— Уверен. Только хорошо бы ещё блокаду сделать.
— Какую блокаду?
— Межрёберную, если ничего не путаю, — выудил я сведения из своей взрослой памяти. — Врач нашей сборной, надеюсь, способна выполнить такую процедуру?
— Не знаю… Пойду-ка я доложусь Сегаловичу. Кстати, завтрак я на тебя взял, в тумбочке стоит.
Врач уже, как оказалось, сам спешил ко мне. Глядя на мой расползшийся по всей левой половине тела кровоподтёк, уже начавший желтеть, он только покачал головой. Когда услышал, что я собираюсь выступать, посмотрел на меня, как на идиота, начал что-то бормотать про клятву Гиппократа. Но совместными усилиями мы всё же уговорили его сделать блокаду, и уже спустя несколько минут я перестал чувствовать боль в левом боку. Даже когда дышал полной грудью или делал какие-то резкие движения вроде ударов по воображаемому противнику. Врач пообещал, что действие блокады должно продлиться несколько часов. В крайнем случае, он будет под рукой, сможет повторить.
Финалы начинались в 11 часов, а в преддверии начала поединков по Дворцу спорта из динамиков разнеслось:
— Дорогие друзья, сегодня на финальных боях присутствует Первый секретарь Коммунистической партии Узбекской ССР, дважды Герой Социалистического труда Шараф Рашидович Рашидов. Поприветствуем нашего почётного гостя, товарищи!
Я выглянул в зал, там публика, до отказа заполнившая трибуны, рукоплескала чуть привставшему человеку в гостевой ложе, который через шесть лет умрёт от якобы сердечного приступа, в разгар «хлопкового дела». Рядом с ним не менее яростно аплодировал «главный спортсмен» Узбекистана Мирзаолим Ибрагимов. Наверняка Рашидов будет болеть за своих, тут и к бабушке не ходи, а то заявился бы он сюда просто так. Любопытное совпадение, моего соперника тоже зовут Шараф. Уж не в честь ли Рашидова назвали?
— Также сегодня на поединках присутствует главный тренер сборной Советского Союза по боксу Алексей Иванович Киселёв.
А, это вон тот моложавый мужик в тёмном костюме, который тоже встал, чтобы сделать залу полупоклон. Если не ошибаюсь, дважды был серебряным призёром Олимпийских Игр. Обидно, кончено, два раза подряд останавливаться в шаге от главной в жизни победы.
Против Усманова мне предстояло выйти в пятой паре. Своего соперника я увидел ещё на разминке, он меня тоже, и глаза его на плоском лице, и без того узкие, сузились ещё больше. Я же в ответ с улыбкой нагло подмигнул, и отвернулся, вернувшись к работе с тренером.
Работали мы больше для вида, потом ушли в раздевалку, чтобы будущий соперник и его тренер (кстати, славянской внешности) не видели, что теперь мы оттачиваем работу в правосторонней стойке. Жаль, времени было мало, знал бы, что так случится, мы с Храбсковым ещё дома уделили бы побольше внимания перемене стоек. Хотя, знай я наперёд, что огребу по рёбрам, не стал бы и выходить из пансионата. В общем-то, смена стоек входила в обычный тренировочный процесс, но довольно поверхностно, и я дал себе на будущее зарок, если со мной всё будет нормально, отработать этот элемент до такой степени, чтобы в неродной стойке чувствовать себя полноценным левшой.
— Как болевые ощущения? — спрашивает Валерьян Андреевич.
— Да вроде ничего так, терпимо, — пожимаю я плечами.
Между делом Шишов выигрывает свой бой, в раздевалку Вася возвращается в компании довольно Сегаловича. Я его искренне поздравляю, а сам мыслями уже на ринге.
— На ринг приглашается следующая пара финалистов в весе до 75 килограммов, — разнеслось по залу. — В красном углу боксёр, представляющий Узбекскую ССР, Шараф Усманов. Шарафу 16 лет, он из Ташкента, владеет первым юношеским разрядом, провёл восемнадцать боёв, в семнадцати из них одержал победу…
Трибуны оглушительно захлопали, затопали, засвистели, в общем, местные зрители всячески демонстрировали всенародную любовь к своему кумиру, за этим шумом даже толком было не расслышать, что там судья-информатор ещё говорил об успехах боксёра в красном углу. Я покосился на Рашидова. Тот сидел с довольной миной на лице и тоже важно аплодировал.
