– В такой обстановке происходит мобилизация внутренних ресурсов для борьбы с любой проблемой.
– А если состояние более тяжёлое?
– Допустим, температура за сорок, сильные боли в мышцах, судороги?
– Именно. Что, если в сумеречном состоянии, в полубреду формула всплывёт в сознании сама собой?
– Нежелательно.
– Что «нежелательно», Михаил?!
– Чтобы она в такой ситуации произнесла формулу… и одновременно вышла на телепатическую связь.
– Ясно. Спасибо.
Николай Иванович отпустил психиатра. Час прошёл, и Лида с Женей явились минута в минуту, как было назначено. Отрапортовали, что лечебный сеанс прошёл успешно, воздействие Таська приняла хорошо, значит, должно сработать.
– Пришлось её основательно почистить: она нахватала много энергетической грязи. Грязь такая цепкая, нехорошая. Но мы убрали.
– Где нахватала, не сообщила?
– Там немудрено. Там вообще очень грязно. А с какими людьми она общается, а куда уходит в трансе! Чуть защита ослабла – мало ли, устала там, понервничала – и пожалуйста!
– Ну хорошо, девочки, хорошо. Так она уже поправляется?
– Не совсем так. Сейчас организм активно борется с инфекцией. В ближайшие часы у неё ещё поднимется температура. Может, поломает её, голова поболит, пока идёт интенсивная чистка. Зато к утру должно основательно полегчать.
– Хорошо, девочки, – повторил Бродов, – идите отдыхайте по очереди, как обычно. С любой новой информацией – сразу ко мне. С любой! Понимаем? Я переночую здесь.
Отпустив Лиду и Евгению, он собирался вытащить дежурное одеяло и расстелить его на диване в приёмной, но вместо этого снова присел к рабочему столу, чтобы ещё немного подумать. Он выключил настольную лампу и остался в темноте.
Процесс интенсивного исцеления, который сейчас обрисовали девчонки, очень напомнил ту клиническую картину, которую Михаил Маркович считал уже критической. Сильный жар, ломота в теле, головная боль. И Таисия, конечно же, будет в тяжёлой полудрёме обращаться мыслями к тем, кто из далёкого далека сопереживает ей и стремится помочь. Таким образом, лишь невнятное произнесение про себя формулы будет отделять её от опасной черты.
Надо было предупредить девчонок, чтоб лечили вполсилы? Ерунда. Вполсилы могло не сработать, тогда Тасе всё равно стало бы хуже. А так она хотя бы ощущает поддержку и помощь подруг.
Всё не так плохо. Нет поводов у Таси воспринимать ситуацию как критическую.
Бродов вроде особо и не волновался. Но привычка заботиться о мелочах и прорабатывать любой вариант развития событий мешала отвлечься и пустить ситуацию на самотёк. Что же ещё можно предпринять в настоящий момент для подстраховки?
Простое усиление защиты тут ничего не даст: Таисии ничто и никто не угрожает, кроме формулы внушения, находящейся внутри её сознания. Беспокоить девчонок не нужно и бесполезно: им не объяснишь, что требуется, пока они не знакомы с формулой. А что же требуется теперь?
Не лечить Таисию – это уже сделано; не защищать… Быть рядом и оберегать. Оберегать от любой превратной мысли, от любого опасного настроения… Вспомнилось, как трогательно, слегка наивно, но упорно девчонки старались мысленно обнять весь город и его защитников во время битвы за Москву. Удивительно, но тогда он сам невольно включился в их работу и участвовал ровно столько, сколько она продолжалась. Отчего же не попробовать теперь?
Как ты, Таська, объясняла-то? Открываешь сердце, как объятие, и стараешься заключить в него тех, кого хочешь защитить. Получилось тогда – случайно, получится и теперь – намеренно!
Николай Иванович откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, расправил плечи и положил руки на колени ладонями вверх, как делали ученики Школы, входя в транс. Стал представлять, как раскрывается грудная клетка, а в ней распускается большой экзотический цветок вроде пиона, впуская внутрь худенькую белобрысую девочку с серьёзными серыми глазами. Девочка доверчиво сделала шаг вперёд. В груди разливалось ровное, сильное тепло…
Бродов вышел из трансового полузабытья – одновременно отрешённого и полного ясности, – когда за окном уже брезжил рассвет. Ни беспокойства, ни сомнений. Уверенность, что всё, о чём заботился, обстоит благополучно. Ощущение полноты сил в удивительном сочетании с острой сонливостью. Спать клонило так, что он едва заставил себя сделать несколько шагов до дивана и повалился, не расстегнувшись и не заведя будильника. Кто-нибудь или что-нибудь поднимет же его к началу рабочего дня.
