Бой возобновляется, Усманов явно хочет всё закончить до окончания второго раунда, я только и вижу мелькание перед собой его перчаток. Потом на какой-то миг мы наши взгляды пересекаются, и я вижу перед собой глаза убийцы. А ведь через те же десять лет он тоже будет гнать русских из Узбекистана, называя их оккупантами, а возможно, на его совести окажутся и человеческие жизни. Сейчас же это просто волчонок, а я для него — всего лишь жертва.
И такая ярость меня вдруг обуяла в этот момент, что я, рыча что-то нечленораздельное и невзирая на боль в боку, бросаюсь навстречу напирающему сопернику и наношу серию ударов поочерёдно левой и правой. Не ожидавший отпора Усманов попросту застывает, превращаясь в статую, и последние два удара акцентированно достигают цели. Оба пробивают челюсть, после чего узбекский боксёр пятится назад и только канаты не дают ему сползти на канвас.
— Стоп!
Рефери отсчитывает нокдаун, я же в полнейшей тишине — зрители в шоке — корчусь от боли в нейтральном углу. Всё, действие блокады закончилось, а моя атака и пропущенные удары разбередили травмированный бок, к которому я, скособочившись влево, прижимал перчатку правой руки.
— Ты как, можешь продолжать бой? — слышу взволнованный голос Анатольича.
Я просто киваю, не в силах лишний раз что-то сказать. Между тем рефери предлагает возобновить бой, и я понимаю, что именно сейчас — мой единственный шанс закончить бой досрочно. Иначе, если соперник придёт в себя, рискую вообще не дожить до конца второго раунда. И я атакую, атакую так. Что перед глазами вместо плоского, раскосого лица какие-то тёмные точки, и я луплю по ним, пытаясь прервать их хаотичный полёт, и кажется, даже что-то рычу нечленораздельное.
А потом чувствую, как меня кто-то держит за руку, вижу перед собой лицо рефери, он что-то кричит мне, но я ни хрена не слышу, зато вижу лежащего у моих ног Усманова, который, опираясь на локоть, безуспешно пытается принять хотя бы сидячее положение.
— Стоп, стоп! — наконец прорывается голос рефери в моё сознание. — В угол, боксёр!
Какой ещё угол, где он, этот чёртов угол? А, нейтральный, наконец доходит до меня, и я, шатаясь как пьяный, бреду туда. Опираюсь спиной на подушку, раскинув руки на канаты, грудь тяжело вздымается, пот с меня льёт градом и, будто сквозь туман, вижу, как рефери машет руками, приглашая доктора. А затем едва державшегося на ногах соперника под руки выводят с ринга, рефери приглашает меня в центр, и я слышу объявление судьи-информатора:
— А в этом бою победу нокаутом одерживает представитель сборной РСФСР Максим Варченко!
Моя рука, сжатая в запястье цепкими пальцами рефери, взлетает вверх, трибуны свистят, Рашидов с кислой миной аплодирует… Вижу, как аж подпрыгивают с той стороны канатов счастливые Храбсков и Сегалович. Не успеваю спуститься вниз, как радостно скалящийся Лев Маркович заключает меня в свои медвежьи объятия, и в этот миг меня накрывает такая вспышка боли, что я теряю сознание, проваливаясь в беспросветную тьму.
Глава 4
Очнувшись от резкого запаха нашатыря, понимаю, что лежу на полу, а надо мной склонились взволнованные лица моих тренеров, представителей оргкомитета и сразу двух медиков— врача, обслуживающего турнир и нашего, Валерьяна Андреевича. Похоже, потеря сознания была кратковременной, и я без посторонней помощи, морщась от боли в боку, принимаю сидячее положение. Затем мне помогают встать на ноги. Врач задирает мою майку, видит огромный синячище и его брови медленно ползут вверх:
— Что это? Это явно не свежий кровоподтёк.
— Вчера вечером с лестницы упал, — говорю я, — может, что-то и повредил, только никому не сказал, чтобы с турнира не сняли.
Сегалович с Храбсковым краснеют и смущённо смотрят в пол, разве что не ковыряют его один носком ботинка, второй носком кроссовки, а врач всплескивает руками:
— Молодой человек, ну нельзя же быть таким беспечным! Вы какой-то позолоченный кругляш ставите выше собственного здоровья! А если там перелом?
