Врач из будущего (СИ) - Корнеев Андрей

Он видел, как взгляд Устинова изменился. Этот человек, прошедший Гражданскую войну, понимал язык потерь и спасения лучше любого другого.

После совещания Устинов вызвал Ивана одного.

— Ваш проект… поддержан наверху, — сказал он сухо. — Пока — как опытно-конструкторская работа. Выделяем триста тысяч рублей на проектно-изыскательские работы и создание опытного участка. — Он посмотрел на Ивана прямо, и его взгляд был тяжелым, как гиря. — Вы получили не игрушку, Борисов. Вы получили доверие государства и ответственность за народные деньги. Оправдайте их. И помните, отныне вы в ответе не только за свои гениальные идеи. Но и за каждую копейку.

Иван вышел из здания Наркомздрава. Москва пеклась в летнем зное. У него кружилась голова. Триста тысяч! По тем временам — гигантские деньги. Он получил не все. Но он получил пусковой капитал для своей самой большой мечты.

Возвращение в Ленинград и в свою лабораторию было триумфальным. Но триумф длился недолго. Управление командой оказалось сложнее управления идеями.

Однажды поздно вечером в СНПЛ-1 разгорелся спор. Сашка, привыкший к действию, требовал все ресурсы на запуск капельницы в серию.

— Мы теряем время, Лёва! Армия ждет! А мы тут с этими пробирками возимся!

Миша, всегда погруженный в свои формулы, вспылил:

— Без новых исследований мы упремся в потолок! Мне нужны реактивы, чтобы работать над новыми антибиотиками! Над стрептомицином! Как Лев рассказывал! Иначе после пенициллина нам нечего будет предложить!

— Какой еще стрептомицин⁈ — взорвался Сашка. — Люди сейчас умирают от сепсиса, который мы уже можем лечить!

Спор перешел на личности. Команда, еще недавно такая сплоченная, трещала по швам. Иван наблюдал за этим, и его разрывало на части. Он понимал и Сашку, и Мишу.

И тогда он принял решение. Жесткое и непопулярное.

— Все, стоп! — его голос прозвучал резко, заставив всех замолчать. — Приоритет — капельница и экспресс-тесты. Это даст нам быстрые, видимые результаты и укрепит доверие. Исследования Миши — продолжаются, но с минимальным выделением ресурсов. Решение окончательное. Вопросы?

Вопросов не было. Было недоумение и обида. Вечером, когда они остались с Катей вдвоем в опустевшей лаборатории, она сказала:

— Ты был прав. Но жесток. Я вижу, как ты меняешься, Лев. Раньше ты думал только о том, «что» сделать. Теперь ты думаешь о том, «кого» назначить и «чем» пожертвовать. Ты учишься быть лидером.

— Лидерство, Катя, — устало ответил он, — это не про то, чтобы все любили. Это про то, чтобы принимать решения, за которые потом не стыдно. Даже если они кажутся жестокими. Даже если ты при этом ошибаешься.

Он чувствовал тяжесть этой ответственности. Но он чувствовал и ее необходимость.

На следующее утро их ждало долгожданное событие — выпускной.

Торжественное заседание в актовом зале ЛМИ было выдержано в строгих, но праздничных тонах. На стенах — портреты вождей и красные знамена. На сцене — президиум из ректората, деканов и почетных гостей, среди которых Иван с гордостью узнал Жданова и Ермольеву. Студенты, постриженные, вымытые и непривычно нарядно одетые, сидели по курсам, стараясь сохранить серьезность, но не в силах скрыть волнения.

Ректор, профессор с седой бородкой, говорил о долге советского врача, о достижениях отечественной медицины, о великом доверии, которое оказывает им страна. Иван слушал, и в его душе боролись два чувства. Циник из 2018 года ехидно усмехался: «Ну вот, получил свой диплом. Только знаний твоих хватит на десять таких институтов». Но другая часть его, Лев Борисов, чувствовала нечто иное — гордость и причастность. Он прошел этот путь. Он сдал эти экзамены, пусть и с легкостью, недоступной другим. Он стал частью этого цеха, этой корпорации под названием «советская медицина».

И вот настал кульминационный момент.

— С отличием и занесением в Книгу почета института, — голос декана гремел под сводами зала, — диплом врача получает… Борисов Лев Борисович!

