Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

На небольшой площадке, окаймленной узким ограждением, на грязном полу сидел Бэрр, держа на коленях большой альбом в коричневом тисненом переплете. Смотрел хмуро и недовольно сквозь пряди темных волос, почти закрывавших лицо.

— Что ты здесь делаешь? — удивилась и рассердилась Ингрид, не ожидая увидеть здесь кого-то, а уж тем более — Бэрра. И как она его сразу не заметила?

«Ой, что-то он совсем плохо выглядит», — встревожилась она. Темные глаза, по обыкновению обведенные темными кругами, окончательно запали. Резкие черты лица стали еще жестче: нос и скулы заострились, тонкие губы побледнели и сжались, кожа под отливающей синим небритостью обрела нездоровый оттенок. В Айсморе почти все носили бороды, а Бэрр и тут не упуская случая противопоставить себя приличному обществу. Желая даже в такой малости отличаться от обитателей Города темных вод, он всегда был безукоризненно выбрит. Кажется, так было принято в его семье.

Сидит в старой рубашке, которую она когда-то зашила, похудевший и бледный, с отросшими спутанными волосами — расчесать бы… Она протянула руку — коснуться, убедиться… и тут же отдернула ее.

Бэрр каждый раз, завидев ее в глубине коридоров ратуши, отворачивался и быстро шагал прочь, а при случайной встрече на рынке и уходил, сворачивая неудачливые прилавки. Она порядком измучилась, пытаясь забыть его, а когда думала, что получалось, он появлялся снова, напоминая, что сердца-то ее он не покидал, а все ее попытки освободиться бессмысленны.

— Наверное, как и ты… п-п-провожаю закат, — уронил Бэрр, еле слышно и чуть виновато, когда Ингрид уже перестала ждать ответ.

Ветер сносил его голос; шуршал, играя тонкими страницами альбома.

Вечерний свет терял свое торжественное золото, резко краснея. Багровый горизонт смотрелся дико и зло из-под низких, тяжелых, разрастающихся на глазах туч.

Ингрид шагнула к двери, решив поскорее уйти.

— Подожди! Я могу… кое-что оставить тебе на па… на хранение?

Бэрр небрежно захлопнул и протянул Ингрид альбом, казавшийся тяжелым даже издали. Не дождавшись ответа, но и не опуская руки, устало откинул голову назад.

Ингрид потянула носом — вроде не пьян. А выглядит… Она знала, что за ценность ей вручают, но сейчас подходить не торопилась. Она уже подошла один раз — близко, слишком близко! — и обожглась очень больно в итоге.

Стемнело… Город проявился печальными огоньками, мерцающими на разные лады далеко внизу. Рыбьей чешуей поблескивала вода в узких каналах, тут и там рассекающих Айсмор, равно искажая холодный свет уличных фонарей и живое тепло, льющееся из чьих-то окон. Темного озера, черной петлей окружавшего город, не было видно. Незримое, оно ощущалось окрест — нытьем больного зуба или присутствием хищника, крадущегося по пятам за жертвой и невидимого до последнего, решающего броска, пока не станет уже слишком поздно…

Ночной Айсмор всегда тревожил и пугал Ингрид. Она с трудом перевела дыхание и снова посмотрела на Бэрра, все так же держащего фолиант в вытянутой руке.

«Если здесь весь город выглядит, как ратуша, альбому цены нет!» — подумала она с внезапно проснувшимся интересом человека, трепетно относившегося к памятникам творчества и самой человеческой истории. Или их проектам. А ратуша была единственным зданием в городе, которое Ингрид по-настоящему нравилось. Оно покоряло чистотой линий и правильностью пропорций. И чем-то еще… В нем легче дышалось, спокойнее думалось.

Оторвавшись от шпиля и враз замерзнув, Ингрид передернула плечами. Поколебавшись еще немного, она решилась. Шагнув вперед, приняла альбом, прижала к груди. Бэрр не повернул головы. Рука его упала бессильно…

Ингрид медленно направилась к выходу.

«Уходи! — выдохнула вслед темнота. — Он просил только взять альбом».

Но Ингрид все-таки обернулась у самой двери.

Запрокинув голову, Бэрр угрюмо глядел вверх, в бесконечную тьму над собой без намека на звезды. В одной лишь тонкой рубашке на продуваемой всеми ветрами крыше. Мелкие лужицы, оставшиеся после вечернего дождя, казались непрозрачно-черными. Их на глазах затягивало острыми ледяными иглами, подбиравшимися к самым ногам сидящего.