Чуть было не брякаю: «Какой перелом, всего лишь трещина!», но вовремя притормаживаю. А врач тем временем делает мне укол обезболивающего, и настаивает на поездке к травматологу. Я думаю, что если попадётся вчерашний травматолог, то и меня, и тренеров ждёт серьёзный нагоняй. С другой стороны, его смена должна была закончиться утром, так что, скорее всего, есть резон посетить травмпункт. Тем более что ещё неизвестно, в каком состоянии после боя находятся мои рёбра.
— Мы сами съездим, да, Лев Маркович? — спрашиваю у совсем уже смутившегося тренера сборной. — Вот только дождёмся награждения, получим свой «кругляш» и поедем.
После чего с тренерами медленно идём в раздевалку.
— Ну ты, Максим, нас и напугал, — бормочет Сегалович, вытирая со лба испарину. — Это ведь я, дурак старый, не подумавши, обнял тебя, забыл на радостях, что у человека трещина в ребре.
— Да всё нормально, Лев Маркович, живой — и ладно, — успокаиваю я его.
Я понемногу прихожу в себя, и даже нахожу силы подняться на трибуну, посмотреть бой последнего нашего участника, выступающего в первом тяжёлом весе. Тот, к сожалению, проигрывает представителю Армении. Между делом узнаю, что мой недавний соперник в порядке, если не считать многочисленных гематом, превративших его круглое лицо теперь ещё и в переливающуюся всеми цветами радуги сферу. Да-а, посмотрел бы я видеозапись своего боя, а то ведь ни хрена не помню. Вернее, киноплёнку, потому что съёмка для телевидения велась на три кинокамеры: две стояли с разных сторон ринга на специальном возвышении, а третья работала с трибуны, держала общий план происходящего на ринге. Правда, тренеры сборных Украины и Латвии тоже снимали финальные бои на портативные 8-миллиметровые кинокамеры. Может быть, Сегаловичу или Храбскову удастся уговорить их отправить потом бандерольку с копией плёнки? Я об этом и говорю Льву Марковичу, после чего он идёт договариваться с операторами.
После выступления тяжеловесов турнир заканчивается подведением итогов. Сборные РСФСР и Казахстана имеют по две золотых медали и по одной серебряной, а вот бронзовых на одну больше у российского коллектива, что в итоге и приносит нам общекомандную победу. Среди отличившихся попадаются и знакомые фамилии, например, Александр Ягубкин из Донецка и ереванец Исраэл Акопкохян, которых точно ждёт большое будущее.
Далее финалистов и обладателей бронзовых медалей приглашают на церемонию награждения. Председатель спорткомитета Узбекистана Ибрагимов, главный тренер советской сборной Киселёв и сам Шараф Рашидов поочерёдно не только вешают на шеи медали и вручают грамоты, но и дарят призёрам национальные халаты. О, это теперь не только у мамы, но и у меня будет! Или отцу подарить? Или отцу Инги? Ладно, на месте разберёмся, для меня даже важнее, что спортивный костюм с надписью на спине РСФСР у меня никто после турнира не отбирает, будет в чём щеголять по Пензе. Или, может, даже тренироваться в нём буду, тоже пока ещё не решил.
Первому секретарю компартии Узбекистана, само собой, доверили вручать награды чемпионам. Рашидов вешает мне на шею медаль, вручает грамоту, накидывает на меня халат, жмёт руку — и всё это с кислой миной на лице. Бормочет: «Поздравляю», я в ответ изображаю улыбку:
— Спасибо, товарищ Рашидов, за прекрасный приём!
Не знаю, почувствовал ли он в моём голосе иронию, но тоже улыбнулся, кислятина с его лица после моих слов тут же улетучилась. Доброе слово — оно и соб… то есть Первому секретарю Узбекской ССР приятно. Но при этом он всё же успевает ободряюще похлопать по плечу хмурого, стоящего ступенькой ниже Усманова. Тот от такого жеста главного узбекского коммуниста тут же светлеет своим побитым ликом, пытается растянуть губы в улыбке, отчего едва зажившая рана лопается и нижняя губа приобретает алый оттенок.
Далее групповое фото призёров турнира с Рашидовым, Ибрагимовым и Киселёвым. Чемпионов подвинули поближе к центру, где стояли почётные гости, я оказался буквально рука об руку с Киселёвым.
