"Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ) - Ветров Клим

Заметив на столе банку, потянулся, — вода. Пил жадно, но аккуратно. Напившись, поставил банку на место, обнаружив на столе ещё и пакет. Потрогал — хлеб. Шухер позаботился? Но есть не хотелось, во всяком случае сейчас.

Хотел встать осмотреться, но как-то внезапно силы покинули меня, и я снова уснул.

Следующее пробуждение было не менее болезненным, но в голове как будто прояснилось. Опираясь на локоть, я повернулся на бок, и спустив вниз ноги, принял сидячее положение.

Сильно болел бок, ныл затылок, и спина в том месте куда приложили трубой.

Выпил треть от остатков воды в банке, и отломив кусок хлеба, принялся сосредоточенно жевать.

Дверь распахнулась внезапно. Шухер, с сигаретой за ухом, поставил на стол авоську. Колбаса «Докторская» с жирными прожилками, треугольный пакет молока, батон — всё как в детстве.

— Колян? — повернулся я.

Тот беззвучно пошевелил губами.

— Колян, я не слышу ничего, можешь не стараться. Рад что ты живой, и спасибо что спас меня. — сказал я, меньше всего желая сейчас что-нибудь выяснять.

То что Шухер тоже пострадал, было заметно даже в отсутствии нормального освещения. Свежий ожог на запястье, ноготь с засохшей кровью, на лице кроме шрама огромный синяк, припухший нос, и вообще, выглядит так, будто только что встал из могилы.

Кивнув, он похлопал себя по карманам, достал блокнот и небольшой обрезок карандаша. Писал быстро, то и дело поднимая на меня глаза.

«Как ты себя чувствуешь?» — с трудом разобрал я каракули.

— Нормально. Скажи лучше что за херня происходит?

«Долго объяснять, но всё почти кончилось.»

— Что, всё? По-человечески можешь объяснить?

«Не сейчас. Тебе что-нибудь нужно?»

— Не знаю, лекарства бы какие-то от ушей. Не слышу же ничего…

Он усмехнулся криво, будто вспомнил старый анекдот. Нацарапал размашисто печатными буквами: «ПРОЙДЕТ» — и подчеркнул дважды, едва не порвав листок.

То что глухота в следствии контузии в девяноста процентов случаев проходит самостоятельно, я и так знал. Но знал так же что времени это обычно занимает очень немало. Неделя, месяц, может быть больше.

— Мне нельзя без слуха…

«Терпи, обещаю, скоро всё будет нормально» — написал Шухер.

— Зачем вы с Бондарем встречались с Бухтоминым и следаком?

«Для дела, но долго объяснять, всё потом, просто поверь мне на слово»

— Капитана Михеева помнишь? — бросил я наугад, следя за его зрачками, потому что не знал как иначе подойти к этому вопросу. Напрямую же не спросишь?

Уголок рта дёрнулся. Карандаш заплясал, выписывая знакомые очертания: 'Росомаху? Как забыть?"

Капитана Михеева с позывным Росомаха мы с Шухером повстречали осенью двадцать второго. С виду обычный, я бы даже сказал невзрачный парень лет двадцати пяти, был одним из лучших специалистов в своём деле. Что называется — муху в глаз. Снайпер от бога. Месяц, может чуть больше мы делили с ним кусок хлеба и тесный угол в разбитой пятиэтажке, успели сдружиться, но потом он ушел на задачу и больше не вернулся, как в воду канул. Мы искали, разумеется. Тела не нашли, подумали в плен попал, такое частенько случалось, но не в этот раз, Россомаха так и не нашелся. Скорее всего действительно попался хохлам, но если официально нигде не объявился, значит завалили его.

Вспомнив о Россомахе, я думал за реакцией Шухера последить, но следить не пришлось, увиливать он не стал, сразу признался.

— Лосев тоже?

Тут Шухер просто кивнул, опять чему-то усмехнувшись.

— Бес? — продолжил я.

Снова кивок, но уже какой-то неуверенный.

— Что с ним не так?

«Потом, долго объяснять, мне уже пора.»

Дописав, он вырвал листок из блокнота, сказал что-то — я не расслышал, и скрылся за дверью.

Но всё равно, почвы для размышлений он мне подбросил.

