Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

Может, если бы Бэрр именно сейчас вышел из тюрьмы, любым способом, никто бы ему слова не сказал. Но сам Бэрр не подозревал об этом и не желал, чтобы хоть кто-то пострадал из-за него.

Ингрид, не привыкшая выступать на публике, обращалась к серебряному цветку. Она проговаривала вслух все, что могла сказать в защиту обвиняемого. В том, что ее выслушают, она не сомневалась. Ингрид лично убедилась, что секретарь внес ее имя в «Список желающих сказать слово в пользу Бэрру». Как и усмотрела, что «Список желающих сказать слово во вред Бэрру» в три раза длиннее.

Гаррик бродил возле дома своей подопечной, с тоской поглядывая на свет в окне. Слишком крепко связывали ее имя с именем Бэрра, так что лучше промерзнуть сейчас, чем отвечать потом. А что такое нападающий Бэрр, в городе тоже знали хорошо, и знал Гаррик вместе со всеми.

Доев к утру все припасенные пирожки и так и не приучившись курить, он ходил туда-сюда. В холоде ночи его грело воспоминание о поцелуе, что удалось сорвать с вишневых губ Гейры.

Аезелверд ворочался от тяжких мыслей, которые мучили его похуже ругающихся соседей с первого этажа. Его женщина не выдержала, встала и принесла чай из трав. Ни о чем не расспрашивала, зная его привычку молчать о делах, сидела рядом до тех пор, пока в узком створе окна не погасли звезды, растворившись в светлеющем небе.

Не спал белый крысенок, заразившись тревогой от сокамерника.

Тюремные стражники бдительно несли службу. Даже Шон караулил лично, надеясь, что к следующей ночи его подопечный отправится прямиком в глубокий омут.

Виниру постоянно мерещилось, будто он что-то забыл, упустил, не учел, не подготовился, не предвидел. Тогда он вылезал из кровати и снова садился за стол. И снова писал, вычеркивал имена, собирал новые стопки бумаги и перекладывал листы по папкам с золоченым тиснением — его гордостью, подарком некогда дружественной строительной гильдии, с которой в последние годы они разошлись в мнениях. Гильдии было выгодней строить жилые дома, винир же считал, что население живет хорошо, а отребье только занимает место на крепких подпорках. На том месте, где памятник с фонтаном будут смотреться гораздо красивее, чем очередной ящик с узкими окнами.

Весь город не спал, ожидая суда и возможной казни.

К утру распогодилось: печальные крупные капли, падающие последние недели, иссякли, сердитый ветер порвал завесу туч и окончательно разогнал весь небесный мусор. День намечался сухим и безоблачным, хоть и холодным.

Заключенного вывели из тюрьмы с рассветом. Бэрр, ожидая своей участи, сидел на длинной скамье за наскоро сооруженной деревянной оградой; щурился недовольно, по новой привыкая к солнечному свету и шумным звукам. На него поглядывали, но не подходили ни для ободрения, ни для проклятия. Да и восемь охранников никого бы не подпустили.

Люди собирались группками, принимали солидные позы, неодобрительно косились на тех, кто мельтешил и суетился. Но потом начинали слоняться от одной компании к другой: посмотреть, кто пришел, согреться и обсудить животрепещущие вопросы. Вскоре казалось, что у ратуши собрался чуть ли не весь Айсмор.

Когда бобровая шапка с золотой бляхой и тонким пером величественно проплыла над другими шапками, платками и шлемами, тогда пробежалась по языкам новая сплетня: винир ведь ни разу и не поговорил со своим первым помощником, не навестил его в тюрьме, а сейчас даже не глядит в его сторону. Прибывшие с Золотых песков старательно уточняли у озерников: «Неужели вот совсем ни слова не сказал за все недели?» Айсморцы важничали: «Вы, береговые, хоть и считаете себя нас богаче, да не теми ценностями владеете, коли ответ на простой вопрос вам не достать».

Из ратуши вынесли все длинные скамьи, какие нашлись, и составили их полукругом напротив судейского стола, поднятого на помост. Места выставили на торги, и винир получил несколько мешочков своих любимых золотых монет.

