Знахарь (СИ) - Сапегин Александр Павлович

Бывшая свекровь Кати попробовала не пустить Владимира за порог дома, попытавшись захлопнуть перед его носом дверь, которая больно ударила по вовремя подставленной ноге и оставила глубокую царапину на идеально гладкой коже зимнего сапога. Михаил, выскочивший на помощь матери, головой вперёд улетел в глубокий сугроб у крыльца, следом на загривок сына прилетела мамаша, по которой успел ударить откат Колыванихи. Энергетика свекрови зияла дырами, что сочились утекающим здоровьем и пованивали тленом. Никакого почтения к даме Огнёв не испытывал, зато брезгливости и презрения на целый состав. Запечные тараканы в сравнении с дамочкой казались ему милыми и пушистыми.

- Три часа вам на сбор манаток, - острый носок поцарапанного сапога врезался немногим ниже копчика вылезшего из сугроба Михаила. – И чтобы духу вашего здесь не было. Жаловаться не советую, иначе сядете на одни нары с мымрой из БТИ. Я понятно объясняю?

Последний вопрос адресовался мамашке, скрючившей пальцы на манер когтей хищной кошки. Благоразумно не приближаясь к бешеной стерве, Владимир прошипел:

- К Колыванихе, неуважаемая, можете не ходить, преставилась старушка с ученицей на пару. Весь Харбин судачит, что ведьма сдохла, сгорев вместе с домом, ни дна ей ни покрышки. В полицию обращаться не советую, сгною, тварь! Выметайтесь!

Окончательно Пряхиных добили подошедшие к месту разборок городовой с околоточным, поручкавшиеся с Маккхалом и Владимиром как со старыми знакомыми.

- Я буду жаловаться, я это просто так не оставлю! – грозилась Акулина Семёновна, садясь в грузовое такси.

- Давай-давай, катись, - сплюнул в снег околоточный. – Как там Катя поживает?

- Велела кланяться, - улыбнулся Владимир.

На следующий день, за несколько часов до отъезда, он с неизменным напарником с кавказских гор проведал Трофимыча в госпитале. Старый дамский угодник совершенно не скучал, кутаясь в бинты и повязки, а заигрывал с молоденькими практикантками.

- Чёрного кобеля не отмоешь до бела! – рассмеялся Владимир, заходя в одноместную палату.

- Не надо меня мыть! – послав воздушный поцелуй убегающей стайке девчонок, протянул пятерню для приветствия казак. – Володя, не гунди, гуторь лучше, как дела обстоят, не томи…

Получив на руки документы на дом, Катя долго плакала, не веря своему счастью. Пришлось задержаться у наставника, поведав значительно отредактированную версию харбинских похождений. Никто не задавал лишних вопросов, только Пётр периодически хмурился на не состыковках и поглаживал до редколесья куцую китайскую бородёнку. Встретившись с наставником взглядом, Владимир показал, что откровений от него не дождутся, на что Пётр понимающе хмыкнул и ответил благодарственным кивком.

О чём Огнёв не стал делать секретов, так это об угрозе эпидемии, посоветовав Петру сидеть дома и как можно меньше контактировать с людьми. Лучше пусть его семья укрепляющими иммунитет отварами и настойками с прочей фитомедициной займётся. В хаосе, до которого осталось совсем недолго должен быть кто-то здоровый. Материал будет. На условиях делёжки производимого «товара» Трофимыч в госпитале пообещал связаться с нужными людьми и скупить все травы в Харбине и окрестностях. Тайн от казака делать не стали, а тот, как подозревал Владимир, в нужном свете и ракурсе доведёт информацию до командования, за минусом того, что Маккхал, оказавшийся кровным побратимом Горелого, и один гражданский шпак спровадили на тот свет несколько человек, при этот ухлопав засланца из-за рубежа.

