Клеткоголовый шагнул к ней, графиня подняла руку и выпила эликсир.
Я выстрелил.
Но не успел. Пока летела пуля Клеткоголовый, вырвал из горла графини призванного ею элементаля.
Брызги крови разлетелись, так словно я поразил цель, но пуля, вышибив облако искр из клетки отрекошетила в лицо одного из гвардейцев, разворотив ему нижнюю челюсть.
Клеткоголовый втянул в свой клетчатый череп новый элементаль, медленно повернулся в мою сторону, не спеша поднял огромную руку и погрозил мне пальцем.
Я, мол, всё видел и знаю где ты.
— Сука, — прошептал я, отнимая винтовку от плеча. — Тварь.
Подстреленного мною гвардейца поволокли в укрытие. А Клеткоголовый наклонился над телом графини, потом выпрямился и помахал мне её оторванной головой.
Уничтожу гнусную тварь.
— Конечно уничтожишь, — произнесла Тисифона. — Не сомневайся. Ты же Искандер.
А я что, это вслух сказал?
— Тогда как, Тисифона? Как мне его достать? — я скрипел зубами, так что сам это слышал. — Мы загоняем его в угол превосходящей огневой мощью, так он использует этих пойманных элементалей, чтобы проложить себе дорогу к отступлению. А в алкхоимическом поединке с ним лучше не сходиться, ты видела как он алкохимикам бошки откручивает? Я хочу угробить эту гребанную тварь, очень хочу, понять бы как.
— Не печалься, Искандер, — произнесла Тисифона. — Я знаю как. Я видела сегодня, как он убивает. И я знаю его слабое место. Я тебе расскажу.
— Тогда расскажи мне.
Но не успели мы спуститься с башенки, чтобы все обсудить, как снизу опять закричали:
— Александр Петрович! Тут к вам пришли! Эти, с белым флагом!
Вот черт, а этим-то с белым флагом чего от меня еще надо? Чего-то мы еще о друг друге не выяснили?
— Иду, — отозвался я. — Вака, со мной. Меч захвати. Эй, у пулеметов! Внимание! Идут переговоры! Всем тихо!
Все в доме тут же притихли. Вот и славно. А то не сосчитать сколько уже раз случались тупые кровавые перестрелки всего от одного неосторожного громкого возгласа.
Я встретил парламентеров Новой Гвардии на лестнице на галерею. Их было трое под белым флагом. Знакомые всё лица. Златозубый лично, с парой подручных. Давно его не встречал, все цветет, отъедается вон на колониальных харчах…
— Чем обязан, господа? — недовольно поинтересовался я. — Нам еще есть что друг другу сказать?
— Ну, а как же, Дионисов, — усмехнулся Златозубый. — Приличным людям всегда найдется что сказать друг другу.
— Приличным, конечно, — согласился я. — Но кто тут из таких?
— Вот только не нужно мне дерзить, Дионисов — закатил глаза Златозубый. — И да, я знаю кто ты такой, Волкодав. Наше вам глубокое почтение от всей Гвардии, и даже не надейся отпетлять в этот раз. Ты в окружении, и никуда уже отсюда не денешься, уж я об этом позаботился. Никто тебе не поможет. Никто не придет на помощь. Живым ты отсюда не выйдешь. Как и твой покойный папенька… Если только…
Тут он замолчал выжидательно глядя на меня.
Я вот не стал поддерживать его игру и спрашивать «что, если только?» Сам скажет. Ну, он подождал некоторое время моей ответной реплики и не дождался.
Тогда он сказал сам:
— Сдавайся, Дионисов! И выдай царевну!
Царевну? Какую еще царевну? Это он о ком? О Тисифоне, что ли? Она-то им зачем? Собираются играть в какие-то дипломатические игры с данайцами? Не понимаю.
— И что тогда? — все-таки спросил я.
— И правосудие будет к тебе милостиво! — засмеялся очень довольный собой Златозубый. — Клеткоголовому на съедение не отдам. Повешу тебя лично, высоко и быстро. Быстро и справедливо! На очень справедливой и тщательно намыленной веревке!
Да ты что. Офигеть какая привлекательная перспектива.
— Сроку даем тебе до утра! — добавил Златозубый. — Сверим часы.
Он посмотрел на свои наручные часы и добавил:
— Выходи с поднятыми руками ровно в восемь, Дионисов. Или мы придем к тебе сами. Время пошло!
С тем они развернулись и ушли.
Примерно в это же время закатилось солнце и стало темно.
