Я – борец! 2 Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс

— Это что? — спросил я у дежурного.

— Талон на питание, — ответил дежурный, отдавая мне книгу.

— На питание где? — спросил я.

— Что, в первый раз? — спросил у меня дежурный.

— Да, — быстро согласился я. — Вчера талона не было.

— Посидишь? Я провожу? — обратился он к старшине, и тот кивнул.

— Пойдём, покажу столовую тебе, — произнёс старлей.

И меня проводили в другое крыло здания, где и правда находилась столовая, не очень большая — десять на десять метров, с белыми столиками, на каждом из которых были и салфетки, и солонки с перечницами. Зарешёченные окна выходили во двор комплекса зданий, как раз на памятник Дзержинскому. А за стойкой стояла опрятная женщина лет тридцати и, улыбнувшись мне, она поздоровалась. Что повергло меня в смятение.

— Покормите нашего Моцарта? — спросил дежурный и обратился уже ко мне: — Приятного аппетита.

Офигеть! Тут здороваются при первой встрече и кормят по талонам!

— Здравствуйте! — выдал я, кладя полученный талон перед ней рядом с кассой, рассматривая ценники на витрине-прилавке. Всё было дешевле, чем в Вороновской столовой общепита, не намного, но суммарно получалось существенно.

Сегодня я ел борщ, котлету с пюре, салат из капусты, компот и пару ломтиков серого хлеба. И всё было более чем едабельно. Закончив трапезу, я сложил посуду на поднос и отнёс её к лотку для грязной посуды, а уходя, я первый сказал «до свидания» и в ответ услышал такое редкое тут пожелание: «Хорошего вам дня!»

Контора подкупала вежливостью, контора подкупала аккуратностью, она подкупала порядком, а главное — тут, похоже, держались за своё место и боялись его потерять. И, выходя из режимного учреждения, я нёс под мышкой книгу Булгакова, был сыт, а стоящее на небе солнце грело моё лицо, выделяя радость от синтезируемого и попадающего в кровь витамина D.

Вот, «цифры» хорошим делом занимаются, настоящие профессионалы своего дела, и очень здорово, что я этим парням пригодился. С моей техникой эти ребята будут эффективнее в разы, ну если речь дойдёт до всяких рукопашных дел. Им не нужно будет изучать то же самое каратэ 20 лет, чтобы понять, что нужно копать еще глубже в джиу-джитсу или в совсем неведомый в Союзе тайский бокс, и, убрав десятки поклонов и ката с кихоном, в конечном итоге прийти к идеальной системе повреждения человека без оружия.

В общежитие я ввернулся к полудню. Прибыв в комнату, встретив там ожидавшую меня Аню; я застал её за чтением.

— Привет! — поздоровался я.

В комнате было чисто, и ничего не напоминало о ночном госте. Кто убрался, Аня? Вряд ли же Гена. Окно было открыто, и веяло теплом.

— Привет! — ответила она, вставая и откладывая на стол журнал по природе магнетизма от Библиотеки «Квант» — шестнадцатый выпуск, на котором на белой обложке в зелёном квадрате была изображена картинка, по мнению издателей, полностью отражающая содержание книги: два красных конуса, упирающиеся в разделяющий их жёлтый диск с расходящимися от точки соприкосновения чёрными стрелочками.

Она прыгнула мне на шею, задев своими нежными руками оцарапанную и зашитую голову; благо, из-за моей шевелюры шва не было видно. Чуть-чуть потерпев боль и подержав Аню на весу в беззамковом захвате за талию, я всё-таки поставил её на пол, коснувшись губами губ моей избранницы.

— Представь себе: ночью Вова в общагу вломился и алкоголь пронёс, дверь входную сломал; утром комендант с дружинниками у него две бутылки водки нашли под матрасом. Теперь выселят, наверное, — произнесла она.

— Товарищеский суд будет снова? — спросил я.

— Может быть. Его сейчас с милицией увезли. А что за книга у тебя? — спросила она меня.

— Ты быстро читаешь? — уточнил я, пряча книгу за спину.

— Ну да!

— До четверга Булгакова осилишь?

— Какое произведение?

— «Мастер и Маргарита», 73-го года, без коррекции. У товарища взял, но утром в пятницу надо вернуть! — наказал я вытаскивая книгу и протягивая её Ане.