Евгения постучалась раньше, чем пришла секретарша.
– Николай Иванович, Тасе лучше. Температура упала, респираторные явления прекратились, состояние бодрое. Она собирается, чтобы идти на работу.
– Не надо бы ей сегодня отлежаться?
– Если что, пожалуется на плохое самочувствие и уйдёт. Но пока она не хочет привлекать внимания к своей болезни.
– Почему?
Девушка пожала плечами.
– Наверное, там есть свои целители. Нам разве надо, чтоб они трогали её? Ещё нащупают что-нибудь… скрытое…
– Не страшно. Это предусмотрено. Она надёжно прикрыта. Если что, пусть не фасонит, а отправляется в кровать. Передай ей это, хорошо?
– Передам, Николай Иванович. Но она к вечеру уже будет здорова, вот увидите! Только слабость разве что.
– Надеюсь.
Похоже, что на сей раз обошлось. Но потом… Потом надо будет думать, что делать с резервной частью формулы: кто, когда и как избавит Таисию от этой мины, сидящей у неё внутри. Эта часть ненадёжна. Девушка работает сильно, осознанно. В самом худшем случае ей хватит силы воли, чтобы применить формулу по основной схеме. Надо разговаривать с Михаилом. Надо подобрать ключ, снимающий лишнюю теперь часть внушения, и выбрать способ передачи ключа. Письмом? Или в беседе с нелегалом, который её курирует? Она должна получить ключ и самостоятельно им воспользоваться. Надо всё обдумать, решить и действовать не откладывая.
– Николай Иванович, зайдёте к нам? Есть кое-что обсудить. Сейчас получится зайти?
Вальяжный тон, очень натуральная небрежность в голосе. Бродов похолодел. Нет сомнений: случилось нечто очень плохое, на что по телефону – по защищённой телефонной линии! – нельзя даже намекнуть.
Добираться до товарищей из нелегальной разведки не далеко: только площадь перейти. Минут пять. Николай Иванович приказал себе не думать, не гадать и идти спокойно. Но по лестнице он поднимался уже почти бегом, что дало ожидаемый результат: в знакомую дверь Бродов ввалился практически на ощупь – в глазах потемнело. Хозяин кабинета обеспокоенно поднялся навстречу.
– Присядь, Николай Иванович! Коньяка накапаю?
– Какой, на хрен, коньяк?! – ожесточённо процедил Бродов. – Что у нас?!
Собеседник удивлённо поднял брови и на несколько долгих секунд задумался. Потом воскликнул:
– А! Да нет! Всё штатно, все на местах, работают. Извини, что заставил понервничать.
Николай Иванович выдохнул; наконец опустился на стул и спросил расслабленно:
– А чего звал-то?
– Сейчас поговорим.
Прежде они всё же выпили по глотку коньяка.
– Между прочим, есть повод. Можно и Немезиду… Таисию подавать на награждение.
Очередное представление на Игоря не так давно уже было подписано. Игорем с недавних пор взялся непосредственно руководить Главный Куратор. Это – признание достижений не только самого парня, но и всей Лаборатории, это – огромный успех.
Николай Иванович в глубине души был уверен, что Тася уж не по одному разу заслужила медаль, а то и орден. Однако, пока она вела работу лишь на поле нейроэнергетики и оккультизма, объективно доказать ценность полученной информации и проведённых операций было проблематично. Теперь же пошли результаты совершенно реальные, ощутимые и важные для коллег из нелегального управления.
– За «интенданта»?
– По совокупности, но за него, родимого, в первую очередь.
– Наконец-то! Очень рад.
Целый генерал, пожелавший по собственной инициативе продаться немецким антифашистам или разведке союзников, – этот улов затмил всё предыдущее. Да ещё Таисия так удачно влистила, напророчив ему успех авантюры. Какие-то у него были свои выходы то ли на англичан с американцами, то ли на подпольщиков. Но благодаря своевременно полученной информации мы всех опередили.
