Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

Бэрр припомнил, что ровно год назад он встречал тут корсара. Поежившись, поднял ворот без дождя промокшего плаща.

Давний знакомец отца, седовласый Гутлаф узнал его, окликнул неожиданно приветливо, и Бэрр, помедлив, кивнул в ответ.

Он отвел высоких гостей до покоев винира и хотел было удалиться, как Гутлаф вышел следом и попросил показать библиотеку. Бэрр несколько удивился, все-таки руанцев отличало больше владение оружием, чем склонность к наукам.

— Так-то, мой друг, — улыбнулся Гутлаф и погладил серебристую бороду. — Я еще и ваш язык изучаю. Ториан всегда говорил, что человек должен быть прекрасен во всем. Жаль, наша переписка давно прервалась. Когда я смогу повидать его?

У Бэрра пресеклось дыхание. Для Гутлафа его отец был еще жив! Жив вот до этого самого мгновения!

— Ториан умер три года назад, — сквозь зубы выговорил Бэрр.

Гутлаф опустил седую голову.

— Великий был человек. Какие мысли, какие стихи писал! И рисовал, а уж город… Свой город будущего он не закончил?

— Не совсем, — недовольно ответил Бэрр. — Они с братом почти сделали альбом, но…

Но тогда винир решил, что золотое платье и каменная отделка для ратуши важнее, однако этого Бэрр Гутлафу договаривать не стал. Секретарь стоял рядом, приторно молчал и так гадливо улыбался, так что хотелось вытереть руки и лицо, которых Ульрих касался взглядом.

— Ну тогда я хоть на книги посмотрю. А еще мы тут по дороге въехали в рыбацкий баркас, и счет нам выкатили на пол-Руана, за лодку и улов. Где бы цены проверить?

— А я провожу вас! — ужом влез секретарь. — Только вам не в библиотеку, вам в архив нужно!

— Ты проводишь меня? — остро взглянул Гутлаф, не взглянув на секретаря.

Бэрр, недовольный тем страхом, что родился в нем из-за мыслей об архиве и архивариусе, кивнул и сам повел руанца к Ингрид.

Подавил желание зайти и придержал закрывающуюся дверь. Подсматривать было не в его правилах, но на сей раз он удержаться не смог.

Гутлаф первым делом вежливо поклонился в пол, согласно этикету далеко отведя руку в сторону. Оглядел стеллажи, похвалил порядок, в немногих словах рассказал о своей проблеме. Архивариус сверилась с документами и быстро рассчитала средние цены по рынку на товары, упомянутые в списке. Гутлаф только закашлялся, всматриваясь в свитки с колонками цифр.

— Ну айморцы, ну умники! Лишний нолик приписали, как тут и было! — донеслось до Бэрра. Ингрид мягко ответила, он даже не понял, что, а, копию винировых цен, чтобы ни у кого вновь не возникло желания обобрать глупых приезжих.

От двери он наконец отшатнулся, но и уйти не смог.

Гутлаф все не выходил. Разговор зашел о книгах, потом — об особенностях произношения двух языков, затем Ингрид неожиданно произнесла несколько слов на руанском, Бэрр даже не знал, что она…

Гутлаф поправил, растягивая и немного меняя гласные. Ингрид легко рассмеялась и повторила уже четко, а Бэрр неожиданно ощутил себя обворованным и преданным. Особенно когда услышал приглашение на вечернюю трапезу.

— Вы невыразимо скрасите очередной «ску-у-ушный» ужин!

А ведь Гутлаф не так уж и стар. Кажется, все еще холост! Зеленые глаза, черные с проседью волосы, а белая борода его только украшает. Он знатного рода, богат и вполне может составить достойную пару любой горожанке. Но не Ингрид, нет, она, конечно же, откажет. Известно ведь, что архивариус никогда… В глазах потемнело, Бэрр сжал руку в кулак, потому что услышал ответ.

Развернулся, решив, что дорогу обратно Гутлаф найдет и без него.

— Подожди, Бэрр! — раздалось сзади.

Пришлось остановиться, потому что убегать было не в правилах Бэрра.

— Благодарю тебя, мой друг, — догнал его запыхавшийся Гутлаф, и выглядел весьма довольно. — У меня еще с прошлого визита сложилось ощущение, то ратуша пускает кого хочет и куда хочет. А тебя, кажется, уважает.

Первый помощник винира лишь вздохнул от чужой глупости.

