Патриот. Смута. Том 3 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Он тебя до брода проводит через лагерь. А там лети во весь опор.

— Спасибо. Айрата Мансура ждите, отпущу его, как увижу

— Тебе спасибо, ты нам помог.

Я взлетел в седло. Мигом оглядел свое имущество. Все на месте, ничего не тронуто. Гостеприимство татар на высоте. Стражнику тоже подвели коня, он последовал моему примеру, сел верхом. Мы двинулись достаточно быстрым шагом через лагерь. В том месте лагеря, где нас первый раз остановила стража, скопилась крупная толпа. Если изначально было человек пятнадцать, то сейчас я насчитал больше сотни. Приличный отряд.

У моего сопровождающего спросили что-то. Начали кричать, задавать вопросы. В словах я слышал знакомое имя — Тутай Аргчин. Эти люди очень хотели разделаться с ним. На лицах была злость и ярость. Видимо, многим из крымчаков этот их соплеменник насолил. Да так, что даже русскому спасибо сказать могли за поимку.

Сопровождающий только рукой махнул, одну фразу сказал.

Мы двинулись дальше, все сильнее ускоряясь, переходя почти на рысь.

Татарин довел меня до переправы через реку, ровно там, где мы с дозорным отрядом въезжали в лагерь. Остановился. Не говорил ни слова. Я посмотрел на него, внимательно, оценивающе. Руки не на оружии, но достать лук и выстрелить в спину успеет без проблем. Или в коня, что еще хуже. На нем-то доспехов нет.

— Алга. — Холодно, без эмоций проговорил он.

Глава 4

Я пятками толкнул своего скакуна, пошел неспешно вперед. Копыта выбивали пену подо мной, пробирался через воду, не оборачивался. Слушал. Если стрела прилетит в спину, так тому и быть. Середина реки… Начал подниматься. Вот и берег, то самое место, истоптанное в сложно проходимую грязь.

Все спокойно, я жив. Повернулся, бросив взгляд на тонущий в закатных лучах солнца лагерь с его шумом и гамом. Толкнул коня, поднял на дыбы, резко перевел его в рысь, а потом почти сразу в галоп.

Несся как угорелый.

Самому хотелось бежать быстрее ветра, нестись впереди скакуна. Сердце стучало как бешеное. Наконец-то можно дать волю эмоциям, сдерживаемым последние часы.

Удалось! Не в полной мере, конечно, но удалось же! На большее рассчитывать было сложно, считай практически невозможно. До самого Джанибека Герайя, сына хана дошел. Через разъезды и весь татарский лагерь проехал нетронутым. Поговорил, передал ему важные сведения. А еще обратно меня выпустили, без боя, без выстрела в спину, без поднесенного питья с ядом.

Это победа. Это жизнь!

Окружающие лагерь дозоры меня не преследовали. Видимо, была у них установка, если кто из стана татарского выходит, не противодействовать. Отслеживать только тех, кто к нему движется. Тех встречать, задерживать, ловить. Мало ли какие гонцы из лагеря несутся с письмами по важным делам.

Ветер бил в лицо. Начал накрапывать мелкий, осенний дождик, срывался с неба. Это добавляло неудобства, потому что на скорости вся эта сырость летела в меня.

Конь начал уставать, преодолев где-то половину расстояния до рощи. Ладно! Оторвался на три километра примерно, уже хорошо. Это не привычные мне расстояния и скорости. Здесь все медленнее. Пешком такое расстояние час идти. А галопом коней гнать, обязательно заводные нужны. Иначе падут они, не вынесут долго. Мой то, славный, и тосбиваться стал.

Притормозил.

В голове был полный кавардак, смешалось все от прилива адреналина и накатившего чувства счастья. От проведенной успешной операции хотелось танцевать, прыгать и кричать. Удалось!

Но собрался быстро, думать нужно о будущем. Кан-Темир не мальчик. Ему сообщат о произошедшем. Как он будет действовать? Осторожно или ломанется сразу всей силой, в надежде показать другим знатным крымчакам свою силу. Судя по его прозвищу — Кровавый меч, этот человек был жестоким, безжалостным и опасным противником. Радость победы — это одно, но расслабляться пока что рано. Ох как рано.

