Гений МАЗа (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Я обомлел.

— Денис Витальевич, это то, о чём я думаю? Пока мы пропадали в пустыне, он катал журналюг⁈

— Не будем делать поспешных выводов, Сергей Борисович. Одно скажу: других вертолётов здесь нет.

Валя, видевшая моё выражение лица, испугалась. Как боялась меня и Марина после преподанного урока её бывшему на соревнованиях по фулл-контакту. Я — человек добрый. Но если что не так, могу и убить. А здесь слишком многое повернулось не так. И до развязки оставался всего один перегон.

Если опустить промежуточные подробности, финальный акт драмы на африканской земле произошёл уже в порту Дакара, где стоял у пирса советский сухогруз «Космонавт Павел Беляев», готовый принять на борт нашу многочисленную технику, разместить в каютах участников гонки и принять на кормовую палубу вертолёт. Именно около вертолёта мы собрались, в том числе экипаж Ивана Русских, показавший лучший результат среди грузовых машин, второе место получил француз Жан-Франсуа Данту, а должны были мы с Лукьяновым и команда Казимира Геннадьевича, если бы вертолётчики занимались тем, для чего их сюда направил Гагарин, и не подрабатывали воздушным такси. Впрочем, глядя на лица обоих офицеров, я склонен был верить, что товарищ Константин Эдуардович Богушевский их кинул на деньги — или вообще, или наобещал на будущее.

Погрузка задерживалась, бородатый мореман с «Беляева» нервно топал ножкой, ибо простой их лодочки водоизмещением в многие тысячи тонн в ближайшее время выльется в штраф от портовых властей. Причиной отсрочки было отсутствие товарища Константина Эдуардовича, сбежавшего в город вместе с переводчиком Митей, а без начальственной команды грузиться нельзя-с.

Поскольку глава делегации старательно избегал спортивную команду и её капитана, ради которых, собственно, и был откомандирован в Африку, я не видел засранца несколько дней. Оглядев соотечественников, предложил:

— Как капитан команды беру на себя ответственность: грузимся!

Кто-то поддержал, моряк и лётчики — нет. Оказывается, нужен не только Богушевский в физическом обличье, крючок в бумажках поставит любой с начальственным выражением на торце, но и печать, та — где-то в его вещах, точнее — в двух чемоданах, закреплённых сеткой в отсеке позади пилотской кабины. Летуны же, люди военные, исполняли приказ подчиняться главному, и только в случае его явного выхода из строя бразды правления авиацией переходят ко мне.

Выдохнув, чтоб с горячки не напороть лишнего, я объявил, что план действий понятен, решаем проблемы по пунктам.

Оба чемодана упали на песок. Конечно, были закрыты замками, ключей нет, но кожа прекрасно поддалась ножу. И печать нашлась, и много чего любопытного, как раз герой дня подошёл. Я заметил приближение его мощной фигуры пловца и щуплого переводчика Митю, когда на глазах десятков советских граждан пересчитывал извлечённые из чемоданов деньги. Больше всего было французских франков, что логично. Долларов вышло 8 тысяч купюрами по 10 и 20 баксов, довольно пухлая пачка. Кроны, песеты, дойчмарки.

— Что здесь происходит? По какому праву?

Он пытался нагнать в голос властного возмущения, ничем не напугав подготовленных к встрече советских людей, понимавших, что наглый пузырь с одной поездки натырил больше бабла, чем каждый из них заработает за 10 лет. Его обступили. Митя сообразил раствориться, Костик, по имени-отчеству звать его больше не хотелось, оказался со мной наедине, отрезанный от мира враждебно молчащим полукругом.

Он опустил на песок коробку огромного японского магнитофона, наверняка — только из магазина, переплёл руки в наполеоновской позе и высокомерно повторил:

— Жду объяснений!

— А я — от тебя. Ладно, журналюг за доллары и шведские кроны катал, но ты же, гнида, едва не убил нас, оставив без вертолёта!

— За свои действия отвечу только в Москве и не вам. Будьте любезны сложить аккуратно мои разбросанные вещи и инвалюту, мне за неё перед банком отчитываться.

— Если не нравится, жалуйся в полицию Сенегала, Москве до лампочки, что сейчас произойдёт. Ответишь лично передо мной! — я шагнул вперёд, демонстративно наступив ботинком на валяющуюся в песке белую сорочку. — В рыло хочешь?

