Кубинец. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

— Команданте! — воскликнул Пиньейро, поднимаясь.

Фидель, слегка кивнув, сел за наш стол, бросив взгляд на меня. Я тоже приподнял задницу. Уж если начальник вскочил, мне грех не последовать его примеру. Его взгляд на мгновение задержался на моём лице, словно пытаясь вспомнить, где мы встречались. Затем он перевёл взгляд на Пиньейро.

— Мануэль, — произнёс он, его голос был глубоким, чуть хрипловатым, но при этом властным. — Что у вас нового? Что за срочность?

Пиньейро улыбнулся. Такой довольной улыбкой, будто подготовил очень интересный сюрприз.

— Команданте, — начал он, — у нас тут есть кое-что… очень интересное. Мой адъютант Луис, ты же помнишь его? Он предложил любопытную идею… Перекусим и послушаем.

— Только не здесь, — поспешно сказал я. — Не нравятся мне эти «журналисты», подозрительные какие-то.

— Разумеется, — усмехнулся Борода. — Мы не обсуждаем рабочие вопросы в ресторанах!

Фидель бросил короткий взгляд в ту же сторону.

— Верно, — усмехнулся он. — Пусть наши гости доедят спокойно.

Готовят здесь просто великолепно. Стейк с жареными маленькими картофелинами, который мне посоветовал официант, сделали, будто изучали мои вкусы долгие годы. А красное вино, бокал которого я выпил, оказалось густым как деготь, и оставило во рту привкус сливы и черной смородины. Я уже почти забыл, что еда может быть такой. Почти. Хотя цены… Посмотрев на меню, я понял, что шутка насчет одного ужина здесь за моё месячное жалование не так уж и далека от истины.

Мы вышли на улицу, у подъезда, словно по волшебству, появился черный «Кадиллак» Фиделя. Пиньейро с Фиделем сели позади, а мне кивнули на место рядом с водителем. Автомобиль плавно тронулся с места, оставляя за собой пыльный переулок и любопытные взгляды прохожих.

Мы ехали по оживлённым улицам Гаваны, мимо зданий с колоннами и увитых зеленью балконов. Фидель откинулся на спинку и курил свою сигару, выпуская в открытое окно густые клубы дыма. Пиньейро, сидевший рядом, что-то быстро говорил ему, активно жестикулируя. Водитель, сидевший рядом со мной, молчал, лишь изредка бросая на меня быстрые взгляды. Я же смотрел в окно, наблюдая за проносящимися мимо домами, людьми, машинами.

Остановились мы у пустыря рядом с железной дорогой. Только что проехал поезд, запах угольной гари, смешанный с креозотом, чувствовался очень сильно.

— Ну пойдем, прогуляемся, — сказал Фидель. — Расскажешь, что ты такое придумал.

Мы вышли из машины и втроем неспешно побрели по обочине. Я коротко изложил свои соображения.

— Что сказать, Луис, — тихо произнёс Фидель, когда я закончил. — Идея очень интересная. Мне нравится. Конечно, первая наша цель — дорогой каждому кубинцу Фульхенсио, — он произнес имя Батисты, будто выплюнул. — Но и этим стоит заняться.

— Команданте, — начал я, стараясь говорить как можно более уверенно, — считаю, что это наш шанс. Шанс показать миру, что Куба — не просто остров на карте, а страна, способная диктовать свои условия.

Фидель кивнул, вытащил изо рта сигару.

— Я понимаю, Луис. Ты прав. Такая операция может изменить многое. И я… я доверяю твоему чутью. Мануэль, — он повернулся к Пиньейро. — Но тут нужна очень тщательная подготовка. Свяжись с израильтянами, и начинайте. С президентом я переговорю сам.

Ага, вот на кого намекал Барба Роха, когда говорил, что есть те, кому такая идея будет очень интересной. Евреи с огромным удовольствием убьют Менгеле раз триста. Потом выкопают и продолжат убивать. И не только его.

— Конечно, Команданте, — ответил Пиньейро. — Я всё сделаю.

Фидель пожевал сигару, перекинул ее из одного уголка рта в другой.

— Средства на это дело, Мануэль, возьмёшь в своем департаменте. Пока неразбериха, сделать это проще. А потом… будет не сейчас. — он улыбнулся, и на секунду мне показалось, что всё это — просто разговор. Но глаза у него оставались холодными. — Всё, садитесь в машину, отдохнули немного, и хватит.