Первое, и самое важное — я не один такой. Не знаю, правда, радует меня сей факт, или не очень. Да и остальное тоже, мягко сказать, спорно. О причинах я не думал, они могут быть разными. Не знаю, — эксперимент учёных, аномальная зона, новое оружие — гадать можно до бесконечности. А вот результат — перенос стольких людей в прошлое, это уже данность.

И главное густо как: я, Шухер, Бес, Лосев. С ним, кстати, непонятно. Если посчитать, то на двадцать пятый год ему должно быть уже хорошо за семьдесят, и на войне побывать он вряд-ли бы мог.

Возбуждённый открывшимися фактами, я взялся за еду. Ножа не было, об этом Шухер видимо не подумал, поэтому хлеб пришлось ломать, а колбасу есть прямо так, откусывая с краю. Но на аппетит не влияло, и я жевал, запивая молоком, чувствуя как поднимается настроение.

Наевшись, уснул. При всем своём состоянии, первый раз за последнее время нормально, крепко и без сновидений.

Проснулся от чего-то присутствия. Не слышал и не видел никого, но почуял. Медленно открыл глаза, за столом сидел доктор. Тот самый которого приводил Бондарь.

Осмотр глухого пациента напоминал пантомиму: прижал холодный стетоскоп, сморщился, буркнул что-то, потом долго разглядывал зрачки, смотрел в уши, и положив на стол несколько блистеров с лекарствами, распечатал один, жестами показав что четыре таблетки надо выпить.

Я подчинился.

Достав из своего саквояжа лист бумаги, ручку, он принялся что-то писать.

Закончил, протянул листок мне.

Я прищурился, буквы расплывались, разобрать ничего не смог, устал.

А когда доктор ушел, меня внезапно накрыл сон, как волна. Сколько проспал не знаю, но проснулся от гула в ушах — не звон, а будто кто-то включил старый телевизор на пустом канале. Постучал банкой по столу. Глухой звук пробился сквозь вату в голове.

Глава 5

Окончательно проснувшись от такой новости, — я резко сел на своей лежанке. Голова слегка закружилась, но я уже привык к этому состоянию. Свет от тусклой лампы над столом мерцал, отбрасывая дрожащие тени на стены, на краю стола лежал смятый листок с кривыми строчками: «Утро — 4 таблетки, день 2, вечер — 1. Запивать водой». И подчеркнуто: «Не смешивать с алкоголем!!!». Словно у меня был выбор.

Сглотнув ком в горле, я схватил блистеры. Таблетки, похожие на миниатюрные шайбы, высыпались на ладонь. «Ну а что, — подумал я, перекатывая их пальцами, — если после одного применения стало легче, может, стоит рискнуть?». Мысль об увеличении дозы манила, но рисковать не стал, выпил строго по инструкции, посчитав что сейчас утро. Горький привкус смешался со вкусом сухого хлеба — последним, что оставалось в пакете.

Эффект, если он и был, показался призрачным. Уши будто прочистили ватной палочкой: тишина стала менее густой, но шелест собственного дыхания по-прежнему заглушал всё. «Плацебо, — усмехнулся я про себя, — или мозг просто отчаянно цепляется за любую соломинку». Тело, словно в ответ на сомнения, налилось свинцовой тяжестью. Я повалился на топчан, укрывшись шерстяным одеялом, пахнущим пылью и сыростью.

Спал прерывисто, в провалах между кошмарами. Проснулся от собственного кашля, ощущая что время совсем потеряло четкость. На столе, однако, появилось что-то новое: термос с чаем, еще теплым, и бутерброды, завернутые в вощеную бумагу.

'Много ли человеку надо? — размышлял я, разглядывая крошки на ладони. — Сыт, обут, одет, сверху не капает — уже счастье. А в моём случае, когда ещё совсем недавно висел как мешок с картошкой и готовился к смерти, этот термос вообще был чем-то из ряда вон. Символ новой жизни если хотите. Даже боль ненадолго отступила, оставив после себя лишь тупую ломоту в висках.

А дальше все слилось в монотонную череду: сон, еда, таблетки, снова сон. Ведро у двери опустошалось само собой — видимо, ночью, пока я не в силах был проснуться. Окон здесь не было, и я перестал считать время. Может, прошло три дня. Или пять. Но тело, вопреки всему, оживало. Слух стал четче: теперь я различал писк мышей под полом и какие-то шорохи. Голова больше не раскалывалась при резких движениях. Даже руки перестали дрожать.