— В синем углу спортсмен, представляющий сборную РСФСР, Максим Варченко…
Ох ты, как загудел зал, когда я поднимался на ринг, предварительно вручив Храбскову своего олимпийского мишку. Я с невозмутимым видом занял место в своём углу да ещё поимел наглость несколько раз поклониться трибунам, обернувшись вокруг своей оси.
— С окончанием боя по возможности лучше не затягивать, — негромко советует Анатольич.
Я киваю, но в выполнении этого плана далеко не уверен.
— Боксёры, на центр, — приглашает нас рефери.
Прощупав поочерёдно наши перчатки и легко похлопал по защищающим причинное место «ракушкам», говорит:
— Ниже пояса не бить, голову низко не опускать, друг друга не удерживать, внимательно слушать мои команды. Всё поняли?
Мы киваем, соперник не сводит с меня своих прищуренных глазок, а ноздри его кровожадно раздуваются, словно у племенного бычка. Звучит гонг, и мы сходимся в центре ринга. Увидев, что я начинаю работать в правосторонней стойке, мой соперник некоторое время пребывает в растерянности, и я этим воспользуюсь, проводя два подряд джеба правой и ею же заканчивая атаку боковым в голову. Если прямые Усманов смог смягчить, приняв их на перчатки, то боковой той же правой стал для него полной неожиданностью. Однако он сумел устоять на ногах, быстро разорвав дистанцию, а секунду спустя сам ринулся в атаку.
— Двигайся, уходи и контратакуй, — советовали мне перед поединком наперебой Храбсков и Сегалович.
Я был такого же мнения, и сейчас, продолжая закрывать перчаткой левой руки челюсть, а локтем — травмированный бок, начал кружить по рингу. Какое-то время удаётся держать соперника на нужной дистанции, огрызаясь одиночными джебами правой, но ближе к середине раунда Усманову удаётся загнать меня в угол и провести серию ударов в ближнем бою. Один из них приходится как раз по локтю левой, который хоть немного и самортизировал удар по рёбрам, но всё же попадает прилично, и я чувствую тупую боль. Похоже, блокада перестаёт действовать.
А соперник раз за разом начинает выцеливать мой несчастный бок, и я понимаю, что он это делает преднамеренно. Судя по всему, те подонки рассказали ему, куда пришёлся удар корягой, вот он и лупит по больному месту. И я невольно морщусь, когда пусть и заблокированные удары, но всё же тревожат треснувшее ребро.
Сам, впрочем, стараюсь отвечать, но работаю только правой — левая у меня словно примотана скотчем к туловищу. Где уж тут закончить досрочно, как бы самому раньше времени не оказаться на канвасе.
Зрители подливают масла в огонь своими криками, в основном на узбекском, и смысл их понять нетрудно. Публика жаждет крови, и в роли жертвы должен выступить, без сомнения, русский боксёр, который трусливо бегает от узбекского батыра.
Отбегав первый раунд, в перерыве выслушиваю наставления Храбскова, что всё делаю правильно, что ни в коем случае в моём положении нельзя ввязываться в рубку, и вообще, если я чувствую себя плохо, он готов выбросить полотенце.
— Даже не думайте! — качаю я головой, — Когда мне станет невмоготу, я сам дам вам знать.
Внизу у ринга топчется наш врач, который внимательно прислушивается к нашему диалогу. Надеюсь, он не побежит к судьям требовать остановки боя.
Второй раунд. Я продолжаю кружить по рингу под свист и вопли зрителей, огрызаясь джебами правой. Из-за того, что действовать всё время приходится одной рукой, она начинает уставать, и всё чаще мне приходится её опускать и встряхивать. Почуявший запах крови узбек прёт, словно танк, его удары летят по всем уровням, но в основном он старается попасть в левую часть моего корпуса. А потом он попадает мне ниже пояса, и я поднимаю руку, призывая к остановке боя.
К моему удивлению и восторгу зрителей рефери отсчитывает мне нокдаун.
— Да он мне ниже пояса ударил!
Рефери беспристрастен, словно оглох и вообще меня не слышит. Вот же… Ладно бы судья в ринге из местных был, а то ведь русский, неужто продался с потрохами? Краем глаза вижу, как Храбсков сжимает в руке полотенце, готовый в любую секунду выбросить его на канвас, и отрицательно качаю головой. Он кивает, но в его глазах непреходящая тревога.