— Какие глаза у этой девушки! — продолжал издеваться Гутлаф. — Пять минут поговорил, а душа согрелась. Ты заметил? Не мог не заметить, твоя кровь должна была тебе сказать…

Бэрр был крайне занят. Он еле сдерживал себя, доказывая, что чужое восхищение чуткостью Ингрид ему совершенно безразлично.

— Умные и глубокие глаза, в тоже время в них словно… — он щёлкнул пальцами, ловя мысль, как делал отец, — есть вера в людей. Очень необычное сочетание! При тяжелой жизни человек часто доходит до той метки, когда любая доброта гаснет, а доверие оборачивается упреждающим ударом. А эта девушка сочетает знание людей и веру в лучшее.

Да, Ингрид именно такая! Да, именно рядом с ней и небо было всегда синее, и солнце сияло ярче! Бэрр мог бы это сказать, он мог бы сказать многое, ему даже на миг захотелось поговорить именно об Ингрид. Но он молчал, чтобы не придушить говорливого руанца.

Да, кстати, госпожа Оливия, с которой он познакомился не так давно, очень просилась на этот сегодняшний ужин. А он все раздумывал! Совершенно напрасно. Да и сделать женщине приятное — тоже доброе дело. Ему зачтется.

Слабую мысль, что и разговор-то с Оливией он поддерживал лишь потому, что рыжие волосы айсморки напоминали ему золотые пряди одной ветренной особы, он отогнал подальше. Оливия еще просила за мужа, у которого закрыли склад и должны были выставить его на торги, но тут уже Бэрр ничем помочь не мог.

Бэрр проводил наконец замолчавшего Гутлафа и заторопился к госпоже Оливии. Та заохала, что нечего надеть и не в чем идти, и не будет ли она обузой? Но смотрела признательно и денег, что он предложил на платье, к его удивлению, не взяла.

Хоть кто-то ему порадовался от души! Да и смотреть на Ингрид будет не так страшно. И сама Ингрид не сможет на него смотреть, а если и посмотрит, то поймет, что Бэрр все тот же.

День катился к вечеру, как раскаленный солнечный шар — к горизонту. И выдался этот день особенно мерзким, хотя ничего особенного и не происходило. Всего лишь мелочи, кусочки, на которые окончательно развалилась его жизнь, сложились мозаикой, словно рисунок на окнах ратуши. И то, что увидел через них Бэрр, ему окончательно не понравилось.

По дороге в ратушу первый помощник винира, ответственный за выселение, умудрился наткнуться на семью Хитлифа, которая все еще жила в Нижнем Озерном. Отец, мать и пятеро детей окинули его неприязненными взглядами и прошествовали мимо. Что вообще-то было весьма невежливо.

Потом проходящая мимо женщина заорала и походя ударила истошно вопившую дочь. Затем обе посмотрели на него и замолкли.

Бэрр постоял какое-то время, опираясь рукой на влажную стену, отдышался, насытившись окружавшей его ненавистью, словно дешевым вином, и устало поплелся в ратушу.

Риддак, подставив лицо заходящему солнцу, сидел с видом всезнающим и вседовольным. Махнул рукой, но ничего толкового не говорил.

— Эх, завести бы дом на берегу. Ненавижу эту проклятую воду, все зло от нее, — плюнув в воду, с досадой выговорил Риддак.

— Зло всегда от людей, мой друг… — произнес Бэрр и вдруг решился. — Тебе ведь нравится у меня в домике на Золотых песках? — потрепал нищего по плечу. — Он хоть и маленький, но там уютно и тепло, о тебе будет кому позаботиться, там всегда горит огонь в большом камине. Да и стоит он не на воде, а на твердой земле.

Риддак смотрел непонятно, но Бэрр уже решил сейчас же оформить все бумаги. Домик же… Домик получит Гаррик.

Слушал вполуха пространные рассуждения о жизни, на которые старик всегда был мастер, глядя на полуденное солнце не щурясь, как все в его роду.

Бэрр не понимал, отчего его все сегодня так раздражает, а слова, внезапно ворвавшиеся в уши: «…не на меня и не на нее. На себя злишься. Сам потерял по глупости. Да что ты сделал, чтобы она поверила тебе?», скрипнул зубами и отошел молча.

* * *

Руанцы вели себя в ратуше весьма скромно. Все при мечах, хоть это дозволялось не многим. Но тут поди забери у таких! Пили в меру, танцевали лихо. Винир неожиданно быстро закончил с речью и тихо о чем-то говорил с главой посольства.