Курсант Сенька (СИ) - Ангор Дмитрий

— Михаил Сергеевич, — Тэтчер протянула руку, и это было больше, чем жест вежливости — это был мост через пропасть, — я полагаю, нам по пути.

— Разделяю ваше мнение, Маргарет. Кажется, мы присутствуем при рождении новой эпохи.

А когда после огни советского кортежа растворились в декабрьской тьме, Тэтчер так и осталась стоять у окна. И завтра она бросит журналистам фразу, которая прогремит на весь мир — «С господином Горбачёвым можно иметь дело». Но сейчас она просто ощущала, что мир изменился…

Временем ранее

Бейрут

Грузовик с сирийскими номерами полз по изуродованным улицам Бейрута, словно раненый зверь. Воронки от снарядов зияли в асфальте — черные пасти войны. Под брезентом в кузове покоились сокровища тысячелетий, а Самир Хаддад нервно затягивался сигаретой, не сводя глаз с часов.

— Через двадцать минут блокпост, — прохрипел водитель Мустафа, костяшки пальцев побелели на руле. — Документы при тебе?

— При мне, — Самир похлопал по папке с липовыми накладными. — Мрамор для реставрации мечети в Дамаске. Кто станет копаться в такую чертову ночь?

Абу Марван примостился сзади, автомат прижат к груди. Шрам на его левой щеке побагровел.

— А если вскроют? — бросил он, не отрывая взгляда от дороги.

— Не вскроют, — отрезал Самир, но голос предательски дрогнул. — У меня люди в сирийской разведке. Полковник Асад получит свой кусок.

Молодой же Халиль ехал следом в отдельной машине, охранял самое дорогое — диадему из Библоса и золотые монеты. Руки тряслись не от страха — от азарта. Впервые в жизни держал настоящее сокровище.

Блокпост вынырнул из темноты — несколько сирийских солдат с фонариками. Мустафа притормозил и опустил стекло.

— Документы, — монотонно бросил сержант и протянул руку.

Самир передал папку, изображая спокойствие. Сержант полистал бумаги, полоснул фонариком по кабине.

— Что везете?

— Мрамор для мечети, — ответил Самир, доставая пачку долларов. — Срочный заказ из Дамаска.

Сержант взвесил пачку в ладони, кивнул и махнул рукой. И грузовик покатил дальше. Да только через час, когда огни Бейрута растворились за холмами, Абу Марван позволил себе расслабиться.

— Самое поганое позади, — сказал он, закуривая. — В Дамаске нас ждет Фарид.

— Фарид Малуф? — переспросил Мустафа. — Торговец древностями?

— Он самый, — кивнул Самир. — Склад у него в старом городе. Там перепакуем и отправим в Стамбул. Мой человек в турецкой таможне уже в курсе.

Халиль же в соседней машине говорил по рации.

— База, база, это Сокол. Груз цел, движемся по плану.

— Понял, Сокол. Швейцарская сторона готова — банковские счета открыты, — голос из эфира ответил сквозь помехи.

И в Дамаске их встретил Фарид Малуф — невысокий тип с пронзительными глазами и холеной бородкой. Его антикварная лавка в христианском квартале прикрывала дела потемнее.

— Самир, дорогой! — он обнял антиквара. — Слышал, в Бейруте снова жарко.

— Жарко, зато денежно, — усмехнулся Самир. — Покажешь склад?

Фарид провел их лабиринтом узких улочек к старому караван-сараю. А в подвале — просторный склад, битком набитый ящиками.

— Здесь надежно, — сказал Фарид, щелкнув выключателем. — Соседи думают — ковры храню.

Их разгрузка растянулась на два часа. Каждый предмет Самир лично осматривал и заносил в блокнот.

— Саркофаг царя Ахирама — бесценен, — шептал Самир, словно молитву, поглаживая древние письмена дрожащими пальцами. — Швейцарцы за него душу дьяволу продадут.

— Куда конкретно тащить будем? — Абу Марван сплюнул в угол, проверяя магазин автомата.

Самир замер, затем медленно извлек из нагрудного кармана потертую визитку.

— В Женеве сидит один тип — Герр Циммерман. Частная галерея, золотые руки — и совесть как у гиены. Происхождение экспонатов его не волнует, — голос стал жестче. — Но есть рыбка покрупнее.

— Кто?

