, — с досадой закончил Еремей.

— Простенько, но со вкусом, — всё же возразила Дуня и обиженно отвернулась, чтобы дед знал, как вредно критиковать.

— Так, слушай меня внимательно, — строго произнес Еремей, — я делаю вид, что еду дальше, а ты садишься на коня и въезжаешь с Пахомкой во двор. Дальше во всем слушаешься его. Поняла?

— Деда, так не годится. Скажи Пахому, чтобы он во всем слушался меня!

— Я так и говорю… что? Ты меня запутала.

— Если Пахома сделать главным, то он меня в уголочке посадит и будет охранять, а мы для чего туда идём?

— Ты сейчас вообще никуда не пойдешь.

— Хорошо, ты строг, но справедлив, — тут же сменила тон Дуня и попросила её подсадить на коня. — А за что тут держаться? — немедленно спросила она.

— Слезай! — взъерепенился боярин.

— Деда, я пошутила! — засмеялась она, радуясь, что он взбодрился. — Я знаю, что за уши надо дергать! — добавила она, и понукая пятками животину, направила её к постоялому двору.

Воины весело поглядывали на боярина, но свою службу помнили. Одни остались подле него, другие намеревались сделать вид, что проезжают мимо деревни и все никак проехать не могут, а Пахом обогнал Евдокию и первым въехал на подворье.

Собачий лай стал громче, зато соседские кабысдохи притихли и поддерживали систему оповещения формально. Дуня огляделась и вынуждена была признать, что до постоялого двора трехкамерная изба не дотягивает и о создании почтовых ямов тут не слышали.

Но видно все же надобность у проезжих в остановке тут случалась, поэтому ворота были открыты и гостей встречал юноша, принявший лошадей.

— Обиходь, — коротко бросил Пахом, кидая в руки недоросля копеечку. Потом подумал и добавил ещё.

Дуня довольно шустро сползла со своего конька-горбунка. Высоких тонконогих лошадей или крупных тяжеловесов на Руси почти не было. Все кони были мелкие или совсем маленькие, так что сидеть на них было не страшно с точки зрения человека, готового в любую минуту упасть.

Юноша с любопытством глянул на неё, растеряно задержав взгляд на чистом лице, но дожидаться, пока он что-то сообразит или заподозрит, она не стала, вошла в дом. Как положено перекрестилась, подвинулась, пропуская недовольного прытью боярышни Пахома и… выбрала место в уголке.

В общей зале места было немного, а света и того меньше. В помещении уместилось три стола и за одним расположился князь. Напротив него стояла женщина с девочкой-подростком. Одеты они были добротно, можно сказать с претензией. Лицо женщины сохранило остатки былой красоты, но примечательно в ней было другое — прекрасное и одновременно скорбное выражение лица. Покорность судьбе, смирение, всепрощение и жалость ко всему живому, вот что подметил взгляд художницы. Но личико девочки было посложнее и не читалось с первого взгляда.

Дуня с жадностью вглядывалась в них, пытаясь запомнить лица и услышать, о чём они говорят, но хозяин двора помешал. Он подошел, поставил свечной огарок, предложил горячего кулеша.

— Нормальная еда есть? — недовольно спросил Пахом. — Кулеш мы в дороге сами себе сварим.

— Яйца вареные есть, но сейчас пост, — сухо ответил дворник.

— Неси яйца, — буркнул Пахом и насмешливо добавил: — чтобы наверняка не отравиться.

Дуня не без интереса отметила, как двигается хозяин двора, обходя по большой дуге князя, умудряясь десять раз поклониться ему, и как небрежно встретил их, показывая, что знает себе цену. А всё из-за её простоватой на вид одежды.

Князь недовольно оглянулся на новых постояльцев, дворник тут же подбежал к нему.

— Покажи мне чистую горницу, — велел он.

Дуня разочарованно смотрела, как князь уходит вместе с жёнкой и девочкой. Стоило им скрыться, она поднялась и поспешила следом, а ринувшегося за ней хозяина задержал Пахом.

— Тише, тише, — ласково прошептал он ему, — а то горло перережу от уха до уха.

Дуня прилипла к закрытой двери, но сразу отпрянула. Князь говорил громко и чётко, так что даже прислушиваться не пришлось.

— Что молчишь, Улюшка? Расскажи, как живёшь.

— Покойно живу… — вот тут Дуне пришлось напрячься, так как голос женщины был тихим.

— Муж не обижает?

— … — Дуня предположила, что та замотала головой, отрицая обиды.

— А ты… жалеешь его?

— Как мужняя жена, — громче ответила женщина и даже с капелькой сердитости спросила: — Зачем спрашиваешь, княже?

Дуня больше не сомневалась, что ей довелось увидеть старую княжью любовь.

— Послабление в торговле я его сыновьям дал, а тебе вот… прими. Дочке… твоей… пригодится. Спрячь подале до поры до времени.

«Какие интриги в этом семействе!» — подумала Евдокия и отскочила, услышав шаги.

Через пару мгновений дверь открылась и в коридор выставили девчонку. Пыхтя от негодования и источая недовольство, она сделала пару шагов, остановилась, увидев подпирающую спиной стену Дуню и гордо вздернув носик, сделала вид, что уходит. Но тут же словно бы опомнилась и развернулась:

— Ты чего здесь застрял? — заносчиво спросила она, наступая на хилого юнца, за которого приняла Евдокию.