Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

Уровень жизни семьи изменился, но традицию называть детей в первые часы их жизни в ней сохранили. Запись в книге смертей гласила, что Элинор, мать Бэрра и Альберта, умерла спустя год после рождения второго ребенка.

Покупки рыбацкой лицензии на имена его деда и отца отнеслись ко времени проживания семьи в Верхнем Айсморе. Дед имел право ловить рыбу пятью сетями, что не каждому дано даже сейчас — порядок получения прибыли с озера, которое кормило всех, не менялся с годами. Потом дед умер, а отец поменял лицензию на архитектурную, а потом продал и ее.

В двадцать пять лет Бэрр купил первый дом, и его семья из троих мужчин вернулась в Верхний Айсмор. Описание имущества первого помощника винира, поданное для уплаты налогов десять лет назад, состояло из дома в Дальних Песках и нового, в Верхнем Айсморе. За них он расплатился до окончания срока частичных взносов. Дела у него, после тех омутов, что пережила его семья, пошли на подъем волны.

Ингрид потихоньку разматывала клубок многочисленных родственников Бэрра. Записи о рождении его отца и матери, имена их родителей. Генеалогическое древо Бэрра становилось все ветвистее, в нем пересекались разные люди из разных сословий и родов, однако до года Великого Пожара и падения Золотого Города было еще очень далеко.

В предках первого помощника винира имелись купцы, ремесленники, рыбаки, воины и строители. Много тупиковых ветвей — одиночки, не пожелавшие или не сумевшие обзавестись своей семьей. Записи о детях, умерших в младенчестве или чуть старше; но их смерти не вызывали удивления или ужаса. Для Айсмора смерть слабого ребенка была делом привычным. В периоды мора и повальных болезней Ингрид дважды теряла нить Бэрровых родственников, но потом отыскивала их заново в списках умерших за те годы. Тогда многочисленные трупы не опускали в воду, а отвозили и сжигали на берегу, где нашлись люди, уважающие точность даже в прощании с грудой человеческих останков.

Айсмор не имел постоянного числа жителей почти никогда. Были года, когда много народу покидало его, или наоборот, было больше приезжающих и остающихся. Одна книга записей выглядела сильно пострадавшей от огня, видимо, во время пожара, уничтожившего чуть ли не полгорода более ста пятидесяти лет тому назад. Ингрид с трудом разбирала имена, а потом, когда уже совсем отчаялась что-либо понять — нашла полную копию, кем-то старательно сделанную.

Нашла она много всего, кроме главного: ни намека на принадлежность Бэрра к какому-либо королевскому роду.

К вечеру Ингрид уставала так, что двоилось в глазах, а когда Гаррик звал ее, то не с первого раза слышала и откликалась. Он уводил ее домой до наступления полной темноты, ссылаясь на растущие беспорядки. Днем приносил что-нибудь с кухни, не слушая возражений о том, что не нужно и некогда.

За день до злополучного вызова ее к виниру Ингрид добралась до старых сундуков под дальними стеллажами. На крышке одного из них была выжжена дата падения Золотого Города.

Ингрид отбросила крышку и чихнула. Все было свалено, перепутано и лишено даже слабого подобия порядка. Стряхивая мертвых пауков, она вытаскивала свитки и книги с переплетами из бычьей кожи, переворачивала затхлые листы, и начинала впадать в отчаяние. Большинство записей разобрать было почти невозможно. А если и удавалось… Личные распоряжения давнего винира, наказания и поощрения, но в основном — доносы и кляузы. Болтливость и перемывание костей соседям заложились в характер озерников с первой городской сваей.

Ингрид вытащила все и все прочитала. И тут ей повезло, край обивки сундука истлел и обнажил толстую пачку слипшейся бумаги, связанную крест-накрест кожаным шнурком. На верхнем более плотном листе стоял вензель Айсмора, три форели с одним хвостом. Еще один знак в правом нижнем углу: молот, обвитый лозой, был ничем иным, как гербом Мэннии. Он, полустертый и перечеркнутый, насторожил Ингрид больше, чем место, где она эту стопку отыскала.

Глаза устали, очень хотелось глотнуть свежего воздуха. Свечи почти все догорели, а запас Ингрид уже израсходовала.

