Трудовые будни барышни-попаданки 5 (СИ) - Дэвлин Джейд

Я мгновенно поставила перед глазами церковный календарь. Значит, мне позволено вернуться весной, даже в январе. Но до конца года в Питере не быть.

Ага, все понятно. В ноябре-декабре мне здесь делать нечего.

— Отче, — сказала я так, что обращение прозвучало едва ли не как «волче», — из столицы следует удалиться вам. После того, как вы возглавили мятежное скопище. Теперь вы в очень большой опасности.

Честное слово, Фотий искренне возвел очи к небу. Какое скопище, о чем вы? Люди сами по себе собрались.

— Вельми возможно, боярыня, — быстро прошептал он, — только вам следует отправиться пораньше. Иначе большая беда будет!

Да, будет. Толпа переформатировалась. В первые ряды вышли те, кто покрепче, чтобы удержать бревна-тараны, а также метатели петель.

— Эмма Марковна!

Я обернулась. За спиной стояло все училище — пятьдесят ребят, от самых старших учеников вроде Павлуши Волгина и Антоши Михайлова до юных новобранцев этого сезона. Среди них были и спарринг-партнеры Миши, и те, что никогда не дрались по-взрослому. Но явно желавшие драться.

Сзади пыхтели рабочие. Основательные мужики — тоже с дубьем, как и громилы. С баграми, ломиками. И, увы, не только.

— Я посоветовал из секретного цеха ружья принести, — шепнул Павлуша, и я пожалела, что не всыпала ему прошлой осенью за другую самодеятельность.

Мои защитники были настроены решительно. Но громил раза в два больше, потому отказываться от штурма они не собирались.

Самое неприятное — я вгляделась в лицо «полуфанатика-полуплута». И увидела довольную улыбку. Все идет по плану. Его плану.

Я даже догадалась о замысле. Конечно же, он не в том, чтобы проникнуть ко мне за забор и найти в усадьбе какие-то ведовские улики или разгромить-разграбить. Нет, прохиндей ждет именно сопротивления. Желательно с огнестрельным оружием. Чтобы кто-нибудь погиб от пули, прилетевшей с моей территории. После чего мне придется второй раз за этот год отбыть в ссылку. Неважно, по рескрипту или добровольно. Миша сам будет ее инициатором.

Что делать-то? Тут выручил бы брандспойт или нелетальные газовые бомбочки. Откуда взять-то? Может, попросить Петрушу Воскресенского изобразить рев раненого слона?

За спиной послышался тревожный лай. Вот и Лизонька с Зефиркой. Жаль, не хватит даже одной кавказской овчарки разогнать такое толпище.

— Вот и собака людоедская, пес-оборотень, — заорал кто-то в толпе.

— Да что оборотень против честного креста? — уверенно сказал Фотий. — Навались, братцы, разорим ведовское блудилище!

После чего лукаво взглянул на меня: не вышло по-хорошему — сейчас будет по-плохому. И махнул рукой — знак выйти вперед самым физически крепким громилам.

«Полуфанатик» уже в толпе, а толпа напирает. Вот и первое бревно стукнулось в ворота, полетел первый камень…

— Стой!

Глава 52

Голос был громкий, ровный, спокойный. Принадлежал он старцу, чуть сгорбленному, неторопливо бредущему по дороге, что вела в город.

— Почто беснуетесь? — деловито спросил старец, приблизившись к толпе. И все обернулись к нему.

Но все же не столько к нему, а к его спутнику, косолапившему чуток позади. Огромному медведю, при виде которого Зефирка залаяла. Но не злобно-испуганно, как полагается любой собаке при виде такого зверя, а скорее радостно. Друга увидела.

Старец остановился. Мишка двинулся вперед. Вошел в толпу широким почетным коридором, приблизился к Фотию…

И пустился ходить кругами, причем с каждым кругом пространство вокруг остолбеневшего архимандрита становилось все шире и шире.

Я давно не видела такого массового и одномоментного протрезвления. Бревна, канаты, дубины — все падало на дорогу. И конечно, ни один нож не был вынут — кабацкие поножовщики на медведя не ходят. Хоругвеносцы осторожно пятились, стараясь не уронить хоругви в пыль; впрочем, их мишутка не атаковал.