Само начало пандемии Владимир прохлопал ушами, погрузившись в углублённые курсы дистанционной подготовки к поступлению в родной университет. Что ни говори, а меньше, чем за год, он изрядно подрастерял багаж знаний. Возвращаться же в стены альма-матер в состоянии тупого валенка желания было ещё меньше, поэтому оплатив курс, Огнёв удалённо занимался с репетиторами, прерываясь на сон, еду и наставника, по-прежнему вколачивающего в голову ученика знания чженьцю. С харбинской эпопеи минуло больше двух недель, острота момента успела схлынуть лишь для того, чтобы обостриться с новой силой. Пандемия свалилась как снег на голову, как весна на неторопливого русского крестьянина. Только что ничего не было, как на тебе – дороги, где по колено, а где и по пояс завалило, а месяц ремонтируемые сани всё ещё не готовы. Только вчера или позавчера персонал в полевом госпитале во всеуслышание жаловался, на кой ляд их сюда согнали, как ему сразу стало резко не до чёса языком. Кратно участилось количество инцидентов на границе, беженцы из северных провинций Китая шли плотным косяком несмотря на все принимаемые южным соседом меры.

С момента начала пандемии Владимир ни разу не чихнул, счастливо избежал насморка, прочих болезней и будто с высокой колокольни плевал на вирус, неизменно оставаясь на ногах после контактов с больными. Сначала он начал помогать в полевом госпитале, по зову души присоединившись к волонтёрам, потом оказался к месту в лазарете на заставе, когда на границе подстрелили Синю и Огнёв, наорав на караул, командиров и врачей, чуть не получив пулю между глаз, благо оказавшийся рядом Малёк вмешался, вытаскивал с того света раненого и подхватившего заразу друга. Вытащил. Потом ещё одного, затем третьего, после чего конвейер превратился в непрерывный поток.

Валились с ног и сдавались на милость болезни врачи, падали без сил медсёстры, медбратья и волонтёры, один Владимир, как заговорённый оставался на ногах, откармливая и отпаивая то одних, то других. Через день он привозил к дому Петра продукты, оставляя поклажу за калиткой, откуда забирал заранее приготовленные бутылочки с настойками и пакеты со сборами. Жаль, что не всем они помогали.

Митрохин, молодой здоровый парень с небольшой пулей в голове (да и кто из нас, скажите, хотя бы без маленького осколка?), сгорел за неделю. Последний день он метался в бреду, обретя полную ясность сознания перед уходом в мир иной.

- Глупо, - прошептал он сухими, потрескавшимися губами. – Я бы хотел попросить прощения у мамы и сестры, - глухо произнёс Митрохин, - дурак был. Передай им вместо меня, что я извиняюсь и прошу прощения. Адрес и телефон в блокноте в моей тумбочке. Передашь?

- Передам, - Владимир видел, что жизнь покидает парня и ничем не мог помочь ему.

- Спасибо, - умиротворённо выдохнул осунувшийся стрелок, впериваясь взглядом в одному ему видимую точку на потолке. Горячая ладонь Владимира легла поверх застывших глаз, навсегда закрывая веки пограничника.

Митрохин был не первым, но, пожалуй, последним, кто сумел расшевелить огрубевшую и очерствевшую душу Огнёва, пропустившего момент эмоционального выгорания и превращения в циника. Смерть одного – это трагедия, когда же она становится статистикой? Когда наступает миг и момент полного отупения с жизнью на инстинктах и остатках силы воли? Который день Владимир существовал будто в тумане, передвигаясь механически переставляя ноги и работая на уровне машины, будто запрограммированный робот. Туман в голове давно и прочно заместил собой ясность мышления. День за днём, день за днём и каждый новый начинался одинаково: он ехал на заставу, чистил иглы, после чего калил или обрабатывал их в автоклаве, занимался иглоукалыванием, лечил наложением рук, поил больных настойками или сборами, которые Пётр передавал ему чуть ли не в промышленном объёме, скармливал обессиленным пограничникам растительную гадость и густой мясной бульон, помогал живым, на полном автомате, без задоринки ругался с врачами…

Разделавшись с делами на заставе, Владимир прыгал за руль и мчался в Есауловку, где повторялось то же самое, только в куда большем масштабе и страшнее. Лазарет на заставе, разросшийся до размеров небольшого госпиталя, не принимал женщин и детей, только военных всех родов войск, кому не хватило места в Харбине, Хабаровске или Владивостоке. Есауловке и медперсоналу, работающему в развёрнутом в громадном полевом лагере полноценном госпитале, состоящем из десятков громадных палаток и вагончиков из сэндвич-панелей, в этом плане повезло меньше…