Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

— Мне назначено, — сообщил я. — Не вздумай мне мешать, если тебе хоть немного дорога жизнь.

Батур удивленно глянул на обломок кинжала. Опустил его, явно не зная, что же ему делать дальше. В это самое мгновение двери кабинета распахнулись, дворецкий сделал приглашающий жест и отступил вглубь кабинета.

— Его светлость желает видеть вас! — торжественно объявил он.

Я оправил камзол и проследовал в кабинет. Собственно, за дверями меня встретил точно такой же просторный зал, из которого я только что вошел, с тем лишь отличием, что через него нельзя было пройти в какие-то другие помещения дворца. Во всяком случае, никаких явных проходов здесь заметно не было. Окна были наполовину прикрыты полупрозрачными гардинами слегка розового оттенка, отчего освещена комната была соответственно. Напротив стены с бесконечным рядом арочных окон располагалась стена с таким же бесконечным рядом всевозможных картин в дорогих тяжелых рамах. Я не великий знаток искусств, но был уверен, что каждое из этих полотен являлось делом рук настоящих голландских и итальянских мастеров прошлого, а то и позапрошлого веков.

Посреди зала, чуть ближе к дальней стене, стоял колоссальных размеров стол с мореной в черный свет поверхностью. За столом этим, в кресле с крайне высокой спиной, сидел светлейший князь Черкасский. Был он погружен в некое весьма занятное дело — сквозь огромных размеров выпуклое стекло на длинной ручке рассматривал старинный с виду документ, разложенный перед ним на столе и прижатый по углам различными подручными предметами: чернильницей, банкой с песком для посыпания текста, пресс-папье и еще небольшим, но увесистым с виду томиком библии.

В первую минуту князь на меня не обратил никакого внимания, но я, наученный поведением кавалергардов, нисколько этому не удивился, а только остановился в десятке шагов от стола и принялся терпеливо ждать, когда же светлейший закончит со своими чрезвычайно важными делами и снизойдет до моей скоромной личности.

Выглядел светлейший сегодня своеобразно. Настолько необычно, что в первую минуту я и не признал его даже, и решил, что это какой-то его секретарь готовит документы для предстоящей аудиенции.

Во-первых, князь был сейчас без привычного парика с белыми буклями, и выяснилось, что под ним у него всегда находились очень черные с небольшой проседью волосы, остриженные коротко и аккуратно.

Во-вторых, я впервые в жизни видел светлейшего не в привычном величественном одеянии, с которым в роскоши потягаться могли лишь императорские наряды, а в уютном восточном халате, украшенном непривычными русскому глазу витиеватыми узорами.

Узкий длинный нос князя загибался книзу, напоминая клюв гордого кавказского орла, а нижнюю губу он задумчиво закусил, обнажив белые мелкие зубы. Было его светлости около сорока лет — точнее я не мог сказать, поскольку никогда специально не интересовался его возрастом. Лицо у князя волевым, жестким, словно бы вырезанным из куска дерева или же высеченным из камня, да и кожа у него была темной, обветренной, какой-то закаленной.

Закончив работу с документом, светлейший отложил свое выпуклое стекло на ручке в сторону, откинулся в кресле, скрестил руки на груди и с интересом меня осмотрел. Я непроизвольно вытянулся, прижав к бедрам крепко сжатые кулаки, а подбородок задрав кверху как только мог.

Длился этот осмотр продолжительное время, и я чувствовал, как постепенно нарастает волнение у меня в груди. Даже стук собственного сердца слышал.

И еще я ощущал присутствие магии. Нет, никакого явного ее проявления я здесь не видел — не парили в воздухе предметы, и не светили «лунные маяки», — но какими-то особыми струнами своего организма чувствовал ее присутствие. Я точно знал, что ранее таких способностей у меня не было, и никогда не слышал о людях, которые такие способности имели бы. Ощущать магию до ее физического проявления было невозможно, и лишь специальные процедуры позволяли опознать ее присутствие в потенциальном маге.

