Змея сновидений - Макинтайр Вонда Нил

Снейк подняла с пола саквояж и с минуту стояла, глядя на Аревина. Он не пошевелился. Раздираемая сожалением и благодарностью, Снейк выскользнула из палатки.

Надвигались сумерки, неся с собой длинные, неясные тени. Снейк отыскала своего тигрового пони, привязанного рядом с охапкой соломы и посудиной с чистой водой. Рядом с ним на земле стояли раздувшиеся от воды бурдюки; через луку седла были перекинуты новые балахоны, хотя Снейк отказалась от платы. Зачуяв хозяйку, пони издал негромкое ржание. Снейк почесала его полосатые уши, затянула подпруги и приторочила к седлу поклажу. Ведя пони под уздцы, она побрела туда, откуда пришла, – на восток.

– Снейк!..

Снейк перевела дыхание и оглянулась: Аревин стоял спиной к солнцу, и лучи его обрамляли фигуру юноши алым ореолом. Волосы рассыпались по плечам, смягчая суровое выражение лица.

– Ты должна уйти?

– Да.

– Я думал, ты не уйдешь, пока… Я так надеялся, что ты побудешь у нас хотя бы еще немного. Здесь есть другие племена, другие кланы, они тоже нуждаются в твоей помощи.

– Если бы все сложилось иначе, я бы осталась. Наверное. Но…

– Они очень испугались.

– Я предупредила, что Травка не причинит вреда, но они увидели ее зубы и… Они не могли знать, что она всего лишь дарует забвение и облегчает смерть. И больше ничего.

– Ты не можешь простить их?

– Я не могу это пережить. Потому что их вина – это моя вина. Аревин, я поняла их слишком поздно.

– Ты же сама говорила, что не можешь знать все обычаи, существующие на Земле.

– Аревин, я теперь ни на что не гожусь. Я беспомощна, как калека. Без Травки я не могу лечить, не могу помогать людям. У нас ведь так мало, очень мало таких змеек – дарующих забвение. Теперь я должна пойти к своим Учителям и рассказать им все. Рассказать, что лишилась своей Травки. Может быть, они сумеют простить мне мою глупость. Знаешь, они редко дают воспитанникам такое имя, какое дали мне, – а теперь я так их разочарую.

– Позволь мне пойти с тобой.

Снейк вдруг испытала неодолимое желание сказать «да». Она помедлила, проклиная себя за слабость.

– Они могут отбрать у меня Песка и Дымку и вообще прогнать меня. И ты тоже станешь изгоем. Лучше оставайся здесь, Аревин.

– Меня это не страшит.

– Потом ты станешь думать иначе. И вскоре мы возненавидим друг друга. Я ведь совсем не знаю тебя, а ты – меня. Нам нужен покой и время – чтобы познать друг друга.

Он приблизился к ней и обнял ее. Некоторое время они стояли, молча прижавшись друг к другу. Когда он поднял голову, на щеках его блестели слезы.

– Возвращайся, – попросил он. – Как бы ни обернулось дело, прошу тебя, возвращайся.

Снейк вздохнула:

– Я постараюсь. Жди меня весной, когда улягутся ветры. А если я не приду и на следующую весну – забудь обо мне. А я забуду о тебе, если буду жива.

– Я буду ждать тебя, – коротко ответил Аревин и больше не сказал ничего.

Снейк подобрала повод и побрела по пустыне.

Глава 2

Дымка поднялась белым столбиком на фоне стены мрака. Кобра шипела, раскачиваясь из стороны в сторону, а Песок вторил ей оглушительным треском «погремушки» на хвосте.

Затем Снейк услыхала приглушенный пустыней топот лошадиных копыт и ощутила ладонью вибрацию почвы. Она похлопала ладонью по песку – и едва не вскрикнула от боли. Ее так и передернуло.

Там, где песчаная гадюка оставила отметины своих зубов, рука была черно-синей, от костяшек пальцев и до запястья. Однако граница синяка уже начинала желтеть. Снейк бережно положила больную руку на колени, словно баюкая ее, и похлопала по песку левой.

Яростная «погремушка» умолкла, и Песок соскользнул к хозяйке с теплого выступа черного вулканического камня. Снейк снова похлопала по земле. Дымка, почувствовав знакомые колебания, успокоилась и, сложив капюшон, опустила голову.

Звук копыт смолк. Снейк могла различить голоса, доносившиеся из лагеря на самом краю оазиса. Скопище палаток чернело в тени нависающего утеса.

Песок обвился вокруг ее руки, а кобра привычно вползла на плечи. Будь жива Травка, она свисала бы сейчас с шеи Снейк, словно изумрудное ожерелье, но Травка больше не существовала.

Всадник направил лошадь к Снейк. Бледный свет биолюминисцентных ламп, смешавшись со слабым блеском скрытой облаками луны, засверкал в водных брызгах, когда гнедая кобыла стремительно врезалась в воду на мелководье. Она храпела, раздувая ноздри. Кожа под сбруей была вся в мыле. Огоньки, пламенея алыми сполохами, плясали на золоте уздечки, отражались на лице всадника.

– Вы целительница?

Снейк поднялась:

– Меня зовут Снейк. – Наверное, она уже лишилась права зваться подобным именем, но возвращаться к детскому имени – ну уж нет!

– А меня зовут Мередит.

Всадница – а это оказалась женщина – спешилась и направилась к Снейк, однако остановилась, когда кобра приподняла голову.

– Она не укусит, – сказала Снейк.

Мередит подошла ближе.

– Моя подруга очень больна. Она сильно разбилась. Вы поедете со мной?

Снейк усилием воли подавила сомнение.

– Да, разумеется.

Ей было страшно: а что, если раненая умирает? Ведь теперь Снейк не в силах облегчить ее страдания…

Снейк нагнулась, чтобы положить змей в саквояж. Они скользнули вниз по руке, переплетясь замысловатой вязью.

– Мой пони совсем охромел, мне нужна лошадь… – начала было Снейк. Ее Бельчонок – тигровый пони – пасся в загоне лагеря, где Мередит останавливалась пять минут назад. Снейк могла быть спокойной за него: караванщица Грам позаботилась обо всем, а ее внуки щедро накормили и вычистили Бельчонка.

Грам не забудет перековать его, пока Снейк будет в отлучке, если сюда забредет кузнец. Наверное, Грам сможет одолжить ей на время лошадь, подумала девушка.

– У нас мало времени, – остановила ее Мередит. – Эти здешние клячи слишком медлительны. Моя кобыла вынесет нас обеих.

Кобыла Мередит дышала уже ровно, хотя бока ее все еще лоснились от пота. Она стояла, горделиво выгнув крутую шею, насторожив уши. И впрямь великолепное создание – чистых кровей, не чета караванным, и гораздо выше и крупнее Бельчонка.

Мередит была одета более чем скромно, сбруя же сверкала драгоценными каменьями.

Снейк защелкнула саквояж, надела новый балахон и набросила на голову накидку, которой ее снабдили в лагере Аревина. Она вдруг почувствовала нечто похожее на благодарность: тонкая, но чрезвычайно прочная ткань прекрасно защищала от зноя, песка и пыли.

Мередит вскочила в седло, освободила стремя и протянула руку Снейк, помочь. Но когда та подошла ближе, кобыла, почуяв змей, раздула ноздри и испуганно шарахнулась. Мередит мягко придержала ее, и лошадь замерла, хотя явно продолжала нервничать. Снейк села на круп за спиной у Мередит. Мускулы лошади вздулись, напрягшись, и она рванула с места в карьер, с ходу врезавшись в воду. Брызги ударили в лицо Снейк, и она крепче сжала коленями мокрые бока лошади. Кобыла выбралась на берег и понеслась среди ажурной тени деревьев; тонкие ветви с узкими листьями хлестали всадниц по лицам – и вдруг им открылась пустыня, простиравшаяся до самого горизонта.

Снейк держала саквояж в левой руке: правая все еще плохо повиновалась ей. Она почти ничего не могла различить в наступившей внезапно кромешной тьме, после ярких огней и дрожавших в воде отблесков. Черный песок поглощал свет и возвращал теперь его знойным жаром.

Кобыла шла галопом. Сквозь хруст копыт по песку слышалось мелодичное позвякивание изысканных украшений ее сбруи. Пот ее пропитал брюки Снейк, и горячая мокрая ткань облепила колени, бедра. Деревья, защищавшие оазис от пустыни, остались позади, и Снейк чувствовала жалящие укусы несомых ветром песчинок. Она отпустила талию Мередит и закутала лицо покрывалом, до самых глаз.

Вскоре песок сменила россыпь мелких камней. Кобыла вскарабкалась по отлогому склону на твердую породу. Мередит, попридержав ее, пустила шагом.