Штурмовик из будущего 4 (СИ) - Политов Дмитрий Валерьевич

Ага, вот оно!

— Принял. Выполняю.

— Командир, почему идем прежним курсом? — забеспокоился через несколько минут штурман. — К запасной цели курс сто сорок.

— Купить нас хотели фрицы, — засмеялся Григорий. — Наш бы сказал «следуйте» или «уходите». А у ганса обороты речи другие. Неужто сам не обратил внимание?

— Ох ты, а ведь и верно, — растерянно протянул Рутолов. — Вот ты голова, Кощей! Но ты подумай, сволочи какие, знают тебя. И в курсе, что ты в воздухе сейчас.

А вот это уже вопрос к Тоносяну и компании, зло подумал про себя Дивин. Вместо того, чтобы за золотом охотиться, лучше бы занялись своими прямыми обязанностями — ловили вражеских диверсантов. Вон, вчера опять кто-то ночью пускал в небо ракеты, наводя «юнкерсы» и «хейнкели» на аэродром. Контрразведчик, говорят, прочесывал окрестности, но никого не поймал. Кивает на местных жителей. Мол, татары крымские активно помогали немцам во время оккупации, а теперь активно гадят в тылу советских войск. Сложно сказать, насколько верна эта информация. Но тот факт, что враг не дремлет и старается изо всех сил сорвать наступление — это неоспоримо.

Золото…эх, не доглядел! Отбирал, вроде, исключительно магазинное, с бирками, а все одно пропустил несколько цацек. Интересно, что контрразведка с Евдокией Петровной и ребятишками сделала? Посадили? Да ну, за что? Они ведь ни при чем. Подумаешь, хотели поменять несколько безделушек. Хотя…

— Подходим, командир.

— Внимание! Приготовиться к атаке.

Глава 29

На цель вышли вовремя. На пристани еще вовсю продолжалась погрузка немецких и румынских солдат, техники. Зенитки сразу же открыли бешенный огонь, стараясь создать непреодолимый заслон на пути у советских бомбардировщиков. Но сделали они это непростительно поздно: бомбы уже полетели вниз, загремели взрывы, в воздух поднялись высокие столбы пламени. Пакгаузы, склады, портовые сооружения запылали.

Один из транспортов получил прямое попадание и начал стремительно погружаться. Люди в панике метались по палубе обреченного судна, прыгали в отчаянии за борт, пытаясь добраться до спасительного берега вплавь. Григорий снизился, прижал самолет почти к самым волнам и аккуратно, словно на полигоне, всадил «пятисотку» в другое транспортное судно, использовав методику топ-мачтового бомбометания.

— Отлично, Кощей! — радостно воскликнул Рутолов. — Хорошо приголубил мерзавца! Горит, как свечка! Я снял все, кадры будут отменные.

Дивин поморщился. Эх, штурман-штурман, ну вот на кой черт бежать впереди паровоза? Чуйка просто вопила о грядущих неприятностях. И они, как водится, не замедлили проявиться.

Сначала замолчала немецкая ПВО. А это означало только одно — в воздухе ночные истребители гитлеровцев. Экспат немедленно предупредил своих летчиков об этом и приказал заканчивать штурмовку, уходить домой. Сам, тем временем, поставил «бостон» в набор высоты и решил заложить вираж над гаванью, проконтролировать и, если понадобится, прикрыть бомбардировщики от атаки «худых».

Первый «шмитт» свалился сверху, использовав любимую тактику — печально знаменитую и страстно, до зубовного скрежета, ненавидимую всеми советскими летчиками — «бум-зум» («ударил-убежал»). Прожекторы как раз поймали своими лучами один из «бостонов», вцепились в него точно клещами, не давая ускользнуть, вырваться, и «мессер» спокойно влепил в кабину пилота залп пушек. А потом красиво ушел на «горку».

Рутолов громко выматерился. Григорий сцепил зубы, наблюдая за тем, как тяжелая машина валится на бок, а потом сыпется вниз, кружась, словно падающий с дерева лист. Страшно и неотвратимо.

— Кто⁈ Штурман⁈

— Не могу сказать, номер не разглядел.

— Стрелок?

— Извините, товарищ командир, — убитым голосом отозвался Савелий.

— Твою мать!

Дивин завертел головой, пытаясь рассмотреть, нет ли поблизости еще одного «охотника». Где же ты, сука?!! В разрывах облаков мелькнула хищная тень и экспат, не колеблясь ни секунды, тут же прибавил по максимуму обороты моторам, бросая свой А-20 на перехват. В голове возникла та единственная точка, где он мог встретить фрица, и летчик собирался воспользоваться боевым предвидением, чтобы с лихвой отплатить немецкому асу.

А в том, что он имеет дело с таковым, Григорий не сомневался. Как говорится: «Сокола видно по полету, а добра молодца — по соплям». Фашист пилотировал мастерски, не делая ни одного лишнего движения ручкой. И, судя по всему, нацелился на следующий советский бомбардировщик. Тот в это время прошел над причалом, поливая мечущихся там солдат огнем «крупняков».

Луч прожектора больно ударил по глазам. Дернулся дальше, остановился, попытался нашарить, снова поймать цель, но Дивин уже резко повернул штурвал вправо, бросил послушную машину в пике, уходя от смертельно опасного светового столба. Потом чуть-чуть довернул самолет и с мстительной ухмылкой нажал на кнопку, отвечающую за открытия огня курсовыми «березиными». И, прежде, чем «худой» налетел на сдвоенную трассу, даже успел пожалеть, что сейчас летит не на полюбившемся «жучке» с его мощнейшей батареей в носовой части. Экспату дико хотелось разорвать врага в клочья, отомстить за гибель товарища. И мантис вполне был солидарен с хозяином, яростно рыча внутри.

— Над чем корпишь, Кощей?

Григорий нехотя оторвался от своего занятия. Отложил в сторону перьевую ручку и осторожно помахал в воздухе бланком почтовой карточки, которую только что закончил заполнять.

— Читай.

— «Отсылаются вещи вашего мужа — лейтенанта Мангалимова Георгия, не вернувшегося с боевого задания: брюки суконные, гимнастерка суконная, майка, трусы, рубашка, портянки», — прочел вслух Рутолов. Помолчал, потом тяжело вздохнул. — Посылку для семьи собираешь? Понимаю. Знаешь, страшные слова, если подумать. Вот откроет жена коробку, надеясь, что родной человек о ней не забыл, решил побаловать гостинцами близких, а там…трусы, рубашка…и она уже не жена, а вдова.

— Ты, часом, хирургом стать не собирался? — мрачно спросил Дивин.

— Хирургом? — искренне удивился штурман. — Почему именно хирургом?

— Да просто и без того тошно, а тут еще ты пришел — стоишь, в душе у меня ковыряешься и ковыряешься, — угрюмо пояснил экспат. — Так, будто тебе это удовольствие доставляет. Вот и решил поинтересоваться, людей резать не тянуло в детстве?

— Извини, — покаянно опустил голову Рутолов. — В самом деле, ерунду сморозил, не подумал. Просто…нервы ни к черту.

— А мне, по-твоему, легко и весело? — окрысился Григорий. — Сижу тут, второй час слова какие-то придумываю, пытаюсь хоть как-то утешить, сочувствие выразить. Но, знаешь что самое страшное? Я лица этих ребят толком не помню. Все в кашу смешалось, тени смутные, фигуры, силуэты, но по сути ни одной детали. Вот, к примеру, этот самый лейтенант — как его? — а, да, Мангалимов, какой он был? Я специально посмотрел в штабе летную книжку, а в ней всего десяток боевых вылетов. Толком и не воевал. И все, нет его больше! Пришел в казарму, под кроватью, на которой он спал, обшарпанный чемоданчик. В нем несколько вещей, пяток писем из дома. Сейчас отошлю все это родственникам, и завтра про него все позабудут. Будто и не было никогда лейтенанта Мангалимова.

— Куда-то не туда тебя несет, — пробормотал штурман. — Пойдем-ка, брат, лучше выпьем. И ребят, что сгинули, помянем, и сами маленько отвлечемся.

— Не хочу! — скривился Дивин. — Знаешь ведь, что я выпивку не особо жалую.

— А почему, кстати? — заинтересовался вдруг Рутолов. — Другие готовы на что угодно, лишь бы дополнительную порцию водки получить, а ты и законные сто грамм цедишь, как будто тебя заставляют.

— Почему? — задумался экспат. Подумал немного, потом медленно сказал. — Знаешь, я ведь досыта насмотрелся на то, как молодые ребята — совсем мальчишки — из полета возвращаются седыми. В землянку ночью зайдешь, а там, — он безнадежно махнул рукой, — такого наслушаешься! Летчики во сне кричат, словно их черти на сковородке в аду поджаривают.