Штурмовик из будущего 4 (СИ) - Политов Дмитрий Валерьевич

Экспат поглядел на них, подумал-подумал, да и велел солдатикам из БАО поставить неподалеку брезентовую палатку с походной печуркой и походными койками. Разве что попросил укрыть ее получше маскировочной сеткой. Благо, установившаяся сухая и теплая погода вполне позволяла обойтись временным пристанищем.

Шепорцов начал было выговаривать ему за самоуправство, но Григорий лишь недовольно зыркнул на подполковника исподлобья и самую капельку придавил того боевой аурой. И проводил торопливо уходящего Батю, побелевшего как снег, нехорошим тяжелым взглядом. Молча. Не сказав ни единого слова в свое оправдание.

Вылеты на бомбежку позиций фашистов сменялись ударами по их подтягивающимся резервам. Девятки, а потом и шестерки «бостонов» вываливали содержимое своих бомболюков, отбивались от «мессов» и «фок», маневрировали под огнем зениток.

И погибали…

Машина за машиной: падали вниз, на землю, разматывая за собой траурные полотнища огня и черного дыма, взрывались в воздухе, шли ко дну, подняв последний фонтан из брызг.

Уже к концу первой недели после начала наступления полк потерял больше половины экипажей. Зато, к 11 апреля советские войска полностью освободили Керченский полуостров и достигли серьезных успехов в Северном Крыму. Части немецкой 17-ой армии стремительно откатывались со своих позиций, бросая технику и обозы.

А еще аэродромы.

В свое время фрицы всласть попили кровушки у советских летчиков, сосредоточив отборные подразделения люфтваффе в Багерово и Веселом. Но ситуация резко изменилась и теперь здесь появились саперы-красноармейцы, которые почти шесть часов «чистили» подготовленные к уничтожению взлетные полосы, стоянки, рулежные дорожки и всевозможные постройки. Одних только осколочных бомб SD2 бойцы обезвредили около семи сотен! А еще вывезли и взорвали на безопасном расстоянии подальше от аэродромов порядка тонны фугасок.

Первыми в Багерово перелетели штурмовики. В том числе, хорошо знакомый экспату полк Мечайкина. Ну а вскоре к «горбатым» присоединились гвардейцы-истребители на «яках» и «аэрокобрах». И на закуску командование решило перебросить туда полк легких ночных бомбардировщиков У-2.

Полк гвардии майора Евдокии Давыдовны Бершанской.

— Ну чего ты ревешь, маленькая? — нежно спросил Григорий, целуя мокрое от слез лицо Ангелины. — Опомниться не успеешь, как мы снова встретимся. Я слышал, что и нас планируют следом за вами перекинуть в Багерово.

— Правда⁈ — Гришина с надеждой посмотрела на экспата. — Ты не обманываешь?

— Да куда ж я от тебя денусь, глупенькая? — усмехнулся Дивин.

— А никуда! — неожиданно твердым голосом сказала вдруг девушка. Глаза ее вспыхнули. — Мой ты теперь! Навсегда! Целиком и полностью — до последней капелюшечки крови! И не вздумай смеяться, у меня в роду ведьмы были. Прокляну! Ей-ей, прокляну!

Дивин вздрогнул.

— Что ты такое говоришь, разве такими вещами шутят?

— Испугался? — зловеще улыбнулась Ангелина, грозно сводя точеные соболиные брови. Куда только слезы делись. — Правильно. Знаешь, мне ведь даже девочки недавно сказали — вроде бы в шутку, — что мы с тобой теперь одной веревочкой повязаны. А что: ты — Григорий. Гриша. А я — Гришина. Понял?

Экспат покачал головой.

— А я и не отказываюсь, — сказал он просто. — Твой, так твой. Только…только и ты — моя! — он притянул ее к себе и девушка доверчиво уткнулась в грудь экспата, прижавшись лицом к выгоревшей добела гимнастерке, пропахшей солнцем, ветром и терпким мужским потом.

— Гриш, а возьми меня к себе? — глухо попросила Ангелина.

— Куда? Что значит: «К себе»? — обалдел Дивин. — Что ты еще такое удумала?

— В экипаж! — летчица подняла голову и с надеждой посмотрела на Григория. — Я ведь на пилота переучилась, а начинала воевать как штурман. Между прочим, два курса мехмата МГУ закончила!

— И что?

— Вот ты дурачок непонятливый! — рассердилась Гришина. Она оттолкнула экспата, и нетерпеливо топнула ногой, обутой в щегольский сапожок из желтой лосиной кожи, которую пронырливые бойцы из хозвзвода добывали, безжалостно обдирая баки сбитых «юнкерсов». Выглядела такая обувка форсисто, но, вот беда, совершенно не держала воду. — Будем вместе летать. Ты — пилот. Я — штурман. А Савелий стрелком-радистом. Я видела, «жучок» твой после крайних вылетов только на запчасти и пригоден. А больше в таком исполнении у вас в полку самолетов нет. Остальные как раз с кабиной штурмана в носовой части. Видишь, как все удачно складывается?

Экспат замер. Представил на секунду, как сидит за штурвалом «бостона», ведет его сквозь облака разрывов от зенитных снарядов, через огненные трассы «эрликонов», а в хрупкой стеклянной кабине прямо перед ним находится любимая…

— Даже не проси, — сказал он угрюмо, но твердо. — Я с ума сойду, если придется так летать. Вон, вчера майор Рутолов осколок в руку получил. Как раз в носовой кабине был. Храбрится, в санбат не пошел, а сам морщится от боли, когда думает, что я не вижу, как он в самолет с трудом карабкается. Опасно там. Очень опасно. Я ведь не могу попросить фрицев, чтобы они по нам не стреляли, правда? Нет, даже не мечтай!

— Дурак! — крикнула Ангелина со слезами в голосе. — Какой же ты дурак, Кощей! А сейчас я, по-твоему, в полной безопасности летаю? У нас ведь даже парашютов нет, знаешь об этом? Если попадут, то просто сгорим в воздухе или разобьемся при падении. Или не слышал, как недавно Женька Руднева с Паной погибли?[1] Чего молчишь, глаза отводишь? Сказать нечего? Ну и будь тогда один, чурбан бесчувственный! — она резко крутанулась на месте и припустила к стоянкам «кукурузников», оставив Григория стоять в полном обалдении.

— Черт! — экспат снял фуражку и потер вспотевший лоб, глядя вслед убегающей подруге. — Что это было?

— Мя-ууу! — заорал вдруг утробным басом появившийся, словно из-под земли, Шварц. Кот пристально смотрел на хозяина, и в его круглых глазах ясно читалась снисходительная усмешка. Похоже, он тоже сомневался в умственных способностях хозяина.

— Вот я тебя! — погрозил ему кулаком разгневанный экспат. — Не хватало еще, чтобы надо мной комок шерсти насмехался!

Кот пренебрежительно оскалил здоровенные клыки, а потом демонстративно широко зевнул и отвернулся, показывая, что потерял интерес к общению с Дивиным. Но уши, на всякий случай, пугливо положил.

— То-то!

К Севастополю Григорий летел уже не в первый раз. Когда полк «сточился», командование дивизии волей-неволей было вынуждено поумерить свои хотелки. Посылать днем «бостоны» на штурмовку немецких и румынских частей означало, что скоро в строю не останется вообще ни одного экипажа. Даже с учетом того, что гитлеровские асы резко снизили активность, перебрасывая свои самолеты на аэродром Херсонес, а сухопутные части гитлеровцев потеряли почти все средства ПВО, время от времени они все равно больно огрызались. А-20 — это не «ильюша», брони у него почти не было. И удачный выстрел из пулемета вполне мог доставить ему массу неприятностей.

Так что начальство решило, что теперь роль загонщиков для драпающей немчуры будут исполнять исключительно Ил-2. А «американцы» займутся охотой на курсирующие туда-сюда караваны судов под фашистским флагом, что спешно эвакуировали солдат, раненых, пленных и кое-какое снаряжение из Крыма, ставшего вдруг таким негостеприимным. И тут как нельзя, кстати, пришлось предложение Дивина ударить по Констанце. Правда, экспат надеялся, что операция будет масштабной, с привлечением союзников. Но жизнь, как водится, внесла свои коррективы, и пришлось довольствоваться малым. Точнее, изменить цель. Приоритет сменился на гавань Севастополя. Как сказал с невеселым смешком начштаба майор Маликов: «Труба пониже и дым пожиже».

Ознакомившись с результатами первого налета на Севастополь, в котором приняли участие две с половиной сотни самолетов 8-ой воздушной армии — успехи оказались минимальными (вроде бы потопили один транспорт), а домой не вернулось больше тридцати машин, Григорий решил кое-что изменить и для начала подбросить фрицам горячих угольков за шиворот, накидав в морские коридоры проходов к гавани мины.