Сердце его выпрыгивало вон из груди. Полет на луну в седле «Харлея», да в компании с демонессой Лилит, когда они промчались таким же магическим коридором и унеслись к звездам, был и впрямь легкой прогулкой с ветерком в сравнении с этим его появлением в древней Трое, в спальне украденной спартанской царицы.
– Кто ты? – вдруг спросила женщина.
Вот когда он вздрогнул – как током пробило! Она не обернулась – просто спросила, как будто речь шла о чем-то самом обыкновенном. Он понимал ее язык! Она говорила на греческом, но он понимал ее и был уверен, что она тоже поймет его. Потому что если нет, хуже будет ему. Елена не спала, она будто ждала чего-то.
– Ты не человек – человека не пропустила бы моя стража, – подняв руку с уголком покрывала, продолжала рассуждать она, – которая стоит под дверью и готова убить всякого, кто попытается даже взглянуть на меня; и человек не забрался бы в нашу с мужем спальню по отвесной стене. – И только тут она повернулась к нему и приподнялась на локте. Ее золотые волосы, сейчас охристые, густо рассыпались по плечам. – Так кто ты, незнакомец? Мой тайный обожатель, жаждущий видеть меня и говорить со мной, поцеловать мои ступни и дотронуться моей руки. Клянусь Афродитой, твое присутствие взволновало меня…
Горецкий язык проглотил. Он плохо различал ее черты во мраке – только видел, как лунный свет растекается по ее телу, укрытому тонкой полупрозрачной рубашкой. Но даже отсюда он видел, что она прекрасна. Красота, стать, гибкость кошки, музыкальный голос – все было с ней. Одним словом, Елена…
Но как же ему сейчас захотелось домой! Броситься с головой в зеркало и кубарем выкатиться в зале Эрмитажа, к дохлым египтянам. Но там ждала его Лилит, а с ней разоблачение, тюрьма, позор!
– Я знаю, ты не человек, – вдруг убежденно открылась Елена, – ты – бог, но кто именно? За мной охотились все, но кто ты?
Пора было решать: быть или не быть. Оказаться разоблаченным дураком, которого сбросят со скалы за святотатство, или стать вероломным победителем. Очень вероломным и коварным подлецом, самым бесчестным и отпетым негодяем, но живым и здоровым. Да еще в прибытке – помять и потискать в постели эту женщину, ее богоравное тело…
Недолго думая он выбрал второе. Тем более что негодяйствовать ему было не привыкать.
– Я – Аполлон, – уверенно сказал Горецкий и ступил в поток лунного света. – Сын Зевса!
– Я так и знала! – восторженно сказала Елена. – Но что за рубище на тебе, мой прекрасный Феб?
Только тут он вспомнил, что стоит перед ней в одежде из пары-тройки московских бутиков. В одежде, собственно, неплохой, но мало подходящей к ситуации. Он хотел было поспешно сказать: мол, так сейчас ходят на Олимпе, последний писк моды, но сдержался. Истеричный крик Елены Прекрасной: «Стража, ко мне, убейте его!» – предостерег его от острот. Не за кафедрой в университете!
– Я оделся так, чтобы никто не догадался, кто я; чтобы меня приняли за раба и оставили в покое.
– Умно, – согласилась она.
Но, кажется, что-то еще смущало ее – и прекрасного Феба она представляла немного иначе.
– А почему у тебя такая несуразная внешность?
А вот реплика «несуразная внешность» обидно уколола его. «Претенциозная бабенка! – подумал он. – Принцесска на горошине».
– Чтобы подобраться к тебе, я изменил свой облик, Елена. Как это часто делают боги.
– Да, знаю, – очень просто кивнула она. – Зевс обратился в лебедя, чтобы подкрасться и соблазнить мою мать Леду. Я так до сих пор и не знаю, кто мой отец – Зевс или спартанский царь Тиндарей.
Горецкий подумал: она права. Искусствоведы до сих спорят, кто ее настоящий отец. Похотливый Зевс то и дело превращался в разных зверюшек, птиц, в дождь, чтобы овладеть той или иной богиней, царицей или просто симпатичной женщинкой.
Елена села на кровати, подтянула к животу ноги, прихватила себя за колени.
– Подсядь ко мне, прекрасный Феб.
Он осторожно сел на край ее пышной кровати.
– Все, как ты скажешь, Елена.