Теперь купцы в пышных одеждах и почетные айсморцы, на чьих лицах отпечаталась вся их длинная родословная, сидели вплотную друг с другом. Отпихивались локтями, вытаскивали из-под соседа полы меховых плащей и старались не свалиться с краев, потому как мест было продано больше, чем могло на скамьях усидеть.

Остальные теснились где попало. Торчали в окнах, сидели на крышах, болтая ногами и держась за флюгера, а самые шустрые забрались на фонарные столбы. Кое-кто изловчился продать стоячие места за скамейками знати, у самых домов, но ловкача быстро раскусили и тут же побили.

Засновали юркие торговцы, предлагая сахарные головы, медовые соты, полоски вяленой рыбы, воду и квас, семечки и всякую прочую дребедень.

Площадь шумела и галдела, а суд все никак не начинался. За столом на помосте восседали винир, взявший на себя обязанности главного судьи, и двое почтенного вида старцев, титулованных и родовитых. Говорили, будто они потомки тех самых торговцев, что разбились когда-то в здешних водах. Причина, по которой винир не выбрал в судьи более молодых или хотя бы не глухих, была неизвестна. Если кто и задался этим вопросом, то предпочел не произносить его. А если это был коренной айсморец, то молчание его можно было счесть за истинный подвиг.

Наконец, когда все уже устали ждать и успели обсудить даже здоровье соседских детей, винир неторопливо поднялся и свысока окинул взглядом битком набитую площадь.

Поднял руку — и шум быстро стих.

— Дорогие мои сограждане! Уважаемые жители Айсмора и обитатели Золотых песков, почтившие нас своим присутствием! Приветствую вас всех сегодня! Мы собрались, чтобы на честном суде узнать, в чем вина нашего горожанина Бэрра и какое он понесет за нее наказание.

По толпе пробежали шепотки, виниру пришлось немного возвысить голос.

— Кто-то скажет, что со своим первым помощником я мог бы разобраться и сам, но вы знаете, — голос опытного оратора упал до неуловимо вкрадчивого тона, — все равны перед законом. Кто-то скажет, что это дело можно отдать Пяти быстрым судьям…

Площадь затихла в ужасе. Неужто зазря готовились к зрелищу? Винир выдержал паузу ровно столько, чтобы все успели осознать и испугаться, но еще не принялись шуметь. В полной тишине снова зазвучал его голос:

— Но нет. Судить его будете вы, дорогие мои сограждане, справедливо и по закону!

На этот раз пауза вышла замирающе-торжественной. Глава города призывал свой народ осознать важность момента, и народ осознавал. Винир продолжил деловым тоном:

— Мы выслушаем всех, кто захотел сказать слово против Бэрра и слово за. Мой долг соблюсти порядок в суде и проследить за исполнением наказания, если таковое назначится.

Винир показательно опустил плечи, словно бы не долг ему лег на плечи, а два мешка с крупной рыбой, и продолжил:

— Помогать мне вершить справедливый суд будет досточтимый Нэйтон, глава семейства Нэйсов.

Он повел рукой, и правый судья, маленький, в узкой черной шапке, шпилем торчащей над его головой, попытался привстать, чтобы поклониться, но не сумел и, кряхтя и охая, остался на месте.

— И досточтимый Сайс, глава семейства Сайтонов.

Досточтимый Сайс ограничился тем, что потряс поднятыми над столом узловатыми руками.

Закончив со вступительной частью, которая не только успокоила айсморцев, но и погасила жадный до событий огонек в их глазах, винир сел на свое место в центре судейского стола. Раскрыл большую папку, сверкнувшую на солнце золотым бликом, и начал допрос с желающих сказать слово против.

Когда первый обвинитель встал перед помостом, Бэрр поднял голову и обвел взглядом толпу. Выцепил Ингрид, стоявшую за рядами знати, и несколько мгновений не сводил с нее глаз. Мог бы взглядом показать, что рад ей, как висящему над его головой редкому солнцу, но вместо этого отвернулся и стал еще мрачнее, чем был.

Ингрид, ухватившись за руку Гаррика, прикрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Вы же понимаете, господа Ингрид…

— Я все понимаю, Гаррик, — ответила она.

Двое из стражников рядом с Бэрром словно бы ощутили волну тяжелого чувства, хлынувшую от него — и отступили на шаг. Винир бросил на Бэрра внимательный взгляд и обратился к первому обвинителю: