Врач из будущего (СИ) - Корнеев Андрей

Кровопотеря. Иван отложил отчет и закрыл глаза. В его памяти всплывали знания из будущего, сухие строчки из учебников и статей. Сотни тысяч, миллионы солдат, погибших не от ран, а от того, что их кровь уходила в землю. И главное препятствие это не отсутствие доноров, а невозможность сохранить и быстро перелить кровь в бою.

Он встал и начал ходить по кабинету. Мысли текли стремительно, выстраиваясь в логическую цепь. Что нужно?

Консервант. Простой, стабильный, дешевый. Гепарин? Слишком сложно синтезировать в промышленных масштабах. Цитрат натрия! Да, именно он. Простая соль лимонной кислоты. Его можно нарабатывать тоннами. Он предотвращает свертывание, связывая кальций.

Определение группы крови. Система AB0 уже известна, но в Союзе еще не везде прижилась. Нужны простейшие цоликлоны или стандартные сыворотки для полевой диагностики. Не микроскопы, а капельные тесты.

Тара. Стеклянные бутылки бьются. Нужны прочные флаконы с герметичными пробками. И холодильник. Не стационарный, а переносной. Термос. Большой термос на санитарную повозку.

Он схватил блокнот и начал набрасывать, его почерк становился все быстрее и неразборчивее. Это была грандиозная задача. Не менее грандиозная, чем пенициллин.

Он вызвал к себе Мишу. Тот вошел, все еще хмурый после стычек с московским биохимиком.

— Михаил, садись. Забудь на время про пенициллин. Новая задача.

Иван изложил ему свою идею. Миша слушал, его глаза постепенно расширялись. Когда Иван закончил, химик несколько секунд молчал.

— Лев… Ты с ума сошел? — наконец выдохнул он. — У меня и так работы по горло! Антибиотики, новые штаммы, очистка… А ты подкидываешь мне целую новую отрасль! Цитрат натрия это ладно, его синтез я могу поручить лаборантам. А вот эти… цоликлоны? Стандартизация сывороток? Это же годы работы!

— У нас нет лет, Миша, — тихо, но очень твердо сказал Иван. — Понимаешь? Нет. Это так же важно, как и антибиотики. Инфекция и кровь. Два главных убийцы. Мы закрыли одно. Закроем и второе.

— Но нужны ресурсы! Нужны люди!

— Людей найдем. Ресурсы выбьем. Я создам новую группу внутри лаборатории. Ты будешь курировать химическую часть. Я найду физиолога и иммунолога. Это приказ, Михаил.

Миша посмотрел на него, и в его глазах было отчаяние, смешанное с уважением. Он понимал масштаб. Он понимал и цену.

— Ладно, — сдался он. — Покажем этим московским карьеристам, как надо работать по-настоящему. Но чертежи этого твоего полевого термоса будешь делать сам. Я химик, а не инженер-холодильщик.

Иван усмехнулся. Впервые за день.

— Договорились.

Он вышел из кабинета и прошелся по лаборатории. Он смотрел на своих сотрудников, старых и новых. Он видел их усталость, их амбиции, их сомнения. Но он видел и потенциал. Огромный, нерастраченный.

«Мои старые представления… — думал он. — Я ждал тотального контроля, страха, доносов. А получил… обычную научную жизнь. Со всеми ее подводными течениями, интригами, борьбой за ресурсы и приоритеты. Такая же жизнь, как и везде. Просто в другое время и в другом месте. И это… это даже обнадеживает».

Снег валил не переставая, засыпая улицы и превращая Ленинград в белую сказку. Несмотря на все рабочие бури, жизнь брала свое, находя лазейки для простого человеческого счастья.

Вечером в новой комнате в общежитии, которую Леша получил на 5 курсе-специалитета, было шумно и тесно. Горела лампа под абажуром, на столе дымилась картошка в мундире, стояла селедка и несколько бутылок портвейна. Собралась вся их «старая гвардия»: Иван и Катя, Сашка с Варей, Миша и Леша.

Атмосфера была теплой и душевной. Казалось, на несколько часов они снова стали теми самыми студентами из подвала.

И вот, когда речь зашла о планах на весну, Сашка неожиданно встал, откашлялся и страшно покраснел.

— Ну что… товарищи… — начал он и замолчал, сглотнув.

Все с интересом на него уставились.

