Рерайтер (СИ) - Каталкин Василий

— А я здесь зачем? — Не удержалась от вопроса девушка.

— Так ты и будешь представлять нашу ЭВМ. Сама подумай, увидят тебя за клавиатурой Эврики и решат, что если даже девушка освоила эту машину, то уж они-то тем более смогут на ней работать, и обязательно поинтересуются, откуда такое чудо?

Чудо это кто? Эврика или Лапшина?

— И то и другое, — пробивает меня на смех, — но посетить салон красоты и ателье тебе придётся, и не раз.

— Я же сказала, с деньгами у нас в семье не густо. — Снова возражает Надя.

— Трудный ты всё-таки человек, Лапшина, — выражаю я некую степень раздражения, — никак не хочешь понять, что твой внешний вид это лицо нашего института. Поэтому все расходы на салон и ателье возьмёт на себя лаборатория и проведёт их как затраты на рекламу.

На этом разговор с Лапшиной сам собой зачах, а вот натаскивание её на работу с компьютером приобрело вид гонки. Пришлось мне не только заняться пробелами в компьютерной грамотности у девушки, но и заставить её учиться работать на клавиатуре, а то очень некрасиво, когда пользователь долбит по клавишам двумя пальцами.

Если оценивать работу салона красоты и ателье, то должен признать, у них не получилось сделать из Надежды такую красавицу, чтобы все мужчины сворачивали себе шеи, но результат получился, один чёрт, выдающийся. В институте многие девицы пухли от зависти, глядя на вчерашнюю серую мышку, даже слух пошёл, что Лапшину присмотрел кто-то из режиссёров и теперь она готовится к пробам в кино.

Что касается Эврики, то мне удалось собрать вторую машину, и приобрести в уценёнке телевизор, вот только ни магнитофона, ни второй клавиатуры найти не удалось, на помощь пришёл Троцкий, он взял чертежи у Жилкина и повторил заказ на завод, теперь ждём когда там соизволят его выполнить.

Глава 12

Оказывается и так можно

Новогодний праздник наступившего 1970 года я к своему стыду не заметил, на этот раз он прошёл скучно,пьянствовать в компании студентов не хотелось, а у Верочки… Ай, ладно, не будем о грустном.

Кстати, в артели отпраздновали выпуск первой партии часов, могли бы отпраздновать и раньше, но возникла проблема, причём такая, что трудности с производством самих часов оказалось лишь вознёй в детской песочнице. Беда пришла с той стороны, откуда никак не могли ожидать, с полиграфической фабрики. Всё дело в том, что в СССР вся упаковка должна быть утверждена специальной комиссией, без её согласия — штампа поперёк эскиза «Утверждено» — ни одна типография не имеет права запускать печатный станок.

Так вот, первое на что смотрит комиссия, это на советскую атрибутику, то есть определяет, достойно ли изделие артельщиков использовать её. Именно по этой причине нанятые артелью художники старательно обходили всякое упоминание о ней, делая упаковки полностью безликими. Причем, упоминание о производителе, если он не имел гордое название государственного предприятия, считалось чем-то постыдным, и его маскировали под мелким шрифтом. Так поступили и в этот раз, но товарищи из комиссии вдруг проснулись и потребовали доработать эскиз, добавить туда, что столь сложное техническое изделие «Сделано в СССР», а упоминание об артели вообще убрать, заменив его на «изготовлено Министерством электронной промышленности». То есть даже не по заказу, а сразу министерством. Председатель Прогресса только пожал плечами и дал задание привести эскиз в соответствие с требованием. Но там уже проснулись другие товарищи, которые заявили, что это неправильно, куда направлять рекламации, если таковые будут? На возражение о том, что в инструкции будет полный адрес предприятия, они никак не отреагировали. После этого комиссия разделилась на два лагеря непримиримых, между которыми начались споры. Вот пока шли эти согласования, как впихнуть в невпихуемое, часы потихоньку заполнили склад, и артельщикам пришлось упаковывать их в большие ящики завернутыми в упаковочную бумагу. Когда, наконец, заработал печатный станок, на складах артели скопилось больше четырёх тысяч изделий. И вот перед самым новым годом удалось всю эту «массу» товара переупаковать и отдать на реализацию, так что у руководства артели «Прогресс» получился двойной праздник.