Каждый шаг вниз давался Ингрид все труднее. Она остановилась, не дойдя до конца спуска совсем немного. «Ни помощник винира, ни его горести — не твоя забота», — толкнул в спину разум, и Ингрид поразилась собственной черствости.

* * *

Бэрр улегся, вытянувшись на ледяных плитах. Ингрид своим появлением отвлекла от весьма важных раздумий: шагнуть вниз одному или прихватить еще и отцовский альбом — щедрым даром тому, кого встретит его после смерти? Альбом стало жаль. Как взять с собой, так и оставить на крыше.

А Ингрид будет счастлива — подальше от него, Бэрра. Его удел: Камиллы и Оливии, но только не хотелось, больше ничего и никого не хотелось.

Днем Бэрр, переписывая на Риддака дом в Золотых песках, а на Гаррика — имущество в городе, оставил у старика-нотариуса завещание и на Ингрид. Все-таки его имущество стоило дорого, незачем дарить его виниру. А Ингрид будет на что жить. Пусть она ничего не приняла от него при жизни, но может, примет после смерти?

А потом Бэрр решил забрать некоторые памятные вещи. В маленькой лодочке, сам на веслах, он метнулся в Золотые пески. И там, перебирая вещи, наткнулся на рисунок Альберта, который тот оставил для брата или позабыл забрать.

Бэрр долго сидел в оцепенении, не в силах сделать хоть что-либо, бережно касаясь пальцами акварели. Упрямые глаза с золотистыми искорками смеялись, светлые кудри спускались ниже плеч. На заднем плане виднелись чудные контуры зданий, спланированные Альбертом вместе с отцом, удивительным образом отражая черты юного лица, совсем не похожего на Бэрра. Лишь глаза у них были одинаковые.

Вот только от рисунка словно повеяло замогильным холодом…

От брата нет вестей не просто так. С ним что-то случилось. Не мелкие неприятности — Бэрр чувствовал это, и сердце сжимало все сильнее. Брат не вернется. Произошло нечто ужасное, нечто, чего уже не исправить, хоть уничтожь полмира от ярости и боли.

А ведь отец просил присмотреть за младшим: Альби был его любимчиком, но Бэрр тоже гордился и восхищался братом, не думая обижаться. Даже умирая, отец говорил только о младшем сыне. Бэрр и с этим не справился!..

Он усмехался, со злым удовольствием ощущая, как с каждым вдохом все быстрее выстывает воздух, как покалывает кожу северный ветер, как изо рта вылетает пар и леденеет на камне его тело. Кажется, сегодня ночью виниров звездочет обещал заморозки, так какая разница, что его примет: вода, камни или эта ледяная стынь?

И вместе с ним умрет воспоминание о невозможном счастье, которое он хранил и берег в тайне ото всех, ибо — было! было же! — и нежность, и любовь, и прощение, которого он так отчаянно жаждал.

Хотя разум давил: «Не подходи к ней! избегай!», а ноги — или все-таки сердце? — сами заводили так, чтобы глянуть на неё незаметно, убедиться, что она живет, дышит, в безопасности и настоящая, а не пригрезилась ему тогда, на мгновение приоткрыв дверь в иной, счастливый мир, где его любят и ждут, чего он — Бэрр-мясник, Бэрр — цепной пес винира, Бэрр-убийца — явно никак не заслуживает…

Мир вращался вокруг — черный, пустой и холодный.

Не для чего работать и не для кого жить. Бэрру все вдруг стало безразлично: работа, выматывающая душу, этот город, которого не улучшить, пустой успех у женщин. Слишком много ошибок уже не исправить, а сегодня… Сегодня все будто навалилось на плечи, потянуло к земле гранитной тяжестью, обещая покой. С него достанет и покоя. После этого дня — ему хватит покоя.

Он отдал Ингрид альбом, и тьма, вечно живущая рядом, то отступавшая, то приближающаяся к нему временами, приняла его в свои ледяные объятия.

* * *

Ингрид бегом поднялась по крутым ступенькам. Что бы ни произошло между ней и Бэрром, никак нельзя — невозможно! — оставить его наедине с мглой и темнотой Айсмора. Ни к чему хорошему это не приведет.