— Гаррик, принеси еще свечей. Я, верно, останусь тут на ночь, — устало обратилась она к пришедшему Гаррику.

— Э, нет, уважаемая Ингрид! Чего это вы удумали! — встрепенулся он.

И ведь потащит домой, как ему велел тот, чей приказ молодой равнинный мог нынче и не исполнять. Ингрид торопливо спрятала под плащом последнюю пачку.

Гаррик вел ее новым, самым безопасным путем, о котором разузнавал заранее. Но на мостах и настилах почти не было людей, всех разогнала непогода.

Вежливо поздоровался с недовольной хозяйкой, осмотрел комнаты и ставни, разжег огонь.

— Доброй ночи, госпожа Ингрид. Не забудьте закрыть дверь!

Мощную щеколду он прикрутил не так давно. Ингрид даже казалось, что последние ночи Гаррик не уходил, а караулил около ее дома, но спрашивать она постеснялась.

Ингрид с тревогой проверила бумаги, но они остались сухими.

Хоть ей очень хотелось заняться ими сразу, она сняла одежду, промокшую под ледяным дождем. Кому нужен заболевший человек? Ему самому помощь понадобится, свали его горячка. «Так что же за помощь будет от беспомощного?», раздался голос дяди, и Ингрид кивнула, словно увидела его воочию.

Ингрид развесила платье просохнуть и заварила кофе покрепче: в тепле и уюте дома ее настойчиво клонило в сон. Еще и настойки капнула из дядиных запасов. «Не переусердствуй, моя красавица! Капель не больше, чем тебе — лет». Помедлив, вылила все в чашку с небольшой трещинкой. Выбросить бы ее, но… Из нее пил ее мимолетный гость, и треснула она в ту самую ночь. У Ингрид не хватало духу с ней расстаться с напоминанием о том, что произошло между ней и Бэрром.

Она отпила от края со щербинкой — и словно сам дядя улыбнулся ей, показав крупные зубы: «Пей для ясности зрения и бодрости духа».

Ингрид оглядела кухню и вздохнула. Хозяйка постоянно уносила стулья из гостиной, а в ответ на вопрос «Зачем вы это делаете?» ворчала что-то про беспорядок и нежеланных гостей. Ингрид догадывалась, что под нежеланными гостями понимались все, кроме хозяйского сына, с которым та хотела свести свою квартирантку. Упрямства Ингрид хватало, чтобы перемещать стулья обратно в гостиную, где им было самое место.

Бэрра она собиралась привечать именно в гостиной и просила подождать — она, мол, сейчас принесет запропавший стул. Прошла на кухню, но Бэрр последовал за ней и тут же уселся на один из ряда с таким упрямым видом, словно говорил: попробуй-ка меня отсюда выгнать. Ингрид растерялась поначалу, но потом едва не рассмеялась, видя его сведенные брови и сжатые губы. Подала чай тоже на кухне.

А сама волновалась вовсе не из-за кухни…

Ингрид вздохнула, решив, что на злосчастных стульях она все документы и разложит. Узелок так засох и задубел, что Ингрид развязала его зубами и подумала, что звание архивной крысы теперь ею полностью заслуженно.

Первым поверх всего лежал акварельный рисунок. Темноволосая женщина с крупными чертами лица внимательно и даже сурово смотрела на ту, что потревожила ее вековой покой. На шее красавицы сверкали синие камни, выписанные с особой тщательностью.

Остальные бумаги очень походили на донесения.

«Тех, кто говорит: „Мы из Золотого“ — не более двухсот человек. Многие умирают до того, как стражникам удается расспросить их», — с волнением разобрала Ингрид. Край ее был запачкан чем-то бурым. Конечно, это не кровь, но…

Прошлое внезапно приблизилось, став осязаемым и реальным. Всего двести спасшихся — из огромного города! Как это было? Черный дым, тревога обитателей Айсмора, а не принесут ли погорельцы беду, а не долетит ли злое пламя и до них? Говорят, поджигатели использовали особую смесь, что плавила даже камень! А потом пришли разбойники. Спасая семью и горожан, пал король Рутгорм. Посадил всех на лодки и отправил в Айсмор. Вода стала преградой для разбойников и спасением для людей Золотого города.

Из рук задумавшейся Ингрид чуть не выпал очередной листок: