Трудовые будни барышни-попаданки 5 (СИ) - Дэвлин Джейд

— Да, — спокойно ответил хозяин квартиры.

— Петруша, попрощайся с господами офицерами и подожди меня в передней. Что же касается причин…

Петруша быстренько покинул помещение. Ну а я принялась промывать мозги благородному собранию своим устало-натруженным голосом. Хрипота порождала легкий дискомфорт, а он — злость. Я не стеснялась повышать тон, даме в разговоре с мужчинами такое можно.

Говорила я не только о том, что знала из будущих учебников истории, но и о том, что услышала за последние дни, например от агентов супруга среди простонародья. О слухах, не рождавшихся сами по себе, а запущенных для агитации. Основной — Константин не отрекался. Вспомогательные — Михаил Палыч по пути из Варшавы был арестован приказом среднего брата и закован в цепи. А также упомянула о несуществующем указе покойного императора о сокращении срока солдатской службы. И прочей неправде, предназначенной для одурманивания солдатской массы утром завтрашнего дня.

— Но вы не только готовы обманывать солдат, вы уже сейчас не доверяете друг другу. Вы скрываете реальную численность сил, вы убеждаете сторонников неверными сведениями, что выйдут целые полки и все рода войск, но в действительности сможете увлечь в мятеж только отдельные пешие роты. Еще позавчера у вас была надежда на некоторых гвардейских полковников и даже генералов. Но это в лучшем случае самообман. Они не поддержат вас. И для этого есть веская причина.

Оглядела собрание. Кто-то закрыл голову руками, но никто не возразил.

— Потому что вы скрываете от единомышленников конечную цель предприятия. Сергей Петрович, — обратилась я к Трубецкому, — на днях вы набросали любопытный документ, который в случае успеха следует прочесть Сенату и, видимо, заставить его утвердить. Так ли это?

Одна из решающих минут этого вечера. А вдруг князь пойдет в отказ?

Документ, между прочим, был цельным и радикальным. Конечно же, я не превращалась в серую мышку и не бегала по его письменному столу, а помнила содержание Манифеста Трубецкого из прошлой жизни. Там говорилось об отмене цензуры, о полной веротерпимости, уничтожении монополий и ведомственного судопроизводства, уничтожения рекрутства и военных поселений и даже постоянной армии. Введение суда присяжных, много чего иного. Интересный проект, кладезь хороших идей. Вот только похожий на внезапно сорванный стоп-кран, со всеми последствиями.

К счастью, Сергей Петрович отрицать не стал. Потупил очи, тихо сказал «да».

— И вы не планировали знакомить товарищей по заговору, кроме нескольких лиц, с этим документом?

Трубецкой просто промолчал.

— Даже самодержцы, начиная войну, объясняют подданным ее причины в официальном Манифесте, — сказала я. — А вы хотите поставить под угрозу жизнь солдат и собственные жизни, но скрываете друг от друга цели предстоящей революции. Потому что сами их не знаете. Вами движет вполне объяснимая обида на нынешний образ правления и характер великого князя Николая Павловича. Для многих из вас неприемлемо самовластье и крепостничество. Но если вы, еще не придя к власти, ведете себя как худшие цари, какое оправдание вашим методам?

— Будущая польза Отечества, — донесся совсем юный голос.

— О будущем? Сейчас я вам покажу будущее, — спокойно сказала я.

И вышла из комнаты. Услышала шепоток: «Сивилла пошла за книгой прорицаний». Нервный шепоток — насмешник старался скрыть впечатление от моих слов.

Через минуту я вернулась. Вместе с Натальей Михайловной и маленькой Настей.

— Будущее? — сказала я. — Вот оно, наше будущее. Наши дети. Ваши дети, которые родятся у тех из вас, кто пока еще не женат. Заговор будет неудачным. Многим из присутствующих здесь предстоит каторга. Сергей Петрович, вашей жене придется ехать за Байкал, чтобы разделить вашу судьбу. Но и это не самое плохое. Кондратию Федоровичу как организатору мятежа и несостоявшегося цареубийства — эшафот.

Рылеев замер. Я поняла почему: он ведь и правда вел разговоры о необходимости убить нового царя завтрашним утром. А такое поручение исключает амнистию.