— Говори уже, Морозов, — поддел его Леша, — а то лопнешь.

Сашка вытащил из кармана гимнастерки маленькую коробочку и, не глядя, сунул ее Варе.

— Это тебе… то есть… Варвара ты… Выйдешь за меня?

В коробочке лежало скромное колечко с крошечным фианитиком. Варя, которая вязала в углу, уронила спицы. Она посмотрела на кольцо, потом на Сашку, и по ее лицу потекли слезы. Но это были слезы счастья.

— Дурак… — прошептала она. — Конечно, выйду!

В комнате взорвался восторженный гул. Леша начал топать ногами, Миша неумело, но старательно хлопал в ладоши. Катя обняла Варю, а Иван, смеясь, хлопал Сашку по плечу.

— Поздравляю, товарищ жених! Когда свадьба?

— Весной! — сияя, как медный таз, объявил Сашка. — Как снег сойдет! Скромно, по-своему!

Варя, вся в слезах и улыбках, кивала, не в силах вымолвить ни слова.

На следующий день Иван и Катя устроили семейный ужин у себя на Карповке. Пришли родители. Анна Борисова принесла свой знаменитый пирог с капустой, Борис Борисович — бутылку армянского коньяка, приберегаемую для особых случаев.

За столом, в свете мягкой лампы, царила атмосфера уюта и покоя. Иван, глядя на мать, которая с удовольствием расспрашивала Катю о работе, неожиданно сказал:

— Мама, а не хочешь перейти к нам? В лабораторию. Возглавить клиническое направление вместе с Катей. Опыта тебе не занимать.

Анна Борисова положила вилку, задумалась, а потом мягко улыбнулась и покачала головой.

— Нет, сынок. Спасибо за доверие, но нет.

— Почему? — удивился Иван.

— Потому что я должна оставаться там, — она махнула рукой в сторону окна, в темноту заснеженного города. — В своей больнице. С обычными людьми. Я должна видеть, как твои шприцы, твои капельницы, твое лекарство приходят ко мне в больницу и спасают жизни. Видеть это своими глазами. Чтобы потом, глядя на тебя, я могла сказать: да, мой сын не просто гениальный ученый. Он делает настоящее, большое дело для простых людей. И я, как врач, вижу его результаты каждый день. Это будет моей самой большой гордостью.

Иван смотрел на мать, и комок встал у него в горле. Он ничего не сказал, только кивнул. Катя с другого конца стола протянула руку и положила свою ладонь поверх его руки.

Позже, когда женщины ушли на кухню мыть посуду, Борис Борисович налил себе и сыну коньяку.

— Ну, Лёва, — сказал он тихо. — Поздравляю и я. Со званием.

Иван встрепенулся. Он никому не говорил.

— Откуда ты знаешь?

Отец усмехнулся.

— Я еще не совсем на пенсии, сынок. Старший лейтенант госбезопасности… это серьезно. Это доверие. И большая ответственность. — Он сделал глоток. — Теперь ты не просто ученый. Ты стратегический актив. Твои разработки, твой «Крустозин»… они интересны не только нам. Будут интересны и другим. Будут пытаться выведать, купить, украсть. Под видом дружбы, научного сотрудничества… Будь осторожен в контактах. Некоторые «друзья» из-за рубежа могут оказаться волками в овечьей шкуре. Доверяй, но проверяй. Всегда.

Это было не грозное предупреждение чекиста, а совет опытного, любящего отца. Иван кивнул.

— Понимаю, отец. Спасибо.

Они сидели молча, прислушиваясь к смеху с кухни. Иван чувствовал себя частью чего-то прочного и настоящего. Семьи. Которая поддерживала его, не требуя ничего взамен, кроме его собственного счастья и безопасности.

Разразилось это, как гром среди ясного неба. В начале февраля в «Правде» вышла небольшая, но разгромная заметка. Без упоминания имен, но все в научных кругах поняли, о ком речь. «Безответственные опыты ленинградских микробиологов ставят под удар здоровье советских людей… Преступная халатность при испытаниях новых препаратов…»

А через день пришла телеграмма от Гордеева. Сухая, паническая: «…в ходе ускоренных испытаний зафиксированы случаи тяжелых анафилактических реакций… один летальный исход у ребенка… требуется срочная консультация…»

Миша, принесший телеграмму, был бледен.

— Вот, дождался, подлец! Ребенок пострадал! Из-за его спешки!