Букреев медленно прочитал бумаги, его глаза скользили по строчкам с профессиональной внимательностью опытного прокурора. Наконец он поднял взгляд:
— У вас на меня ничего нет. Но будем следовать букве закона — задерживайте. — В его голосе звучала странная смесь покорности и скрытой угрозы.
Артёмьев повернулся к бледной, дрожащей девушке, прижимавшей к груди шёлковый халат:
— И вас, госпожа, попрошу пройти с нами.
Внезапно её лицо исказилось истерической гримасой:
— У него... у него в подвале тайник! Я видела, как он что-то прятал! — Её голос сорвался на визг. — Вы же зачтёте мне содействие следствию, да?
Букреев закрыл глаза и с отвращением покачал головой:
— Ох, вот же дура... — прошептал он тоскливо.
Артёмьев молча кивнул, и двое оперативников немедленно двинулись в сторону подвала, их тяжёлые ботинки гулко стучали по деревянной лестнице. В воздухе повисло напряжение — все понимали, что сейчас может открыться что-то важное.
Один из оперативников поднялся из подвала, снимая перчатки.— Обнаружили сейф, — доложил он, вытирая пот со лба.
Артемьев повернулся к Букрееву:— Может, откроете сами? Сэкономите всем время.
Генерал лишь пожал плечами, разведя руками в театральном жесте — мол, ничего не знаю, это не моё.
Пока оперативники продолжали обыск, Артемьев вызвал "медвежатника". Через два часа во двор въехал невзрачный седан, из которого вышел сухой старик в поношенном плаще и круглых очках — точь-в-точь как районный терапевт из бедной поликлиники.
Он молча проследовал в подвал, а через пятнадцать минут так же безмолвно вернулся, будто просто выходил проверить почтовый ящик. За ним оперативник вынес прозрачный пакет с документами.
Артемьев встряхнул пакет:— Может, теперь расскажете, что это?
Букреев сжал губы:— Не надо мне дело шить. Это не моё.
— Хорошо, — кивнул Артемьев. — Поехали в отдел.
Когда Букреева вели к машине, он нарочно замедлил шаг возле меня.— Ну что, — прошипел он, — вот ты и отблагодарил за помощь, Иуда. — Плевок шлёпнулся в сантиметре от моих ботинок.
Я наклонился к его уху:— Вы мне собирались помочь так же, как моим родителям? Устроить "тихую кремацию"? — мой голос звучал как лезвие.
Генерал дёрнулся, будто получил пощёчину. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то — то ли страх, то ли понимание. Он замер, словно что-то вычисляя, но оперативник грубо толкнул его в сторону машины.
В пять утра я сидел за зеркальным стеклом вместе с Первым, наблюдая за допросом Букреева. Артёмьев вёл его уже три часа, но генерал держался спокойно, словно это была обычная планерка. Когда ему показали документы, которые я передал Первому, он лишь усмехнулся:
— Ну, это дело прошлого. Будете копать — вас самих закопают.
Явный намёк на то, что изначально лабораторию курировал сам Император. На красные пометки на полях он лишь пожал плечами:
— Проводите почерковедческую экспертизу. Я патриот и всю жизнь отдал служению Родине. Не надо мне шить какую-то измену.
Пока Артёмьев давил на него вопросами, Первый листал изъятые документы. Время от времени он хмыкал, а потом вдруг протянул папку мне:
— Читай. Может, свежий взгляд что-то заметит.
Я открыл файлы. Внутри были досье на верхушку террористической организации «Гнев Матушки Природы»: компромат, схемы финансирования, связи, места явок, даже личные привычки лидеров.
Первый тяжело вздохнул:
— Компромат на террористов — это хорошо, но для дела против Букреева не годится. Он скажет, что вёл оперативную разработку, а потом ещё обвинит нас в срыве сложной операции.
— Я забыл вам рассказать одну важную вещь, — сказал я.
Первый приподнял бровь:
— И? Не томи.
— Наша двойная агентка, Марина… — я ткнул пальцем в её папку, — носит заколку с артефактом. Вспомните записи из лаборатории о свойствах янтарной субстанции. У всей верхушки есть такие украшения — кольца, кулоны, браслеты. Это их опознавательный знак для «ближнего круга».