— Я недавно была в Зимнем, я говорила с великим князем, которому на завтра назначена присяга. Я расскажу вам, о чем мы договорились. А сейчас, прошу, поверьте мне: будущий царь любит своих детей. И хочет, чтобы они выросли в безопасности. Неудачный мятеж расколет страну, в ней не будет мира. А я тоже хочу, чтобы мои дети росли без обид на правительство и не желали ни бездумно поддерживать его, ни свергнуть любой ценой. Ради наших детей…

Ох, надо бы остановиться, пока не заплакала.

Но это сделала Наталья Михайловна. Подошла к супругу, обняла.

— Кондратий…

Обернулась к сидящим, сказала, не сдерживая слез:

— Пожалуйста, не губите нас.

Рылеев растерянно оглянулся. Обнял и жену, и маленькую дочку.

Домой я все-таки заглянула. На три часа, даже меньше. Расцеловала не спавших, ждавших меня детей. Приняла ванну. Сделала вид, что поспала. И в пятом часу опять поехала в Санкт-Петербург.

С вечера еще раз поблагодарила Петрушу. Он как раз рассказывал товарищам о своих похождениях в офицерском мундире. Похоже, привез из города пару бутылок вина. Прощаю, заслужил.

Ехала одна. Миша ночевал в городе — следил за порядком.

Боязнь и тревога не то чтобы ушли, но отступили перед дремотным спокойствием. Да, может так случиться, что без меня всё переиграют. И в Зимнем, и на Мойке, у Рылеева. Но тут уж только ждать.

Ждать проще всего во сне…

— Эмма Марковна, приехали.

Приехали на Сенатскую. Была уже половина восьмого утра, сенаторы присягнули. Но не разъезжались, так как должен был прибыть новый император и члены Госсовета, не являвшиеся сенаторами.

У входа меня ждал Миша. Улыбнулся бодрой улыбкой человека, не спавшего ночь и освежившегося литром кофе:

— Порядок, Мушка. Дополнение к Манифесту отпечатано. Едут!

Действительно, в полумраке Адмиралтейского бульвара показались сани и верховые фигуры.

— Будет новоиспеченный царь, — шепнул супруг, — а вот мамочка заявила, что согласна на ограничение самодержавия, но не согласна об этом слышать.

Я не верила все равно. До той минуты, когда появился император и генералы заполнили зал. Не без затруднений: понадобились дополнительные кресла и скамьи.

В зале было жарко, если не сказать душно. Супруг оказался рядом с начальником, а я — едва ли не на галерке. Слегка подтанцовывала, чтобы не заснуть.

Но все равно пропустила минуту, когда началось чтение нового документа.

«Божиею поспешествующею милостию мы, Николай Первый, Император и Самодержец Всероссийский…» «Понимая волнения и опасения наших верноподданных…» «Преисполненные желания всеобщего благоденствия…» «Понимая недопустимость существующего стеснения помещичьих крестьян…» «Осознав необходимость дополнительных прав для Государственного Совета…» «Необходимость исправления некоторых законов…»

Интересно, как составлялся этот документ? Возможно, как Манифест о вступлении на трон: написал Карамзин, отредактировал Сперанский.

Если в зале кто-то и дремал, то только я. Сенаторы вертели головами и разве что не дергали себя за уши, желая убедиться в реальности происходящего. Ну да, царь сам себя ограничивает и берется покончить с крепостным правом в течение десяти лет.

Но все же это были слова, пусть и написанные. Требовался поступок.

— Мушка, проснись и лети!

Миша подкрался, дернул меня за рукав:

— Они пришли. Стоят на площади, но не знают, кому вручить.

Я мгновенно вышла из летаргии. Выскочила. Вернулась через десять минут. Как раз когда закончилось чтение.

Дальше требовалось соблюсти подобие субординации. Супруг посовещался с престарелым министром, тот что-то сказал царю. И я услышала профессиональный голос церемониймейстера:

— Его императорское величество изволят, чтобы Эмма Марковна Орлова-Шторм огласила полученные сведения.

Звездный час, звездная минута… Все отдала бы за постель и чашку какао. А тут надо идти в центр внимания.