– Когда же ты примешь свой истинный облик? Я смущена от того, что мне приходится называть уродливого раба прекрасным Аполлоном.
«Вот избалованная сука, – подумал Горецкий. – Будет тебе сейчас Феб!»
Пора было действовать, и ночной гость сказал:
– Дай мне руку, Елена. Этим прикосновением ты сама вернешь мне мою внешность.
– О, с радостью! – пропела она и протянула ему руку. – Стать частью твоего волшебства – это честь для меня!
Властно сжав ее руку, он мучительно вспоминал, как выглядел знаменитый Аполлон Бельведерский, но наконец мозаика сложилась, и вскоре это видение передалось и Елене. Было видно, как жадно вспыхнули ее глаза, как стала трепетно вздыматься высокая грудь первой красавицы античного мира, как приоткрылся рот, желая немедленного поцелуя.
– Да, ты прекрасен! – вырвалось у нее. – Таким я всегда видела тебя во сне!
– А ты видела меня во сне?
– Конечно! Даже когда я была совсем девочкой, с Тесеем. Он и его товарищ, такой же старик, выкрали меня из дома, а потом делили, бросая кости; с мужем Менелаем, а он был хорош; с красавчиком Парисом я думала о тебе! А мои женихи! О, боги Олимпа! – покачала она головой. – Первые красавцы-цари приехали ко мне свататься со всей Эллады. Думаю, ты слышал об этом! Ходили петухами передо мной, разве что не кукарекали! – рассмеялась она. Она сменила позу, скрестила перед собой ноги и стала загибать пальцы: – Аякс Великий из Саламина, Алкемон и Амфилох из Аргоса, Эвмел из Феры, Анкей из Самоса, Патрокл из Опуса, Поликсен из Элиды, Одиссей с Итаки…
– И Одиссей там был?
– Еще как был! Всех решил надуть и выпроводить вон. А сам хотел остаться. Тот еще хитрец. Но мне он показался симпатичным…
– Не стоит перечислять всех, Елена. Просто скажи, сколько их было всего? А то пальчиков не хватит…
– Тридцать пять, кажется, или тридцать семь? Точно уже не помню. Но досталась я Парису, только и он мне уже надоел, если честно. Это так трудно – любить все время одного мужчину. Всегда хочется большего и лучшего. – Ее глаза заблестели совсем лукаво. – Но за всеми этими бородатыми царями я всегда видела один лик – прекрасный и чистый лик Аполлона! Мне и юный Парис приглянулся, потому что немного походил на тебя. Совсем чуть-чуть. – Она в доказательство своих слов даже свела перед носом мнимого Аполлона указательный и большой палец: – Капелечку.
«Интересно, врет она или нет? – подумал Горецкий. – Да неважно!» Чего тянуть, если она видела за всеми этими бородатыми физиономиями его безбородый лик? Пора идти в атаку.
А вслух сказал:
– Ты же не откажешь богу Аполлону в одной безобидной просьбе?
Но красавица лишь соблазнительно улыбнулась:
– Как я могу отказать самому Аполлону? – Сидя в той же позе со скрещенными ногами, она потянулась к нему, и под рубашкой открылась ее грудь. – Я выполню все, что ты скажешь.
– Поцелуй меня.
– Я так и знала, что ты попросишь об этом!
Он взял в ладони ее лицо. Это был воистину волшебный поцелуй! Таковым он показался и Елене, и ее ночному гостю. И Елену Прекрасную повело от этой близости, и его, хитрого и ловкого путешественника по временам.
– Ну как? – спросил он.
– Зачем вопросы? Обними меня и поцелуй еще, – на этот раз почти потребовала она. – И покрепче обними!
Как он мог отказать Елене Прекрасной в такой просьбе? Как мог не впиться в нее губами, как в сочный плод? И он обнял, и поцеловал, и впился, и плохо верил тому, что происходит, когда в ладони его влилась ее полная молодая грудь, а потом жадные руки прошлись и по ее бедрам, поднимая рубашку.
– Сбрось одежды, милый Аполлон, чтобы третий поцелуй был самым горячим и неистовым! – прошептала Елена.
Горецкий немедленно и очень проворно разделся. А Елена уже легла на спину и подтянула вверх ночную рубашку. Вот оно, первое лоно мира, вспыхивая до головокружения, думал Горецкий, то лоно, о котором мечтали ее современники, люди и боги, художники и скульпторы, писатели и поэты всех веков! Вот оно!