Не прошло и трех минут, как толпа была шагов за двести от ворот. Кто-то остановился, видно укоряя себя за трусость, даже поднял камень. Медведь встал на дыбы, взревел — смельчаки развернулись и тихо побрели прочь. А некоторые — побежали.

Между тем отче Серафиме приблизился к Фотию. Сказал тихо и печально:

— Зачем это, брате? Боярыня ведь благотворит и людей врачует. Нет в ней не то что сатаны — мирского зла-то не отыщешь.

Я не успела покраснеть, а удивленный Фотий возразить, как старец сказал громче, с нажимом, адресно:

— И блудных помыслов нет у нее. Отвергать их надо, брате Фотий. И честолюбие отвергать душеполезно.

Архимандрит так и застыл с раскрытым ртом. Старец чуть сбавил тон.

— Я, брате, ненадолго в столицу. До Рождества в обратный путь соберусь. Да и тебе пользительно поспешить в свою обитель. Никакого добра ты здесь уже не совершишь. Ангела в дорогу!

Я думала, что «полуфанатик-полуплут» возразит, но Фотий развернулся и побрел вслед за своей группой поддержки. Впрочем, скоро к нему подъехали дрожки, он залез и поехал, обгоняя обескураженную толпу.

— Радость моя, вот как я не опоздал, — сказал старец. — Пустишь меня с мишуткой переночевать? Здравствуй, отроковица. А вы, отроки, учитесь прилежно мирским наукам, только Бога не забывайте.

Ворота открылись. Лизонька, выбежавшая вперед, подошла к старцу под благословение, следом — все ученики. А Зефирка радостно прыгала вокруг медведя.

За время моего отсутствия в Новой Славянке появилось несколько временных гостевых домиков — простейших избенок. В одной из них и поселился старец Серафим. Конечно же, в самой отдаленной, чтобы поменьше зевак глазели на медведя.

— Не послушался меня мишутка, — сокрушенно говорил преподобный. — Просил я его остаться, скит лесной охранять. А он медведицу привел, ей надзор поручил. Взглянул на меня, и я понял: «Во всем тебя послушаюсь, но одного не отпущу». И сам со мной в дорогу отправился. Благодарю, радость моя, за твои лекарства — давно такой силы в ногах не было, да и хребтина не так болела. Конечно, и пути такого давно не бывало. Я иной раз, когда сил мало, ночью на мишутку садился, чтоб православный народ не удивлять. Днем-то раздельно шли: я трактом, он лесом. Иногда к людям выходил. Я запретил ему драть скотину, только просить. Так он мне пару раз дарственные ковриги приносил.

Мишутка послушивал да почавкивал импровизированно сбалансированным кормом — одними углеводами всеядному зверю питаться нежелательно. Я всерьез задумалась, как же быть к зиме: оборудовать четвероногому гостю спячку-берлогу или приучить пить кофе и отправить обоих обратно пешим маршрутом?

Была иная, более масштабная проблема: ко мне зачастили светские визитеры, конечно в расчете на аудиенцию у старца. Я отворяла ворота с печальным пониманием: в его Саровскую даль просто так не съездишь, а тут — столичный пригород.

Между прочим, тотчас же по городу поползли слухи, что все мои прорицания были получены от старца. Особого распространения не получили, так как отче Серафиме их пресекал. Мне сообщили о его словах:

— Если Эмма Марковна что и предвидела, то своим светским разумением. Мое дело было ее исследовать. Ничего богопротивного в душе ее и словах я не обнаружил.

Некоторое время спустя, чтобы не отягощать меня наплывом гостей, старец переселился на городское подворье Валаамского монастыря. Мишутку поручил мне. Попросил не запирать, не сажать на цепь. Только обустроить загон без ворот, велел прочертить линию, снять пожухлую траву, выкопать бороздку. Перекрестил ее, о чем-то пошептался с медведем, удовлетворенно кивнул.

Уезжая, сказал:

— Покидаю вас, чтобы незваных гостей не было. Да чует сердце — от всех непрошенных-незваных не избавить. Опасных гостей. Вы псицу любимую не держите на цепи? Благоразумно. И по-иному себя стерегите, чтобы не было беды.

Игнорировать такой совет было бы глупо. К ночному сторожу добавились два обходчика.

И опять потянулись дни трудов и ожиданий.