О встрече передовых отрядов татар думать надо. План у меня был. Его уже воплощали в жизнь верные мне люди. Пока я ездил в татарский стан к Филарету и Тренко должен был присоединиться Григорий и прочие силы города. Может быть, Яков уже с собранными окрест бойцами подошел. Было бы отлично. Каждый человек на счету. Если ему удалось собрать сотню, даже неполную, человек восемьдесят, это уже боевая единица. Важны люди, оружие и снаряжение в городе есть. А вот тех, кто его держать умеет — мало.

Вооружать посошную рать, не умеющую стрелять и сражаться, не имеющую боевого опыта — плохая затея. Их просто перебьют. За три дня натренировать крестьянина и сделать из него копейщика или стрельца — невозможно. А тем более всадника — рейтара. Надежда только на людей служилых.

Думал, прикидывал, оценивал силы.

Дальше шел быстрым шагом, дал коню успокоиться, чуть отдохнуть. Ему и так было нелегко меня доспешного на себе тащить. Лесок все ближе, дальше проще будет.

Еще минут десять и добрался до балки, где мы с Пантелеем расстались. Позвал.

— Пантелей. Пантелей!

Тишина. Служилого человека здесь не было. Неужто случилось чего? Дальше в лес ушел или… Татарский разъезд добрался сюда, перехватил. А может, дипломат вырвался, удрал. Отставить!

Не похоже это все на моего здоровяка служилого. Он же спокойный, собранный. А Айрат Мансур не воин. Он мастер слова, а не дела. Хотя тут ему смертью угрожали. После такого вряд ли кто спокойным останется и будет думать, как выбраться.

Всмотрелся. Овражек уходил вглубь рощи. Следы, недавние. Вот мои — выбрался и в Поле ушел, а еще много. Точно вот вижу — на другую сторону перебрались. Прибрали за собой. Только скрыть, что десять коней здесь прошло — не так уж и просто. Приметно, если вблизи смотреть.

— Пантелей!

Вон вижу, на той стороне оврага из лесочка выходят кони. Слишком я торопил служилого человека, а на нем пленник, желающий удрать, и небольшой табун скакунов, а он один.

Я направил своего верного коня вниз. Тот всхрапнул недовольно. Решил не перегружать его, спрыгнул, взял под уздцы. Свел, помог спуститься, погладил. Животина она ласку любит. Сказал добро.

— Потерпи, потерпи. Хороший мой. Еще послужить надо.

Повел его вверх.

Перебрался и тут как тут уже был мой небольшой табун. Лошадь менять надо. А то совсем своего боевого товарища изведу. Не вывезет он еще одного рывка подо мной.

Пантелей, смотрящий по сторонам, подъехал, резко не в своей манере спрыгнул. Улыбка безмерной радости исказила его лицо. Подошел, чуть косолапя, и недолго думая заключил меня в объятья. Крепко сжал. Силищи в нем было, о-го-го.

Выпалил:

— Я уж думал все, боярин. Думал конец. А ты! — Отстранился, хлопнул меня по бокам. Вновь обнял. — А ты! Вот он, ты! Рад я, очень рад, что жив.

Казалось, даже скупая слеза навернулась на глаза этого здоровяка. Неужто так проникся ко мне за время нашего короткого знакомства? Хотя мы же с ним уже через многое прошли.

Айрат Мансур, привязанный сзади к одной из лошадей, стоял, смотрел на нас. Он тоже был доволен. Хотя ухмылка на его лице была больше кривая и презрительная, чем радостная. За себя и свою жизнь он радовался, а не за меня. Не вернулся бы, его мой служилый человек здесь бы и убил.

Не спасло бы ничего. Приказ есть приказ, а в верности Пантелея я нисколько не сомневался.

— Так, сотоварищ, время. — Я остановил череду похлопываний со стороны служилого человека. — Я тоже очень рад, что и ты, и я живы. Очень. Но, торопиться надо.

Тот закивал в ответ, отошел, начал лошадей готовить.

— Ну что, Айрат. — Проговорил я, подойдя к татарину. — Пора прощаться нам.

Начал срезать с него путы. Рассекал быстро, не особо задумываясь об аккуратности. Небольшие порезы заживут, а вот если за нами погоня из лагеря все же рванется, уйти от нее будет не так-то просто.

— Рад я этому, Игорь. Не добр ты ко мне был. Ох не добр. К послу самого хана. — Покачал степняк головой. Подставил спутанные руки.

Усмехнулся в ответ, проговорил: