Протерев зеркало рукавом камзола, О’Райли ногой придвигает косой табурет ближе и опускается на него. Каждое ее утро дома, в поместье отца, начиналось с туалета. Она садилась перед зеркалом, и две служанки – Мари и Оливия – бережно заплетали ей волосы. Морриган прихорашивалась и улыбалась, немного кривляясь: то вскинет брови, то надует губы или покажет язык пухлой Мари. Теперь же она не смотрит в зеркало даже по праздникам.
Привыкнуть к собственной дефектности некогда красивая девушка все еще не может. Моргана касается кончиками пальцев щеки, рассеченной на две части. Кривой шрам извивается. Рука одного из мучителей дрогнула, когда корабль ушел в правый крен. Ржавое лезвие полоснуло неуверенно, но резко. Затупленный клинок не рассекает плоть. Он немилосердно разрывает ее, оставляя глубокую рану, которой уже никогда толково не затянуться.
Она изуродована. Но мало того, она ослепла. От сильного удара тупым предметом – об угол стола, когда вырывалась, пытаясь спастись. Уж лучше бы ей выбили зубы, чем оставили такой. Врач сказал, что глаз повредился. И, скорее всего, она больше никогда не сможет видеть. А Моргана уже и не видела – повязка едва ли пропускала свет. И когда она сняла ее – ничего не изменилось. Теперь мир для нее стал трудно преодолимым. Она начала врезаться в столы, стулья, запинаться о косяки и сундуки. А расстояние перестало быть таким, каким она его видела ранее. Все неожиданно вытянулось – чтобы понять, что действительно окружает ее, приходится вертеть головой. И оставлять вещи исключительно на своих местах, чтобы потом найти их, не прилагая особых усилий.
Ирландка стала некрасивой. И кузина Кэт с плачем будет смотреть на ее лицо, если им когда-нибудь доведется вновь встретиться. Она возьмет ее ладонями за щеки и не уймет рыданий, даже если Моргана попросит прекратить. Соленая слеза скатывается до подбородка, срывается с него и падает на истрепанную жизнью льняную рубашку. Оставляет маленький мокрый кружок.
Невозможно. Она дергается. Вскакивает с табурета, в сердцах пинает его и шипит подобно змее, разозленной неудачным прикосновением к слабому месту. Моргана разрывается. Ее душа мечется, а сердце с каждым вздохом бьется все чаще и чаще. Бессилье захлестывает. И мучительный выбор напоминает о том, что он есть. Она не может сделать все сразу, и нужно согласиться на что-то одно. И самое важное – освободить свой народ.
Вот только крохотный червячок эгоизма точит и грызет капитана изнутри. Можно взять в руки артефакт и найти всех оставшихся врагов, вспороть им лица, как вспарывают брюхо морским рыбам, пустить кровь, а затем понестись по волнам, чтоб завершить начатое Хуаном Понсе де Леоном. И, быть может, звезды вновь отразятся в каждом зрачке.
Моргана поправляет полы шляпы и выходит на палубу. Южная ночь сегодня безлунная. Она далеко не романтик, но ей нравится слушать, как шелестят волны, то и дело ударяясь о борт «Авантюры».
«Острого лезвия», – О’Райли мысленно поправляет себя. Когда-то, не зная морских суеверий, она переименовала корабль в «Авантюру», но так и не удосужилась поменять ту красивую табличку на корме. Может, это и правильно – оставить кораблю его старое название, чтобы море было хотя бы немного благосклонно к ним. В любом случае, у нее нет выбора, так как каперскую грамоту Бентлей подписал именно на судно с таким наименованием.
Наверное, Моргане следовало бы лучше прочитать каперскую грамоту. Она пробежалась лишь по ней взглядом, чтобы убедиться, что ее не обманули. Но совершенно не вчитывалась в содержимое, остановившись только на своей фамилии, на названии корабля и на том, кто ее подписал.
Лорд Бентлей Кеннет.
Он гордится собой, с особой любовью выводит свой титул, фамилию и имя. Таким любуются только люди, заслужившие свой титул потом и непосильным трудом. Хотя в случае с Кеннетом, наверное, правильнее выразиться «кровью».
О’Райли вышагивает по палубе, направляясь в сторону бака [18]. Скрипят снасти, ветер надувает паруса, но в целом тишину и покой ночи не нарушает ничего. Стоило захватить с собой фонарь, чтобы просто так не скитаться впотьмах, ориентируясь только на ходовые огни, маячащие впереди ярким светом, будто схваченные и запертые за венецианским стеклом звезды. Моргана шагает к жаровне, расположившейся прямиком под песочными часами.
Завидев капитана, часовой – сегодня это бездельник Боб, постоянно трущийся рядом с камбузом, – толкает в плечо сгорбившегося марсового. Если хочешь жить в уюте – ешь и пей в чужой каюте! Руководствуется он исключительно этим, и ведь успешно вертится, не ругаясь ни с боцманом, ни с коком.
– Кэп, а вы куда эт направляетесь? – Боб выпрямляется, почесывает плешивую бородку.
– А тебя это волновать не должно. – Ирландка достает из внутреннего кармана трубку. Продувает, чтобы убедиться, что чубук не забился остатками табака, да достает плоскую коробочку.
– Так, эт, мое то дело. Сказали вас на кубрик не пускать, да гнать взашей, коли заметим, эт, да.
– Ты че мелешь, придурок. Совсем уже мозг весь выдуло ветром. Кэп, не слушайте. Он сегодня с грота навернулся да ванты порвал. Вот и умом повредился, когда втемяшился в палубу.
Марсовый Фредди ударяет Боба в коленку кулаком, да так, что хрустят его собственные пальцы. Он сегодня должен следить за порядком, но, видимо, лоботрясничает поближе к теплу.
Моргана хмыкает, убирает коробочку с табаком обратно и, не произнося ни слова, отправляется на нижнюю палубу. И как только глупцу Бобу удается вертеться между боцманом и коком, не получать лишних рабочих часов и избегать собачьей вахты неделями, если он язык за зубами держать не умеет. Может, там внизу ничего и не происходит, да только глуп тот капитан, который не проверит болтовню матроса.
Фредди подскакивает с ящика, отвешивает подзатыльник Бобу и, подхватив фонарь, походкой вразвалочку устремляется за Морганой.
– Кэп, не нужно вам на кубрик. Делать там нечего, все дрыхнут, как копыта откинули, да фонари давно погасили.
– А я не чихвостить вас за карты иду. Ты меня за дуру не держи, знаю же, что играете. Хоть не на деньги. За это бы я вас тут всех выпорола. – О’Райли на мгновение задерживается. – За фонарь спасибо. Попрешься за мной, скажу к гальюну позорно привязать, глядишь, соленая вода да всю дурь с тебя вымоет. Теперь дуй на вахту, пока боцману не донесла, что тебе заняться нечем.
Забрав из чужих рук лампу, Моргана спускается по покатой лестнице, чтобы впервые за долгое время очутиться где-то за пределами каюты и квартердека [19]. Кажется, что прошла не одна жизнь с того момента, как сама она пыталась заснуть в закутке рядом с якорным клюзом. А теперь ест, пьет и спит в теплой постели подобно королеве Англии, гоняя лишь блох, ползущих от кота.
Раздраженно рыкнув, но потупив взгляд, Фредди возвращается на ящик, а капитан, крадясь, как дикий хищник, уходит. Сначала нижняя палуба встречает ее неприветливой темнотой, но чем глубже она спускается, тем ярче становится свет и четче слышно голоса пиратов.
Басят все наперебой, обсуждают с азартом и рьяно. Но средь голосов не слышно ни боцмана, ни Колмана. Оба, вероятно, давно уже спят: Мерфи весь день заменял рулевого, а боцман, уставший лаяться с людьми Кеннета, и вовсе, глотнув грогу, точно завалился на правый бок. Пока начальство отдыхает, трюмные крысы что-то обсуждают.
Моргана прислушивается к разговору.
– Да гнать взашей надо. Давно всем было ясно, с бабой на корабле не сладиться. А тут – капитан!
– Так, э, сносный же капитан. Не обижает да жалованье платит исправно, – шепелявит Дохляк Бен. Он чавкает, от чего фраза звучит еще более неразборчиво, но многие уже привыкли и научились понимать его безобразную речь.
– И якшается с англичанами. Где это видано, чтоб ирландцы – да с англичанами дела водили. Нас на родине как свиней режут, а она тут. Ишь, хвостом крутит и как вша скачет.
