— Спасибо за совет. Наверно, ваш опыт столь велик из-за моряков-невозвращенцев?
— Случаи бывают, хоть и редкие. Бегут идиоты, думающие, что в чужой стране без знания языка, законов, обычаев, не имея минимальных знакомств, получат шанс жить лучше, чем в СССР. Они почти всегда испытывают горькое разочарование. Исключение составляют выдающиеся учёные, артисты. То есть — единицы. Я знаю, сколько получают капитаны торгового флота капиталистических государств, больше меня. Но если сложить все составляющие, переход не выгоден. А ещё… Не хотите принять чего-то покрепче кофе?
— Обождите. Вы явно хотели сказать некую весомую вещь. Не томите.
— Ещё я не смогу говорить и чувствовать: я живу в СССР, в лучшей стране на свете. И это не парадный кумачовый лозунг на стене. Вы меня понимаете?
— Ещё бы. Под этим лозунгом я привёл команду к победе, пусть в неофициальном зачёте грузовиков! Не соскочил в Париже, где меня наверняка наняли бы на высокооплачиваемую работу с регалиями победителя ралли Париж-Афины. Есть вещи дороже денег. Меня дочка в Минске ждёт, в мае годик.
— Про дочку и про… про вашу семью слышал.
— Спасибо, Роман Арнольдович. Наливайте!
Но, конечно, куда больше откровенных разговоров случилось с Валей. Они втроём и с привлечением мужиков сумели выпрямить помятости в кабине своего МАЗа, новые стёкла из запасных ровнёхонько стали в проёмы, дверки открываются-закрываются, ожил кондиционер, абсолютно не нужный по Украине и по Белоруссии в январе.
— Гордишься, что даже ноготь не сломала?
Мы стояли в полумраке трюма перед забавным олимпийским мишкой, на фоне которого очень сложно удержаться в серьёзном русле. Штурман устроила мне индивидуальную презентацию результатов ремонта.
Пахло сыростью, смазкой, дизтопливом.
— Женщина всегда должна стремиться остаться привлекательной. Гляди! У меня даже кожа полностью восстановилась после африканских ветров. Хорошие у буржуев крема.
— Честно? Темновато здесь. Не вижу.
— А ты коснись, попробуй. Да не пальцами! Губами.
Меня не нужно упрашивать дважды. Но почему-то губы встретились не с щекой, а с другими губами — влажными и зовущими. Причём соединиться поцелуем невозможно, не обнявшись!
Отстранившись, сказал:
— Должен быть с тобою честен.
— Да… Слишком рано. Марина тебя не отпустила.
— И не отпустит. Дело совсем не в ней. А маленькая Маринка вообще на твоей стороне. Но есть ещё одно обстоятельство, ты первая на МАЗе о нём услышишь. Я скоро уеду из Минска. Надолго. Навсегда.
— Куда⁈
— В Москву. Как только начнётся серийная сборка «березины», то есть в текущем квартале, моя миссия закончена. Поляков приказал перевестись в столицу, решается — или в министерство курировать легковой автопром, или на АЗЛК на должность заместителя Генерального руководить изменением модельного ряда. Вопрос не одного дня, на мне родители, ребёнок, сестра. Но и не долгих месяцев.
Она вздохнула. И бросилась в наступление.
— Возьми меня с собой!
— Хорошо.
Слишком легко согласился? А почему я должен был отказать?
Конечно, 75-летний дед, старый пессимист, заворчал во мне: она слишком долго тебя ждала, завладеет, потом отыграется и отомстит. Её приятные на вид коленки, в Дакаре она одела шорты и показала, наконец, ноги во всей красе, не стоят женских капризов. Я цыкнул на деда, заставив замолчать. Пусть обрёл лишь очередную иллюзорную надежду, что Валя «не такая», но мне нравится эта иллюзия.
Позже, пытаясь разобраться в себе самом, отчего принял столь скороспелое, но абсолютно правильное решение, подумал, что тогда, на борту сухогруза, под болтанку в зимнем Чёрном море, выбор сделал не разум, а моя странная душа. Она напоминала жилой дом, в который попала баллистическая ракета. Один подъезд рухнул, под завалами погибли жители. Что, отстроить этот подъезд повторно, заполнить новыми людьми, делать вид, что ничего не произошло? Я так не могу, память о потере плещется во мне всегда.
Но кто мне запретит пристроить новый подъезд, заселить заново, дать кому-то счастье и крышу над головой?
Жизнь продолжается, какая она есть. В лучшей в мире стране, в далеко не в худшей изо всех возможных реальностей.