Силовые линии магического поля сами по себе не означали наличие магии, они были просто вселенской сущностью, существующей всегда и повсюду. А вот способность управлять ими, изгибать и сплетать по собственному желанию — это уже было то самое, что и принято было называть магией. Манипулирование силовыми линиями магического поля вызывало явные и мощные изменения в видимом мире. Могло изгибать пространство, открывать в нем «тайные тропы», зажигать «лунные маяки», заставляло работать «открытые книги», порождало 'кометы гнева, меняло внешность человека по его желанию и еще многое-многое другое. Разнообразие заклинаний было неисчислимым, музыка магических струн не умолкала никогда, но слышать ее не суждено было никому.

Но сейчас я ее действительно слышал, кожей чувствовал ее ноты. И понимал, что исходит она от сидящего передо мной человека.

Светлейший князь Черкасский был магом. Очень мощным, опытным магом, которому подвластны были любые аккорды в музыке магии. И я был удивлен, почему раньше этого не понимал, почему не замечал его магической сущности. И еще было странно, как ее не замечали другие.

Князь наконец заговорил.

— Голубчик Сумароков! — воскликнул он так, будто эта встреча стала для него большой неожиданностью. — Очень рад тебя видеть, очень!

Он поднялся с кресла, торопливо обошел стол и, подойдя ко мне, как-то совсем по-дружески хлопнул по обоим плечам одновременно. Я чувствовал себя несколько растерянно.

— Я не совсем понимаю, ваша светлость…

— Не беспокойся, Алексей Федорович, я все тебе объясню. И очень надеюсь, что ты сделаешь правильные выводы.

Он снова хлопнул меня по плечам, осмотрелся и кивнул на кресло, стоящее по другую сторону стола от его собственного. Было оно не столь громоздким, и спинка его была нормального размера, но все же желания садиться я не выказал.

— Я постою, ваша светлость.

И тут светлейший почему-то рассмеялся. Не припомню, чтобы когда-либо прежде слышал его смех, и мне он показался каким-то ненастоящим, театральным. Как будто на самом деле смешно князю совсем не было, но некие незнакомые мне правила предписывали ему делать это.

— Ну что ж ты все заладил, Алексей Федорович: «ваша светлость», да «ваша светлость»! Я же тебя по батюшке кличу, как ты заметил. Так что и тебе дозволяю звать меня Алексеем Михайловичем. Тезки мы с тобой получается. Ты Алексей, и я Алексей. Два Алешки, значится! Договорились?

— Точно так, ваша све… Алексей Михайлович.

На этих словах я кратко поклонился. Светлейший хмыкнул и неторопливо пошел вкруг своего огромного стола, ведя пальцем по лежащим по его краю бумагам. Вдруг остановился и поднял на меня глаза:

— А может чайку выпьем перед интересной беседой? А? Как думаешь?

— Полагаю, что это будет лишнее.

— Не скажи, не скажи… — светлейший несогласно покачал головой. — По моему мнению, чай — это не просто горячая жижа, которую употребляют с плюшками да калачами. Чай — это целая философия, если хочешь знать! За чаем можно решать политические вопросы и принимать непростые решения. Чай просветляет, очищает сознание, позволяет нащупать верное направление. А на востоке его вообще наделяют некими мистическими свойствами, которые нам, расейским жителям, понять весьма сложно… Мы, знаешь ли, привыкли все упрощать, приводить к некому состоянию, понятному всем и каждому, чтобы ни для кого не осталось нерешенных вопросов. А на востоке все иначе, друг мой, Алексей Федорович! Там не стремятся упростить сущность, чтобы сделать ее понятной всем. У них иной подход: они пытаются постичь ее в первозданном виде, и пускай доступно она будет не каждому, но зато к понявшим ее придет в том виде, в каком ее задумал господь… Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Весьма туманно, ваша све… Алексей Михайлович. В том смысле, что никак не могу взять в толк, каким образом это относится к теме данной аудиенции.

Светлейший немного постоял в задумчивости, сцепив у груди пальцы замком. Потом потеребил кончик носа, снова чему-то рассмеялся и сказал: