Штурмовик из будущего 4 (СИ) - Политов Дмитрий Валерьевич

— Заходи, Кощей!

Оп-па! Неожиданно!

— Товарищ полковник, гвардии майор Дивин…

— Брось, не на плацу, чай, — недовольно поморщился полковник Борискин. — А я не унтер. Сказал же, заходи, не стой на пороге. Садись, где тебе удобнее будет, разговор предстоит серьезный. Да, и дверь за собой прикрой поплотнее, будь любезен.

Григорий аккуратно закрыл дверь в кабинет — даже толкнул слегка от себя ручку для проверки — и не торопясь прошел к столу, за которым по-хозяйски расположился полковник. Сбоку, у стены, стоял узкий продавленный диван с высокой спинкой и вот на него-то Дивин и приземлился. А что, разведчик сам разрешил. Не на жестком же табурете задницу натирать, правда? Это пусть обычные посетители Тоносяна там елозят да потеют от страха перед всесильным и грозным «СМЕРШем». Кстати, интересно, а куда сам хозяин кабинета подевался? Видать, высокий гость отослал. Чтоб не мешался под ногами или лишнего не услышал? Любопытно.

— Не ожидал вас здесь увидеть, — нейтрально сказал экспат. — Давно у нас, если не секрет, конечно?

— Утром прилетел, — ответил Борискин и устало потер висок. — Голова раскалывается, сил никаких нету, — пожаловался он. — Зашел к вам в санчасть, а у эскулапа тамошнего в шкафу с лекарствами мышь повесилась.

— Так летчики, преимущественно, народ вполне себе здоровый, — усмехнулся Дивин. — А если что серьезное случается, то такого пострадавшего мигом в дивизионный медсанбат направляют. Там и доктора помастеровитее, и возможностей побольше. У нас, разве что, легкораненые обычно долечиваются. Те, кто после выздоровления в другую часть попасть боится.

— Ага, конечно, я так и подумал, — рассеянно покивал Митрофан Николаевич, думая о чем-то своем. А потом вдруг широко улыбнулся. — Кстати, Кощей, чуть не забыл, тебя ведь поздравить можно.

— С чем? — удивился Григорий, настороженно глядя на разведчика. Опять, поди, какой-то подвох.

— С орденом, с чем же еще? «Кутузова» третьей степени тебе дали.

— «Кутузова»?

— Именно. Как там в статуте сказано? — полковник прикрыл глаза и процитировал по памяти. — «За блокирование крупных группировок войск противника и последующую ликвидацию блокированного врага». А ты ведь, брат, в Севастополе провернул замечательную операцию. Немчура мечется по берегу, пытается организовать эвакуацию, но пока у них получается откровенно плохо. Мы тоже, знаешь ли, не сидим сложа руки — даем им прикурить. Теперь не сорок первый, воевать научились! — Борискин удовлетворенно крякнул.

Шпарит, как по написанному, подумал экспат, сохраняя бесстрастное выражение лица. И, самое смешное, даже не подозревает, что мне эти заходы хорошо известны. Классика беседы: сначала похвали, расположи к себе, а уж потом аккуратно подведи к необходимости прыгнуть в костер. А человек, пребывая в эйфории, даже не поймет, что его нагло и цинично обманули.

«Ты и твоя гитара, неразлучная пара…» — запел вдруг за стеной Петр Лещенко с трофейной пластинки. Митрофан Николаевич осекся и побагровел. Резко, со скрежетом, отодвинул стул, поднялся на ноги и с размаху врезал несколько раз по дощатой стене.

— А ну, тихо там! — заорал он.

Музыка мгновенно смолкла. Только иголка противно взвизгнула.

— Пластинку, небось, с перепугу угробили, когда выключали, — укоризненно покачал головой Дивин. — Жалко. Ребята после вылета с удовольствием под нее танцуют.

— Да? — повернулся к нему полковник. — А ничего, что этот самый Лещенко с фашистами и их румынскими прихвостнями путается?

Григорий пожал плечами.

— Мы не его политические взгляды обсуждаем, а просто слушаем песни. После боя надо расслабиться.

Борискин сурово нахмурил брови.

— Рассуждаешь политически незрело, майор! Не ожидал от тебя подобного верхоглядства, не ожидал. Сегодня спокойно белоэмигранта слушаешь, а завтра что сотворишь?

— Сбегу к нему в гости? — с наигранной наивностью поинтересовался экспат. — На подпевки попрошусь?

Полковник поперхнулся. Потом заметил искорки смеха в глазах Григория и…вдруг сам заразительно рассмеялся.

— Подловил. Подловил, чертяка. Но! — он резко оборвал смех. — Берега не теряй, майор. Негоже дерзить старшему по званию. Усек⁈

Дивин неторопливо поднялся и вытянулся по стойке «смирно», глядя на заколоченное фанерой окно с криво натянутым поверх одеялом.

— Да садись уже, — раздраженно махнул рукой Митрофан Николаевич. — Пошутили, и будет. Давай перейдем к делу. Я тут внимательно изучил твой рапорт, что ты подал капитану Тоносяну, — разведчик открыл картонную папку, что лежала перед ним на столе, и достал слегка помятый бумажный листок. — Да-да, не удивляйся, он счел нужным сообщить о нем нам, в Москву. Так вот, мне несколько непонятно, о каком таком золоте шла речь во время твоего разговора с князем Гагариным? Почему он был так уверен, что у тебя имеются какие-то ценности?

— Я все изложил в рапорте, — угрюмо процедил экспат. — Для меня самого стало полной неожиданностью предложение этого хмыря. Откуда у меня золото?

— Уверен? — подался вперед полковник. Он впился глазами в Григория и, не глядя, рванул на себя верхний ящик стола. Пошарил там рукой, достал что-то, и небрежно бросил на стол. — Тогда как объяснишь вот это?

Дивин с недоумением посмотрел на браслет, пару колец и несколько больших монет странной формы. Одна из них встала на ребро и теперь быстро кружилась, словно волчок.

— Что это?

— Ты мне скажи, майор!

— Никогда не видел ничего подобного, — твердо заявил экспат.

— Неужели? — саркастически усмехнулся Борискин. — А вот твоя бывшая квартирная хозяйка утверждает, что получила эти и другие драгоценности от тебя.

— Хозяйка? — Григорий непонимающе потер лоб. — Что за хозяйка?

— Евдокия Петровна, — мягко сказал разведчик. — Неужто забыл, у кого на постое стоял, когда к экзаменам в академию готовился?

— Почему же, помню, — спокойно ответил Дивин. — И ребятишек ее прекрасно помню. Когда на фронт уезжал, то свой аттестат денежный им оставил. Отец-то их погиб.

— Верно! — кивнул Митрофан Николаевич. — Все так и было. А еще ты им кисет с золотишком оставил. На черный день. И в нем-то как раз и было это богатство, — он указал на драгоценности.

— Ерунда какая-то, — растерянно произнес экспат. — Не было ничего подобного. Говорю же: только аттестат оставлял. Ну, сами подумайте, откуда я мог золото взять, если прямиком с фронта в Москву прилетел? Меня ведь комендачи по дороги несколько раз проверяли, вещи досматривали. Помню, все удивлялись, почему даже какого-нибудь завалящего трофейного «вальтера» или «парабеллума» с собой не везу. Один ухарь мне, не скрываясь, даже попенял, что, мол, рассчитывал свою коллекцию пополнить, а у меня в «сидоре» голый вассер. Выражение странное, запомнилось.

— У блатных оно означает пустоту, неудачу в делах, — пояснил Борискин, продолжая буравить Григория пристальным взглядом. — Вроде бы по-немецки так звучит: «голая вода». То есть, хлебаешь пустое. Видать, тот товарищ из милиции или из лагерной охраны был.

— Вон оно как, — прицокнул языком Григорий. — Интересно, буду знать.

— Запоминай, майор, запоминай, — посоветовал, дружески улыбаясь, Борискин. — Вдруг пригодится? Вот сам за решетку попадешь, а уже в курсе, как там на жаргоне выражаются.

— Вы мне угрожаете? — тихо поинтересовался экспат, невольно напрягшись.

— Ну что ты! Какие угрозы? Да ты расслабься, не нервничай. Мы ведь с тобой просто беседуем. Можно сказать, ведем разговор по душам.

— Мне не нравится этот разговор! — прямо сказал Дивин. — Я бы хотел его закончить.

— Э, мил человек, не тебе решать, — засмеялся разведчик. — Ты, поди, до сих пор недоумеваешь, с чего вдруг я из Москвы по твою душу прилетел из-за каких-то золотых безделушек? Так я тебе, так и быть, на пальцах сейчас объясню. Вот это все, — он указал на драгоценности, — было в одном очень непростом чемодане. А хранился этот чемодан в партизанском отряде, что действовал неподалеку от Армавира. Это, кстати, не так далеко отсюда. В сорок втором партизанский отряд немцы подчистую уничтожили. А товарища, что хранил золото, после зверских пыток расстреляли. Все думали, что ценности фашисты втихаря себе захапали и вывезли в Германию. А потом, представь себе, кое-что из Керченского клада вдруг всплыло на барахолке в Монино.