— Американец — Стерлинг. Живет он в Нью-Йорке, но сейчас мотается по Европе, прячется от кого-то. — Самир наклонился ближе, понизив голос до хрипа. — Говорят, у него в шотландском замке подземный музей. Платит вдвое больше, но требует, чтобы даже тень не знала о сделке.

Фарид разлил кофе в треснутые стаканы и сел рядом. Но руки у него тряслись.

— Самир, ты же понимаешь, что делаешь? — в голосе звенела боль. — Эти камни — душа нашего народа. Финикийцы, римляне… Их память уходит в никуда.

— История детей не кормит! — рубанул Самир, и в глазах его вспыхнул огонь. — А война может кончиться завтра, и тогда все вернется в музей. Мы просто… временные хранители.

— Временные хранители, — эхом отозвался Фарид, и в словах его была вся горечь мира. — Красивые слова для грязного дела.

Абу Марван вскочил и передернул затвор.

— Философию — в сторону. Думать надо о том, как живыми отсюда выбраться! Когда груз отправляем?

— Завтра ночью, — Самир говорил быстро, решительно. — Фарид, организуешь транспорт до турецкой границы?

— Организую, но дорого встанет.

— Деньги — не проблема. Главное — чтобы надежно.

Халиль молча слушал, не отрывая взгляда от золотой диадемы. В свете керосиновой лампы древние камни играли всеми цветами радуги, словно живые.

— Красота… — прошептал он, и в голосе была тоска.

— И очень дорогая красота, — добавил Самир. — Лондонский коллекционер за эту диадему три миллиона предлагает. Стерлинг — пять.

— А что за человек этот Стерлинг? — Фарид не мог скрыть любопытства.

— Темная лошадка. Был археологом, потом на нефти разбогател. Говорят, одержим идеей — собрать все сокровища древнего мира под одной крышей. Замок у него где-то в Шотландии…

Самир не договорил — снаружи раздались шаги. Все замерли, как статуи. Фарид осторожно приоткрыл дверь на миллиметр.

— Патруль, — одними губами. — Обычная проверка.

Но секунды тянулись, как годы. И наконец шаги растворились в ночи.

— Играем с огнем, — прошептал Абу Марван. — Если засекут здесь…

— Не засекут, — отрезал Самир, но в голосе дрогнула неуверенность. — Завтра все кончится. Сокровища уплывут в частные коллекции, а мы станем богачами.

Но каждый из них знал — некоторые сокровища слишком ценны, чтобы исчезнуть бесследно. Рано или поздно кто-то начнет охоту…

Декабрьский ветер бил в окна казармы. Я захлопнул учебник по тактике — буквы уже расплывались перед глазами. До зимних каникул две недели, а в училище воздух накален до предела. Мы все это чувствовали…

— Семенов, опять грызешь гранит науки? — проворчал Леха. За полгода он похудел килограммов на десять — физподготовка выжимала из нас все соки, но жрать хотелось по-прежнему.

— Завтра военная топография, — буркнул я. — А ты лучше азимуты повтори, не то майор тебя в порошок сотрет.

Пашка же — наш местный педант, тем временем аккуратно складывал форму на табуретке. Каждая складка идеальна, каждая пуговица на месте.

— Сеня прав. Майор вчера предупредил — будет спрашивать без жалости. Особенно после истории с четвертым курсом.

— Да какая там история! — Колька мрачно ухмыльнулся. — Старшаки совсем оборзели.

Я отшвырнул книгу — то, что творилось последние дни и правда переходило все границы. Четверокурсники открыто издевались над нашим взводом, прикрываясь статусом выпускников. Но только я подумал об этом, дверь казармы распахнулась с треском.

— Семенов! К ротному, марш-марш!

Сердце ухнуло в пятки. Я быстрым шагом помчал в штаб. В коридоре опять въедливо воняло хлоркой. Капитан Дубов сидел за столом, уткнувшись в документы. Усталость лежала на его лице, как пыль на старой мебели.

— Товарищ капитан, курсант Семенов по вашему приказанию прибыл!

— Вольно, Семенов. Садись, — он поднял глаза — тяжелые, измученные. — Знаешь, зачем вызвал?

— Никак нет, товарищ капитан!

— Не валяй дурака. Вчера в столовой случился инцидент между твоим взводом и четвертым курсом. Колись, как было дело.