Сейчас я занимаюсь тем, что «допиливаю» транслятор с языка Ява, это не столько сложно, сколько нудно, примерно то же самое мне предстоит проделать и с компилятором. Но с работой не тороплюсь, основное время уделяю Лапшиной, она теперь в лаборатории частый гость, учится десятипальцевому методу. Многие не понимают, зачем это делается, все пытаются донести до меня, что если так уж надо сделать из студентки профессиональную машинистку, то почему бы не отправить её на соответствующие курсы. Пытался им объяснить, что на курсах прежде всего у машинисток ставят силу удара, чтобы можно было читать текст через вторую копирку, а здесь это не нужно, более того противопоказано, так как такие «машинистки» клавиатуру быстро разобьют. Но люди мыслят ещё старыми категориями, для работы на клавиатуре есть оператор и никак им невдомёк, что микро ЭВМ и делается для того, чтобы исключить всякого рода посредников между машиной и работником.

Да и ещё. На днях заскочил к электронщикам, которые обслуживали Минск-32, чтобы взять у них описание к ленточному накопителю, посмотреть, можно ли хоть как-то стандартизировать набор команд для будущих стримеров на базе видеомагнитофона. И увидел у них в углу раздраконенную IBM Selectric Composer, эта печатная машинка использовалась в США в качестве консоли.

— А это что за зверь? — Спрашиваю у руководителя группы.

— А это наш позор, — ухмыльнулся он, — «Ангстрем» нас так одарил, видимо им это устройство на изучение прислали, а они, недолго думая, нам его сосватали, мол, можете его подключить к ЭВМ. Ну и махнули не глядя обмен, только потом разглядели, что для «Минска» оно никак не подходит.

— Так давайте вам схемку сопряжения нарисую, — предложил им свою помощь.

— А не надо нам такого счастья, — отказывается от помощи руководитель, — у неё ведь нет русской раскладки.

— А что, перепаять буквы не получается? — Удивляюсь такой беспомощности.

— Так там не привычные нам молоточки, а пластиковая шарообразная головка, на которой и отлит шрифт, — улыбается он, — и не ты первый нам «перепаять» её предлагаешь.

— Эх, — вздыхаю я и извиняюсь, — Сознаю свою вину. Меру. Степень. Глубину.

— Да ничего, — отмахнулся «рукой водитель», — кстати, а тебе эта приблуда случаем не нужна? А то могу уступить за бесплатно. В лаборатории её списать легче лёгкого, оформишь под какой-нибудь эксперимент, а потом акт и на свалку.

— Это надо с Троцким обсудить сначала.

Потом я осмотрел машинку со всех сторон, нашёл внутри еще две печатающие головки со своим набором шрифтов, их закинули между клавиатурой и корпусом, а потом накрыли сверху панелью, подумал, и решил, что стоит рискнуть. Уже на следующий день заявился в комнату к электронщикам с актом передачи неликвидного оборудования в лабораторию, для проведения экспериментальных работ. Машинку мы подключили быстро, ничего сложного там нет, пяток микросхем и готово, всё остальное решается через программу. Ну а доработку головки под русский шрифт заказал в кооператив одному мастеру, он пообещал «вклеить» русские буквы так, что не отличишь от родных. Вроде как, сделает слепки с ударных рычажков наших машин на твердеющую пасту, а потом по этим слепкам воссоздаст сам шрифт. Посмотрим, как оно получится.

* * *

— А ты коварный — вдруг заявил мне Стольников.

— Это почему? — Ожидаю услышать от него очередную байку.

— Ну как, это ты отомстил «Ангстрему» за зазнайство. Им из министерства прилетело задание на производство нашей памяти с перевёрнутыми кристаллами.

— Во как? — Однако неожиданно. — Что-то быстро Шокин «проснулся», с чего бы это? — Удивляюсь такой оперативности министерства.