Тут Геныч чуть было не испортил малину, решив вмешаться. Пришлось орать на него, чтоб спрятал разводной ключ, смерти и увечья нам не нужны.

Гад въехал, что вместо справедливого побивания камнями и затаптывания ногами получает пацанский вариант «раз на раз», расцепил руки и поднял их к лицу, отставив ногу назад. По общей физухе не уступал мне, но провёл ли столько тысяч часов, избивая ни в чём не повинный мешок?

Удар в голову был обманный, а жёсткий и без замаха в солнышко — боевой. Я уложил прямого и непосредственного своего начальника лицом на Сенегал, правую руку закрутил за спину — ровно тем же приёмом, которым одолел ОБХССника. Костик был умнее и не пытался вырваться из мёртвого захвата.

Простонал:

— Отпусти! Хочешь — забирай двухкассетник.

Я перепоручил Казимиру Генычу придержать прохвоста, извлёк аппарат из упаковки. «Шарп-555», предшественник знаменитых трёх семёрок, «роллс-ройс» среди двухкассетников 1970-х годов.

— И что делать, товарищи? Принять от него не могу, вы меня уважать перестанете. Везти в Союз — прилипнет к другим потным ручкам или даже вернётся к Костику. Простите меня!

Под громкое «ах» присутствующих дорогущий аппарат был с размаху брошен о камень, разломился, из батарейного отсека посыпались… Нет, не батарейки, а скрученные в трубочки такого же размера доллары, каждый свёрток навскидку намного дороже погибшей магнитолы.

— Эти спрятанные — тоже для отчёта банку или мне в подарок?

— Серёга! Ты — сила! — хохотнул Лукьянов. — Мне никогда не предлагали такую взятку.

А я — разве знал о начинке? Зато не боролся с соблазном принять «шарп» на хранение и тихонько, чтоб никто не видел, выколупать главный презент.

Некто уготовил мне судьбу оставаться честным советским человеком.

— Лётчики! Мне ему сломать руки-ноги, или так сочтёте выбывшим из строя?

— Дворцовый переворот считаем удавшимся, Сергей Борисович, — согласился командир экипажа. — Грузимся?

Я царственно позволил. Заодно, минуя таможню и паспортный контроль, переправил на вертолёте и Костика, сдав капитану с соответствующими комментариями, валюта перекочевала в судовой сейф.

Наверно, Богушевский и правда пловец, не тонет. Как некая коричневая субстанция. Как здорово, что абсолютное большинство известных мне советских людей — не такие.

Эпилог

Эпилог

Запертый в каюте, Константин умудрился раскрутить запор замка и сбежать. Предположительно — прыгнул с палубы при входе «Беляева» в гавань Неаполя.

Капитан судна, устроивший короткое дознание, по его окончании пригласил меня в каюту, угостил крепким кофе и предложил сигару. Я отказался. После прощания с Мариной пробовал закурить, сражаясь со стрессом, и понял — зря. Упрекал жену, что курит, та напрягла волю и бросила на время беременности. Неужели сам, оказавшись вне её надзора, позволю себе расслабиться?

Воспоминания были минорны, но уже не выбивали из колеи. Я легко выныривал из них и слушал капитана, потягивая кофе, на порядок лучше, чем наливает кок.

— Вам покажется странным, Сергей Борисович, но его побег — к лучшему. Нагорит, и то с малой степенью вероятности, лишь мне. Скажу проверяющим: сухогруз — не тюремное судно. Ни решёток, ни наручников. А вас такое развитие ситуации избавляет от долгих и неприятных манёвров. У вашего Богушевского наверняка хватает покровителей в Москве. Готов спорить, часть валюты причиталась им. Начались бы козни с целью его обелить и подставить вас.

— Не сомневаюсь. Но если он погиб, это слишком.

— Вряд ли, — капитан пыхнул сигарой. — Мастер спорта международного класса, участник Мюнхенской олимпиады 1972 года. Я его помню по телепередачам. Вариантов два: он тихо натурализуется где-то в Европе или из него захотят сделать громкого борца с мировым коммунистическим злом, попросившего политического убежища. В первом случае он никому в Москве не интересен, потому что равен покойнику. Во втором априори признаётся неправым и лгущим в каждом слове, потому что проявил себя изменником Родины.