— Верну, верну! — совсем по-детски обрадовалась она, аккуратно принимая от меня книгу, как великую святыню.

— Отлично. Слушай, я что-то спал плохо. Давай окно закроем, дверь на замок и просто поспим, — предложил я.

— Ну, я спать не хочу, но с удовольствием поохраняю твой покой, если можно. Напротив если посижу, почитаю пока?

— Тебе можно, — улыбнулся я и, скинув с себя костюм, повесил его на спинку стула, закрыл окно и дверь и лёг на койку — матрасом, одеялом, но без простыни.

Да, мне, собственно, было всё равно, где и на чём вырубиться. Как там говорят? Дай солдату точку опоры — и он выспится. Вот и я надеюсь, что высплюсь в этой жизни.

Дни шли за днями. Мои новшества в зале были приняты на ура, только в железном зале татами расстелили не по центру, а справой стороны, уплотнив «железо» влево, получилось почти 200 метров мягкого покрытия со стеной об которую можно было отрабатывать техники. Тот душный маленький зал сделали местом базирования непопулярных железяк, а двадцать пять квадратов с мешками обрели вторую жизнь, когда после моего перенабивания снаряды стало приятно бить и руками и ногами. Я тренировал «цифр», получая приличные деньги за тренировки; краем уха я услышал, что «ребята» всё-таки создали этакий профсоюз мотивированных спортсменов и оплачивают мою работу, что называется, со своих. Иногда получалось больше, чем пять рублей, иногда меньше; иногда ко мне приходили совершенно новые «цифры» — мужчины и женщины, чаще всего молодые, чуть старше меня. Но одно оставалось неизменным: кимоно и циферка на видном месте. Так я проработал чуть больше месяца; прошло моё день рождения, прошёл и день рождения Ани, и нам с ней оказалось по семнадцать. Я могу теперь выступать по «мужикам», а она…

А вот она меня удивила: на свой день рождения, который был чуть позже моего (тоже в августе), видимо, решив сделать мне подарок, она, чуть выпив, заявила, что нам уже «пора», и, уединившись со мной в комнате, распахнула свой халат, оставшись в костюме королевы бала Воланда.

Она была прекрасна и пьяна, красива и молода. Пробормотав что-то про то, что мне тоже нужно к ней привыкнуть и она разрешает делать с ней что хочется, она получила в ответ объятия, поцелуй в лобик (чтобы непосредственно через кость её тревожный мозг уловил, какие именно мои мотивы). А моё заботливое укутывание в клетчатый халатик с поднятием её на руки окончательно разморили девушку, и, прошептав: «Ты у меня самый классный», — она засопела добрым сном. После чего была заботливо положена на кровать и укрыта одеялом.

В своей сегодняшней форме я не отличался комплекцией от Генки и весил целые 82 кг чистой мышечной массы — спасибо канторским талонам и финансам сотрудников. Много борясь с крепышами из «цифр», казалось, что я могу и Сидорова разорвать в клочья, и выполнить нормативы взрослых разрядов, и уже планировал себе плотный календарный план, как в один из дней после тренировки в конторской столовой ко мне подсел мужчина, завязывая диалог.

— Привет, Саш. Как сам, как тренировки? — спросил он меня.

Он был в пиджаке, на котором не носил никаких значков. Он не был молод, не был он и стар — лет сорок пять. Я видел его раньше среди «цифр»; он носил номер одиннадцать. Причём я был уверен, что до его появления на моих тренировках одиннадцатым был другой человек, но я могу ошибаться. Суммарно, конечно, мне было всё равно; я старался их не запоминать, послушно соблюдая требования подписанных мной бумаг.

— Спасибо, товарищ Одиннадцатый. Всё очень хорошо, — кивнул я.

— Оль, сделай нам с Моцартом чая. И закрой дверь, пожалуйста, — попросил он, и женщина, кивнув, первым делом закрыла дверь в столовую на ключ, а потом убежала готовить заказ Одиннадцатого.

— Ты какой чай любишь? — спросил меня Одиннадцатый.

— Чёрный, — ответил я (не отвечать же «шу пуэр»).

— Я, Саш, непосредственный начальник Игоря по служебной линии, и он непосредственно высоко оценивает твои боевые и моральные качества, — начал он.