Первый замер, потом резко выпрямился:
— Ох, Петр… Молод ещё, но хоть не опоздал с докладом. Это меняет всё. Если у них такие артефакты — значит, Букреев мог их программировать. Влиять на сознание. Но сейчас он уйдёт в глухую несознанку, и мы ничего не докажем.
Я достал кортик деда и положил его на стол.
— Помните этот кортик?
Первый кивнул:
— Наградной кортик Максима.
— А знаете ли вы о его магических свойствах? Кроме того, что он ключ?
Лицо Первого исказилось, будто от внезапной боли.
— Да, помню. Я даже… добровольно испытывал его на себе. — Он медленно поднял на меня взгляд. — Предлагаешь полевой допрос с пристрастием?
Я молча кивнул.
— Чтож… Давай. Но вопросы буду задавать я.
Мы встали. Первый приказал офицеру отключить камеры, и мы направились в допросную.
Когда дверь допросной распахнулась, и мы с Первым вошли, Букреев даже не шелохнулся. Он сидел, развалившись в кресле, пальцы барабанили по столу в насмешливом ритме. Но когда его взгляд упал на кортик в моих руках, пальцы замерли на полпути к следующему удару.
— О-о, какая трогательная встреча, — губы генерала растянулись в ухмылке, но глаза остались холодными, как лезвие. — Максимов кортик... Думал, сгнил вместе с хозяином в турецкой земле.
Я медленно провёл пальцем по клинку, и сталь ответила едва слышным звоном. Букреев фыркнул:
— Что, мальчик, собрался пугать? Я в окопах вонючих сидел, когда ты ещё в штаны ходил. Этот кусок железа...
Он не договорил. Кортик в моей руке вдруг вспыхнул тусклым синим светом, отбрасывая мерцающие блики на его лицо. Генерал откинулся назад, впервые за весь допрос нарушив свою позу всевластного хозяина положения.
— Вы же знаете, что он делает, — тихо сказал Первый, поправляя манжеты. — Особенно с теми, кто... ну, как бы помягче... уже знаком с его свойствами.
Букреев резко вдохнул, его пальцы вцепились в подлокотники:
— Вы не посмеете! Я генерал военной прокуратуры, кавалер...
— Ты предатель, — перебил я, делая шаг вперёд. Кортик теперь светился ровным пульсирующим светом, будто вторя моему сердцебиению. — И сейчас ты нам всё расскажешь. Добровольно... или нет.
Генерал вдруг рванулся вперёд, опрокидывая стул — последний порыв отчаяния. Но Первый был быстрее. Его ладонь с хрустом вдавила Букреева обратно в кресло.
— Вася, Вася... — Первый покачал головой с почти отеческим разочарованием. — Ты же сам испытывал его на допросах. Помнишь, как хвастался, что ни один агент не выдерживал больше пяти минут?
Кортик теперь горел как уголь, освещая потное лицо Букреева изнутри. Его наглость трещала по швам — губы дрожали, а глаза метались между нами и дверью, как у загнанного зверя.
— Последний шанс, — прошептал я, поднося лезвие к его груди, но не касаясь. — Кто отдал приказ убить моих родителей?
В комнате запахло жжёной кожей — отчаянное сопротивление генерала заставляло артефакт нагреваться. Но мы знали — он сломается. Всегда ломались.
Глава 21
Генерал Букреев дрожал, как осиновый лист, его лицо покрылось испариной. Кортик в моей руке светился ровным янтарным светом, подтверждая правдивость его слов.
— Я.. это был я, — выдохнул он, сдаваясь окончательно. — Приказ отдал я.
Первый тяжело вздохнул, затем повернулся ко мне:
— Петр, я же сказал — вопросы задаю я. Вася прекрасно знает, как работает этот артефакт. Сейчас ты увидишь, как надо вести такой допрос.
Он наклонился к Букрееву, его голос стал мягким, почти дружелюбным, но в глазах читалась стальная решимость:
— Вася, слушай внимательно. Я задаю вопрос — ты отвечаешь. Чем быстрее и правдивее ответишь, тем быстрее Петр уберет от тебя кортик. Договорились?
Генерал, роняя слезы, кивнул.
— Кому была выгодна смерть родителей Петра? — спросил Первый.
Я сильнее прижал кортик к груди Букреева, чувствуя, как его лезвие слегка вонзается в кожу.