Стоило нам вернуться на службу, как Пиньейро вызвали на выезд. Где-то на западе Гаваны восстали военные. Заперлись в казарме, вывесили старый флаг.

Не в первый раз уже. В начале января, одновременно с взятием Гаваны, в казармах «Камп-Флорида» подняли бучу остатки армии Батисты. Они просто не знали, кому подчиняться после бегства Фульхенсио. Но там быстро разобрались вроде. Сам я этого не видел — сидел на куче золота в ожидании, когда добрые дяди освободят мой дом от этого добра.

Потом состоялся суд над семью десятками полицейских — их быстренько расстреляли. Хорошо, в газетах пока не пишут о своре бешеных собак. Странное дело, что власти не прибрали печать к рукам. «Diario de la Marina» продолжает выходить, и вполне бодро ругает барбудос. Ничуть не меньше, чем до этого Батисту. Пиньейро, кстати, читает ее каждое утро.

— Барба Роха, возьми меня с собой, попросил я. — Сил нет уже сидеть с этими бумажками.

— Ну поехали, — махнул он рукой в сторону джипа. — Прокатишься.

Казармы, кстати, совсем рядом, в Марьянао. Наверняка какая-нибудь гвардия, или что-то типа того. Мы приехали почти к шапочному разбору — казарму уже окружили войска. Кто-то вёл переговоры у ворот, но стрельбы, к счастью, не было. А ну, в густонаселенном районе начнут пулять куда не попадя. Даже не из крупнокалиберного пулемета — и винтовок достаточно. Обязательно пострадает кто-то.

Наверное, договориться не удалось: с нашей стороны от ворот в сторону отошел бородач, и мотнул головой — ничего не вышло.

Барба Роха быстро нашел начальство, поздоровался с ними. Меня, понятное дело, на совещание не звали, так что я стоял метрах в десяти и наблюдал. Один из командиров отдал приказ, от военных отделился парень лет двадцати, подбежал к окну в казарму, разбил стекло рукояткой пистолета, и начал бросать одну за другой зажженные дымовые шашки. Ужасная гадость, кстати. Дышать нечем, запах противный, откашляться невозможно потом. Наверное, сидящие в казарме знали это не хуже меня, и уже через минуту запросили пощады.

— И зачем неслись сюда как на пожар? — спросил Пиньейро, подходя ко мне. — Только время теряем. Дым, разбитые стекла — вот тебе и революция. Ладно, раз мы здесь, давай съездим в одно место. Познакомлю тебя кое с кем.

Я сел рядом с начальником, и мы поехали, поднимая пыль. Куда — неизвестно. Барба Роха сам вел машину, и мне отчитываться не собирался. Впрочем, сегодня все поездки — в Марьянао. Будто других районов в Гаване не существовало.

Для разнообразия на этот раз нашей целью оказался обычный жилой дом. Три этажа, высокие потолки, фасад явно красили в этом году. Сразу видно, не нищета тут проживает. Барба Роха заглушил двигатель, но из машины выходить не спешил.

— Может, ты посчитаешь это ненужным повторением, но напоминаю: об этом деле никому. На службе, в том числе. Этого нет и никогда не было. Если даже спросят, чем занимаешься… Хотя кто у нас спросить может? Ладно, ты понял?

Я только кивнул молча. Если начальник начинает изрекать прописные истины, то либо он в тебе не уверен, либо в себе. Самое лучшее в таких случаях — дождаться окончания процедуры и жить дальше. Так что я только покивал в ответ.

А дом хороший, даже по меркам богатого Марьянао: консьерж внизу, ковер на лестнице, дубовые двери, по две на площадку. Поднялись на второй этаж, и Пиньейро нажал кнопку звонка. «Профессор Эмилио Гольядес», прочитал я на латунной табличке.

Открывший, конечно, мог быть кем угодно, в том числе и профессором. Высокий, лет пятидесяти, сутулый, рыжие волосы с проседью, залысина до самой макушки. Гладко выбрит, очки в черепаховой оправе. Одет в чесучовый костюм, галстук придерживает булавка с могендовидом. Впрочем, крючковатый нос и пухлые губы даже без этого точно указывали на то, что мужик этот — чистокровный еврей.

— Сеньор Лосада? — без тени эмоций спросил он. — Мы вроде не договаривались о встрече.

— Думаю, вам интересно будет и без предварительного согласования, — ответил Барба Роха. — Мы зайдем?