Кухня оборудована плитой, работающей на обыкновенном электричестве. Здесь же шкафы с посудой, холодильник. Из крана текла вода. Уверена, здесь и ванная комната есть, и канализация, подключенная в общую систему дома. И вентиляция тоже, иначе дедушка задохнулся бы в этом подвале.
— Ты ни о чем не спрашиваешь, — заметил дедушка, наполняя водой чайник.
— Не представляю, с чего начать, — ответила я. — Полагаю, вы все-таки мой дедушка, потому что дверь я открыла своей кровью. О том, что этот дом когда-то принадлежал Морозовым, я слышала. Но я не знаю вашего имени.
— Борис Васильевич Морозов. — Он повернулся ко мне и склонил голову, представляясь. — Отец Ивана, твоего отца.
Да уж точно не маминого, если кровь Морозовых — ключ для входа в убежище.
— Я не помню… Я почти все забыла, но, кажется, бабушка жила одна, — сказала я. — Вы давно… здесь?
— Ты права, я не жил с женой.
Дедушка открыл шкаф, достал оттуда коробку с чаем. Я успела заметить, что полки заставлены пачками, коробками и банками с едой. Что ж, он тут определенно не голодает. И в холодильнике, наверняка, что-то есть, не для красоты же он тут стоит.
Мы оба молчали, пока он заваривал чай. Наконец, он поставил на стол две чашки и сахарницу.
— Сладкий кофе помог бы тебе лучше, но и черный чай бодрит, — сказал дедушка. — Обязательно с сахаром.
Странно-то как. Он будто знает обо мне… всё? Как минимум, знает то, что я не сплю вторую ночь подряд.
Карамелька на плече зашевелилась, перетекая на соседний стул, и я протянула ей кусочек сахару. И только потом спохватилась:
— Вы же не против?
Дедушка отрицательно качнул головой.
— Пей чай, Мила. Я расскажу тебе то, что должен.
С минуту он смотрел на меня, и я пожалела, что закрыла эмоции. Угадать, о чем он думает, я не могла, почувствовать — тоже.
— Дом этот строил не я. И убежище — не мое. Но я знал о его существовании. И о тайных ходах знал. Я готовил убежище заранее. С тех пор, как… — Он замялся, отвел взгляд. — Я эспер. Из всех доступных способностей лучше всего развилась одна-единственная. Ты знаешь, когда такое случается?
— Нет.
Чай был крепким, в голове прояснялось. Легче от этого не становилось. Вопросов становилось все больше, но отчего-то я ощущала, что ответов на все не получу.
— Ясновидение, — произнес дедушка с нескрываемым отвращением. — Оно либо есть, либо нет. Но если оно есть, то другие способности не развиваются вовсе.
— Вы предвидите будущее?
— Не предвижу, а вижу. Не предсказываю, а знаю. И поверь, это очень тяжело. Это не дар, а проклятие.
Охотно верю. Если он знал, что сына казнят, а род уничтожат… Брр! Хорошо, что у меня нет такого дара.
— Изменить что-либо в том будущем, что я вижу, невозможно, — продолжил дедушка. — Так что спрашивать меня о том, что тебя ждет, бесполезно. Я не отвечу.
— А о прошлом? О прошлом… можно? — поинтересовалась я. — Например, о том, кто подставил моего отца?
— Этого я не знаю. Я вижу кусочки будущего, как… — Он задумался. — Как кусочки мозаики. Очень редко они складываются в понятную картину сразу.
— А рассказать, что…
— Нет, — перебил он. — Не могу. В этом нет никакого смысла. Ты не узнаешь, кто, потому что я видел будущее Ивана, твое будущее, но не тех, кто планировал заговор.
— Заговор? — переспросила я. — Так это был заговор… против отца? Против рода?
— Это знание ничем тебе не поможет.
— От кого вы прячетесь? От императора?
— От себя. Я не смогу объяснить лучше, Мила. Прости. Ты… расскажешь обо мне?
Я убрала блок. Прислушалась к его эмоциям. Они почти не ощущались — ни страха, ни радости. Какая-то глухая обреченность, будто дедушка давно смирился с судьбой.
— Вы хотите, чтобы рассказала? — спросила я. — Я не хочу, чтобы вас убили, поэтому буду молчать. Правда, это сложно, учитывая… обстоятельства.
Сказать ему прямо, что я — эспер, я не могла. Клятва не позволяла делать исключений. Но он знал об этом сам. Уверена, что знал.
— Убили? — повторил дедушка задумчиво. — Мила, ты думаешь, что все наши родственники мертвы?
— Разве нет? — удивилась я. — Мне говорили, что помиловали только меня.
— Ты считаешь то, что с тобой сделали, помилованием? Впрочем… это неважно. Ты ошибаешься. Они в ссылке.
— К-кто? — Я вдруг стала заикаться от волнения.
— Моя жена. Твоя мать. И другие — тоже. Не знаю, где именно, но…
В ушах зашумело, перед глазами потемнело. Карамелька привела меня в чувство тем же способом, что и раньше — укусила. Сквозь гул в ушах я услышала голос дедушки:
— Впрочем, не уверен, что все они до сих пор живы.
— Ничего, я это выясню, — хрипло произнесла я, переводя дыхание. — Я могу вас навещать? Может, что-то нужно? Из лекарств? Из еды?
— Я уже выхожу. Меня забыли, обо мне забыли. Все, что необходимо, я могу купить. И ты… не приходи. Сегодня ты очутилась тут случайно. Тебя могут заметить, и твой интерес к подвалам будет сложно объяснить. Впрочем, мы еще увидимся.
Так много вопросов — и ни одного нормального ответа. Хотя… Нет, все же я узнала кое-что важное. Правда, не уверена, что новость хорошая.
— А я могу как-то отсюда выбраться? — спросила я. — Каким-то обычным путем? Мне нельзя оставаться в подвале до утра.
— Можешь, — сказал дедушка. — Если откроешь одну из дверей в том коридоре, откуда ты пришла. Там есть ход наверх, им пользуются.
— Я не умею открывать двери без ключа.
— Ладно, пойдем. — Он поднялся и вытащил из кармана связку… отмычек? — Скажешь, что шпилькой замок одолела. Он не сложный, это не вызовет подозрений.
Прощаясь с дедушкой, я попыталась его обнять. Но он отстранился.
— Не надо, — произнес он твердо. — Я не хочу знать больше, чем знаю теперь.
Похоже, для того чтобы увидеть чье-то будущее, нужно коснуться этого человека.
Зажав под мышкой туфли — я не забыла за ними вернуться, — бодрой трусцой я пересекла парк и перемахнула через забор в знакомом месте. Еще успею вернуться домой и переодеться перед пробежкой. И, заодно, успокоиться, чтобы Бестужев не догадался о том, в каком я смятении после столь странной встречи… с родственником.
Глава 56
— Выглядишь подозрительно бодро, — заметил Бестужев при встрече. — Удалось выспаться?
Желание соврать, что так и есть, я подавила в зародыше. Уверена, он знает о дурацком посвящении первокурсниц. Да и эмпатически чувствовала что-то вроде ехидного любопытства.
— Даже не пыталась, — ответила я, подпрыгивая на месте и размахивая руками. — Не ложилась вовсе.
И, честное слово, испытала удовлетворение, когда почувствовала, что Бестужев смущен.
— И чего так? — осторожно спросил он.
— Будто ты не знаешь, — произнесла я в той же манере. — Ладно, мы тут болтаем или бегаем? К слову, я вовсе не рада тому, что ты страдаешь из-за моей ошибки.
Я сорвалась с места знакомым маршрутом. Вот никакого желания нет вести эти бессмысленные разговоры. Что в эмпатии хорошо, так это то, что причину той или иной эмоции невозможно определить. Я испытывала раздражение. И Бестужев, наверняка, считает, что я злюсь из-за наказания. Пусть так и будет.
Двойная нагрузка, да еще после перерыва, да после второй бессонной ночи… К концу экзекуции я едва шевелила руками и ногами. Бестужев же выглядел, как огурчик. И это злило еще сильнее, потому что мне до его физической формы — как пешком до Архангельска. А, может, и дальше.
Ничего, я смогу. Я справлюсь. У меня два года впереди. Теперь я точно знаю, что отец ни в чем не виноват. Я стану хорошим курсантом. Лучшим эспером. И я раскрою этот чертов заговор.
— Яра, ты на меня злишься, что ли? — спросил Бестужев, провожая меня до калитки.
— На тебя? Нет. Ты тут при чем? Ты выполняешь задание.
— Тогда на кого?
— На себя. — Говорить, что не злюсь, бесполезно. У эмпатии две стороны — ты чувствуешь, тебя чувствуют. Если собеседник — эспер, разумеется. — И еще на тех дур, что отправили меня в подвал.