На принятие решения мне оставили примерно десять часов. Хотя я и без этого мог сказать им куда им его засунуть и как далеко идти с этим глубоко засунутым. Но они сами дали мне время на подготовку к битве. Значит, я им воспользуюсь на всю катушку.
Я ещё раз обсудил план обороны дома с семьей и близкими моими за моим длинным столом. Вальяжный Нанотолий как обычно возглавлял наше семейное сборище, лежа на столе, словно мы и не сидели в осаде.
— Ну, что, Нанотолий? — спросил я его. — А ты сделаешь свой вклад в оборону?
Нанотолий уклончиво отвёл свой ясный и наглый взор в сторону. В том смысле, что «я-то, конечно, всегда готов, но вот именно в этот раз я как-то не очень, давайте без меня, пожалуй».
— Понятно, — усмехнулся я, почесав его за ушком. — Деятельный пацифист. Нас не трогают и мы никого не трогаем? Да? Ух ты моё мурчащее животное! Веришь в победу, да? Веришь? Я вот тоже верю.
Только я никому из своих не сказал, что только верить в неё мне и остается. Потому, что реальных путей к ней я не вижу.
Может, действительно сдать завтра Фламберг? Людей спасу, а сам на прорыв с Мечом Бури. Может удасться уйти…
Но я это подумал не очень всерьез. Я слишком хорошо видел сегодня как поступит Клеткоголовый с взятыми в плен алкохимиками. Это была очень убедительная демонстрация. Своих близких одних с этой тварью я не оставлю. Только когда я сдохну. Только через мой труп. Не иначе. Не раньше.
Значит остается одно, встать завтра на пороге дома и сражаться, пока ноги держат. А потом до самой смерти грызть подошвы шагающих по мне врагов…
Клянусь, отгрызть им все подметки на их хромовых сапогах.
Я распустил военный совет, посоветовал всем попытаться поспать, день завтра будет тяжёлый.
И сам поднялся к себе в комнату, на второй этаж и попытался улечься спать, но только ворочался с боку на бок, не в состоянии заснуть. Мысли одолевали. Как быть и что делать. И что мог сделать раньше, если бы вовремя озаботился. Подсчитывал все упущенные шансы, свернуть с дороги что привела сюда нас всех…
Такие вот у нас дела. До утра мы доживём. А вот, что будет после, я уже не знаю.
Златозубый. Ультиматум этот безумный. Клеткоголовый. Оторванная голова…
Я маялся этим мыслями и не мог заснуть.
А потом, незадолго до полуночи, в мою дверь постучали.
— Пошлите прочь, дайте выспаться! — грубо рявкнул я.
Ведь знают же, что за ночь завтра будет? Какого хрена лезут⁈
— Это… я, Саш, — послышался голос Ангелины.
Какой-то виноватый даже голос. Так поздно она ко мне почти никогда не стучалась.
Ох-ох-ох… И чего теперь делать?
Да ясно, что. Когда как не сейчас. Я встал, открыл дверь.
— Заходи, — разрешил я.
И она вошла… в шали, накинутой поверх ночнушки, в тёплых носочках. А лицо испуганное, взволнованное. Совсем не такое, какое бывает у Смертоносной Девы.
— Я тут это, подумала…
И замолчала, глаза в пол уткнула. Как нашкодившая юная девица.
— Ну. Хорошо подумала? Надумала чего? — усмехнулся я.
— Вот ты скажи. Мы же завтра помереть все можем?
— Можем, Ангелиночка, — кивнул я. — Можем. И что ты хочешь мне сказать?
Было немного жестоко, но прямо-таки захотелось, чтобы она это прямо сама сказала. Ангелина поджала губы, долго не решалась, я всё это время ждал, а потом всё-таки выдала гневную тираду:
— Саша! Ну поставь себя на моё место, ты бы хотел девственником помереть⁈ Ну нет же, конечно? И ты не помрёшь. Ты тут всё княжество между делом оприходовал! А я!.. Всё из-за убеждений. Из-за этой силы проклятой! Из-за винограда этого! Ну хочу! Не буду!
И ножкой топнула, гневно так и грозно. А сразу на ножку эту засмотрелся. Пришлось встать, подойти, обнять.
— И тебя, главное, не интересую как девушка, — пробубнила, упершись лбом мне в плечо. — Коллегу только во мне видишь, так? Партнёра по бизнесу. И инструмент для виноделия. А вокруг разные девицы увиваются, конечно, они куда опытнее меня. И красивее.
