Проклятие Айсмора (СИ) - Зима Ольга

Но руки дрожали, и слезы наворачивались на глаза.

* * *

Бэрр не стал будить Ингрид. Она сладко спала, держа его руку и неудобно привалившись к кровати. В рассветных лучах ее кожа казалась полупрозрачной, а волосы мягко сияли в полутьме, обрамляя нежное лицо. Он едва удержался от поцелуя.

Бэрр торопился. Ему не терпелось навестить винира.

Начальник тоже ждал Бэрра. Его подчиненный молча смотрел темными без проблеска глазами и ухмылялся одной стороной рта. Кажется, он вовсе не слышал, о чем речь, и винир раздражался все больше.

Бэрр молчал, кривя губы. Не отводил взгляд, и когда винир в ярости замахнулся на него, отшатнулся, удержав себя от низкого желания залепить оплеуху градоначальнику.

Винир, ударив воздух вместо щеки подчиненного, чуть было не упал, но вовремя подхватил себя. Взглянул недоуменно.

— Я ухожу! — Бэрр сорвал с нагрудного кармана тяжелый, выгнутый наружу прямоугольный знак с выгравированным на нем гербом города. Знак власти, знак второго человека в Айсморе. Швырнул его под ноги градоначальнику. Бляха откатилась, жалобно звякнув. Винир проводил ее печальным взглядом.

— Видно, из волчонка никогда не вырастет преданного пса. В этом-то вся и беда. Я рад, что ты наконец осознал свое ничтожество, но неужели твоего ума не хватает понять, что ты теряешь? В твоих руках были и власть, и деньги, чего тебе еще не хватало?.. Что за город, что за люди? То уходят, то приходят. И ни в ком ни капли благодарности…

Голос винира сорвался, первый раз на памяти Бэрра. Упреки в неблагодарности ему приходить слышать много раз, но, пожалуй, первый раз он знал, что ответить.

— Я с лихвой отработал все свое жалование, — негромко ответил Бэрр. — Каждую полушку, полученную из рук вашей милости.

— Может, ты хочешь больше денег? — ухватился винир за понятный мотив.

— Все, что я хочу, у меня еще будет.

Винир осмотрел Бэрра с кислым выражением лица, но тот явно не оценил старания градоначальника.

— Ты ведь уже уходил, мой мальчик! Надумаешь вернуться, знай, что я не приму тебя более. Так что подумай дважды, перед тем как окончательно переступать порог моего кабинета. Дороги назад не будет, как и расчета. И кто тебя возьмет на работу? Никто, поверь мне, я знаю людей, я знаю этот город… — голос винира окреп, но Бэрру больше не хотелось слушать.

— Я не вернусь, — тихо произнес Бэрр, а градоначальник поперхнулся и замолк.

Бэрр повел плечами, словно сбрасывая старую кожу, жалея лишь о том, что не сделал этого год назад. Целый год он мучил себя, Ингрид, и ради чего? Чтобы винир еще больше набивал себе карманы? Потому что без винира он ничего не стоит? Да и ладно, Ингрид не нужны его деньги. Бэрр очень надеялся, что Ингрид нужен он сам.

И ему нужна только Ингрид. Рядом с Ингрид у него словно вырастали крылья за спиной и появлялось давно забытое ощущение молодости, не самой юности в ее незрелости и наивности, а сопутствующих ей чистоты и знания, что все еще будет.

Он вышел из ратуши, шепнув охране, что винир хочет побыть в одиночестве. Подумает хорошенько, успокоится и вообразит, что сам же выставил своего первого помощника за какую-нибудь провинность или вовсе без оной…

— Мой господин, ушел этот черный, и хорошо, — отчетливо произнес секретарь, зайдя в кабинет без приглашения. — А я вполне могу его место занять, невелика потеря…

— Вон! — тычками выгнал винир Ульриха. — Плотва хвостобрюхая! Во-о-он!..

Винир развернул два письма и перечитал их для собственного успокоения. Королева Океании и король Зеленых равнин готовы были принять его и, особенно, его деньги. После ухода Бэрра и угрозы от корсара — тихой, спокойной, но оттого еще более страшной — выбора у него не оставалось. Пусть жжет себе этот вонючий город полностью, до самой последней сваи, только уже без него. Все равно статую так и не поставил.

«…тревожно мне стало, куда ведомый мой девался. Все уж разошлись из ратуши, мне даже на башмак не наступил никто, а его все нет и нет. Холодно нынче осенью, словно зима пришла. Хотел я в ратушу зайти да поискать его под каким поводом, потом бы куртку переметнул, и шапка у меня выворачивается. Не узнать. Да только не нашел там, куда охрана пустила, хорошо не пнула, а то бывает, не привыкли еще. Вышел, побродил по площади. Как шепнул кто, глянул вверх, сам не знаю зачем, никогда глаз не поднимал, его и увидел. Сидит. Просто сидит на крыше и смотрит на город. Я еще порадовался, что не на меня. Не спрятаться. Ну, думаю, кривоухий мне помоги, от фонаря незаметно уйти. Встал я на углу, где уже канал. Осторожно встал, не разглядишь. Да едва не околел, а ведомый мой так и сидел на крыше, будто умер там. Но коли бы умер, упал бы. А нет, сидел, смотрел на город. Я точно видел. Голова торчит, будто кто с Неба за волосы держит, вот чтобы такого не случилось, я шапку выворачивающуюся и сшил себе. И вам советую. Не тронут. А вот ведомого моего тронули, не иначе. Он с недавних пор смурной ходил, не в себе. По ночам с братом разговаривал, словно тот рядом был. Нехорошо это, скверно это. От призраков оберегаться надо, если в башмак медяк треснутый спрятать. Тогда умершие не приблизятся. А к ведомому моему приближались, ясно оно. И он до утра так просидел, за волосы Небом удерживаемый, потому как иначе его бы в сон завалило. А не заваливало. Ведомый мой на рассвете с крыши ушел, плохо ушел, кашлял. Я слышал. И скажу, только тому, кто без шапки, могло разум ветром развеять. Ведомому моему и развеяло, потому что шапок он не носит, хоть и холодно нынче. А иначе, почему бы говорили, что вы его, безумца нахального, того же дня со службы выгнали. Я слышал. Правым ухом слышал, а оно всегда только правду слышит — уж поверьте. Он же недаром дверь ратуши снес. Все видели, как она с петли сорвалась, а он потом вышел. Меня при этом не видели, так что если ведомый мой вам не нужен больше, то можете мне дать вести кого другого. Я хорошо прячусь. Но пока иного указа мне через тайник не давали, то пишу, что я в доме ведомого моего, он кашляет, мечется, меня не замечает, сам в бреду. Я тихо через щель, чтобы не мелькать, мальчишку за доктором Литоном позвал. Жду. Как покажется на мосту, так я задней дверью уйду. Не скажут, что был. А если станется так, что ведомый мой помрет, да прознают про то…»

Глава 28

Новая жизнь, или Радуга над городом

Ты, что оживила пустые сады,

Что сложила вместе осколки мечты —

В горечи ночей, в суетливости дня

Дай пройти мне путь от меня до тебя!

Дай мне день понять, кто мне друг, а кто — нет,

Дай мне эту ночь, чтоб выпить серый рассвет,

По тропинке льда, по мосту из огня

Я приду,

Ты только дождись меня!

Самое простое оказалось продать имущество. Его купили за полцены, и Бэрр пошел дальше, на рынок. Те из торговцев, кто не стоит на рынке Нижнего, торгует у себя, и не найдя чего хотел, Бэрр явился в саму лавку.

'После лавки с мехами лицо ведомое зашло в цветочную лавку. Напугало цветочника, знаемого за самого добропорядочного обывателя, и про отца его хорошее только говорили, хоть из прилавка еще с его времен гвозди торчат.

Велело лицо ведомое принести все, будто мало ему развешенных горшков, головой только стукаться, и поганых вьюнов, стоять одна морока, лезет все листьями в рот, сил нет дышать, такие и с прилавка свисают там, где угол.

Ворчало лицо ведомое, что, мол, даже лошадь от таких цветов откажется и что как всегда и фиалки — ему не надо! И те, что виснут с балконов, тоже не годны. Прочее не записываю, так как в нашем ведомстве запрещено слова неприличные употреблять, и еще я в тот день палец уколол, пишу чернилами да как с кровью, а все цветочник, чтоб ему самому такой гвоздь под ладонь положили.

Нашло лицо ведомое в длинном ящике череду кустов, что хозяин еще к зимнему хранению не подготовил. Розы красивые — алые да красные, хороши. Видел я такие в окнах летом. А тут выбрал один куст, совсем невзрачный. И что нашел? На приличный балкон не вынесешь — цветки голубые, ну чисто небо, а чего его, мало, что ли? Но долго смотрел, перестав ругаться. Потом бросил монетку серебра — вот как некоторые деньгами швыряются! — и велел тот куст выкопать, и чтобы ни единого лепесточка не упало. Цветочник удивлялся и предлагал другие, но плохо слышно было из-под прилавка, и гвоздь в спину упирался — аж сам поцарапался и куртку порвал, а куртка хорошая, так вот, я просил бы возместить…'