Гром аплодисментов. Иван поднимался на сцену, ловя на своем пути сияющие лица Кати, Сашки, Миши. Он пожимал руку ректору, принимал из его рук толстый, картонный диплом с гербом СССР. В этот момент он поймал взгляд Жданова. Тот не аплодировал, лишь слегка кивнул, и в его глазах Иван прочитал: «Ну вот, формальности соблюдены. Настоящая работа ждет впереди».

Они выходили из актового зала на залитую солнцем улицу. Кричали «Горько!», хотя свадьба была уже позади. Обнимались, хлопали друг друга по спинам. Сашка, уже получивший свой диплом (без отличия, но для него это не имело значения), схватил Вару на руки и кружил посреди толпы, пока та визжала от восторга. Леша, сияя, жал всем руки, повторяя: «Врачи, мы врачи!».

Но главное празднование ждало их вечером, в их родном, уже почти покинутом общежитии. Комнаты были полупустыми, вещи собраны в чемоданы и ящики для переезда в новые квартиры и общежития для ординаторов. Но в этот вечер общежитие ожило в последний раз.

В огромной, пустующей комнате, освобожденной под танцы, сдвинули столы. На них появилось то, что студенты-медики могли позволить себе в 1935 году: хлеб, колбаса, соленые огурцы, вареная картошка с селедкой и зеленым луком, и главный деликатес — несколько бутылок портвейна и советского шампанского, добытых Сашкой. Включили патефон. Зазвучали танго, фокстроты и «Кирпичики».

Иван и Катя, не сговариваясь, пришли сюда. Это был их последний вечер в этом мире, который стал для них первым домом в новой реальности. Они танцевали, прижавшись друг к другу, под медленную, грустную мелодию. Вокруг них кружились такие же пары. Сашка с Варей отплясывали какую-то залихватскую пляску, вызывая хохот и аплодисменты. Леша, раскрасневшийся, пытался рассказать тост, но сбивался, и все дружно подхватывали.

Иван смотрел на эти лица. На этих мальчишек и девчонок, которые завтра разъедутся по разным концам огромной страны, чтобы спасать жизни. Он думал о том, сколько из них уцелеет в грядущих жерновах истории. И он знал, что сделает все возможное, чтобы это число было больше.

— Спасибо, — тихо сказала Катя, прижимаясь к его плечу.

— За что?

— За то, что ты был здесь. Со мной и со всеми нами.

В ту ночь они последний раз спали в своих старых комнатах в общежитии. Наутро, собрав последние вещи, они навсегда закрыли за собой дверь.

А потом началось их свадебное путешествие. Краткое, но ставшее для них обоих тем самым мостом между прошлой и новой жизнью. Они поехали в Карелию. Не на курорт, а просто на берег Ладоги, в маленький домик, нанятый у местных рыбаков.

Неделя показалась им вечностью. Они спали до полудня, варили на костре уху из только что пойманной рыбы, часами лежали на огромных плоских валунах, греясь под непривычно ласковым северным солнцем. Они молчали, слушая, как ветер играет в соснах, и этого молчания было достаточно. Вода в озере была ледяной, даже в августе, но они купались, с визгом выбегая на берег и растираясь грубым полотенцем.

В одну из таких ночей, когда закат растянулся над Ладогой на полнеба, окрашивая воду и скалы в багровые и золотые тона, Иван обнял Катю.

— Я больше не чувствую себя чужим — сказал он вдруг, сам удивившись своей откровенности. — Я не знаю как описать. Но это… как сон. А это — как будто единственная реальность, которая у меня когда-либо была.

Катя посмотрела на него своими спокойными, умными глазами.

— А мне кажется, ты просто нашел свой дом, Лев. Ты боролся за него так яростно, что в конце концов он стал твоим.

Она была права. В эти несколько дней тишины и покоя что-то в нем окончательно встало на место. Он был Лев Борисов. Муж Кати. Врач. Ученый. Строитель будущего. Иван Горьков из 2018 года стал тенью, набором полезных знаний, грустной памятью, но не его личностью.

Они вернулись в Ленинград загорелые, отдохнувшие и готовые к бою. Их ждал переезд в новую квартиру на Карповке и новая, еще более масштабная работа.

Последние дни июля команда, чтобы снять напряжение, арендовала на выходные дачу на Карельском перешейке. Это была простая изба у озера, но для них она казалась раем. Солнце, запах хвои, холодная вода, шашлык, гитара у костра. Леша пытался поймать рыбу и благополучно свалился в воду, вызвав хохот всех присутствующих. Сашка и Варя неотрывно были рядом. Катя и Иван молча сидели на берегу, смотря на алый закат, отражавшийся в воде.