– Тогда к чему вы сюда пришли?
Лорд ставит на пол фонарь.
– Я присяду, – он указывает ладонью на скамью.
Моргана фыркает. Бентлей достает платок, вытирает скамью перед тем, как опускается рядом. Словно само нахождение подле нее может запачкать его одежды. Претенциозность лорда не знает границ, а корона, которой он негласно короновал собственную голову, обручем сдавила череп.
На вид Бентлею не больше двадцати пяти, но он уже считает себя великим человеком, самым способным и блистательным из всех когда-либо существовавших. Все вокруг него не больше, чем рабы, а он их господин. При этом его фамилия не принадлежит ни к одному аристократическому роду, по крайней мере из тех, которые может вспомнить О’Райли.
– Послушайте, Моргана. Я понимаю ваше недовольство, но давайте будем вести себя серьезно, соответственно статусу и положению. Вы работаете на меня. И выполняете то, что я скажу. Вы совершили проступков не на один смертный приговор. И смею вас заверить – то, что еще ни один не исполнен, говорит лишь о моем безграничном милосердии по отношению к вам.
Хриплый смешок срывается с губ капитана. Ему ли говорить об их положении. Быть может, она и отказалась от своего титула, когда стала опальной дочерью, но принижать себя никому не позволит.
– Я сказал что-то смешное?
– Отнюдь.
Поджав губы, Кеннет поправляет бант на шее.
– Так вы будете работать с моими людьми? Или лучше вновь прибегнуть к шантажу, чтобы вы стали более сговорчивой?
– Сказала же, я не собираюсь сидеть на «Приговаривающем» и пытаться состроить из себя человека, примерно служащего вам. Я работаю одна. Мне не нужны ваши прилизанные болваны, а вот я вам нужна, и вы это прекрасно знаете.
Ладонь Кеннета ложится на руку Морганы, он стискивает ее холодные пальцы. Выбирает из связки нужный ключ и расстегивает наручники. Те с металлическим звоном цепи падают на пол. Капитан только и успевает отдернуть ногу, чтобы спастись от удара. Кандалы уже успели оставить след на запястьях, О’Райли тянется, чтобы потереть красные отметины, но Кеннет опережает ее. Сам растирает травмированную кожу.
– Мне казалось, вы умнее. Хотите жертвовать собой – пожалуйста, но в ваших руках судьба и жизни вашей же команды. Если вы не соизволите подняться наверх, «Острого лезвия» не станет, как и всего ее экипажа, – скучающе произносит лорд. Он утомлен их препирательством.
Да и сама Моргана порядком устала доказывать упертому мужчине что-то. Но со всей присущей ей ядовитостью, роднящей ее со змеями, побежденными святым Патриком, капитан презрительно выплевывает:
– А если я останусь на вашей посудине, то мы станем свидетелями пиратского бунта. Меня выставят с моего же корабля в первом попавшемся порту, едва только ноги коснутся земли. В лучшем случае я соглашусь на унизительные условия и отстранение от власти, в худшем – меня пырнут ножом, чтобы прикончить, как неугодную шлюху.
Злобная усмешка. Моргана мысленно проклинает садистское удовлетворение Бентлея.
– Думалось, у вас как-то больше власти на «Лезвии». Но хорошо, если все настолько сложно в ваших пиратских взаимоотношениях, у меня есть мысль, как сделать так, чтобы все остались довольны.
Он поднимается и уходит, оставляя О’Райли один на один с открытой дверью карцера. Все меньше и меньше ей понятны поступки и чувства Кеннета. Все больше и больше ей хочется его убить.
Глава 15. Неприятные разговоры с трюмными крысами
Лорд Бентлей Кеннет, Оливер Спаркс, вся команда «Приговаривающего», состоящая из лощеных холеных выходцев из высших сословий, доводят Моргану до исступления. Капитан не может найти себе места, и стойкое чувство неправильности совершаемых действий и решений не оставляет ее ни на минуту. Жизнь казалась праздником, когда она заполучила в руки от пьянчуги на Тортуге обрывок карты: величайшая глупость похвастаться найденными сокровищами в кругу пиратов, кто-нибудь обязательно умыкнет у тебя заработанное непосильным трудом. И виноват в этом будешь только ты сам, потому что не смог удержать язык за зубами.
Когда обрывок карты подтвердил все теории О’Райли, она была уверена, что дальше будущее наладится. Если не изменится, то хотя бы станет безоблачным. И ветер перемен будет не просто ерошить волосы на затылке, а наполнять паруса ее брига ветром. Вот только судьба в очередной раз повернулась задницей. И поцелованная удачей ирландская девица оказалась болтающейся на краю. Каждый новый день она будто идет по шаткой доске, перекинутой между двумя кораблями, а внизу в черном омуте некогда лазурного моря хищные голодные акулы ожидают, когда же она оступится.
Корабль Морганы заполняют английские офицеры. Кеннет ступает на палубу как хозяин. Он считает своей собственностью все, на что успел поставить печать Ост-Индской торговой компании. И вопрос времени, что в следующий раз он захочет прибрать к загребущим рукам. О’Райли приходится сцепить зубы. Она знает, какую реакцию ожидать от команды. И ей тошно смотреть на перекошенные лица людей, которые для Кеннета всего лишь мусор и пыль под ногами. Лорд шагает так важно мимо матросов, даже не думая акцентировать внимание на неодобрительном шепоте и хмуром рыке. Роптать можно сколько угодно, это делу не только не поможет, оно его лишь усугубит.
– Капитан О’Райли, не соизволите ли сообщить мне, где же находится моя каюта?
Бентлей невыносим.
На «Авантюре» для него нет каюты. И никогда не будет. Кеннет привык к условиям «Приговаривающего», у него роскошная каюта, разделенная на кабинет и спальню, с красивым глобусом, витражными окнами и множеством картин, в том числе и с его портретом с надменным выражением лица. На судне Морганы единственное уютное местечко – ее капитанский угол. Но к себе О’Райли не позволит ему подселиться, а выгонять Колмана с нагретой койки подобно предательству.
Капитан скрещивает руки на груди, сводит брови, между ними образуется складка, на лбу – морщины. Кривой шрам не сильно искажается. Ноздри Морганы раздуваются, она отвечает холодной и резко:
– Для вас – нет каюты.
– А как же ют? Не могу поверить, что на нем не размещается ваш квартирмейстер Колман или боцман, – непринужденно интересуется лорд. – И разместите моих людей в надлежащих условиях. Чтобы им было комфортно работать.
Будто кому-то когда-то было комфортно в море. О таком высоком понятии говорят только люди, никогда не служившие на бриге или шлюпе, где матросам приходится спать чуть ли не на головах друг друга. Моргана кусает щеку и губы изнутри. Ей нужно почувствовать хотя бы крошечную боль, чтобы не потерять контроль.
– Карты можно сложить у меня в каюте. А разместиться – где придется. Тут вам не ваш галеон, постелите лежак у пушки да наслаждайтесь моментом, пока башка не ударится о борт.
Правый глаз Кеннета дергается, мужчина снимает треуголку и отряхивает с нее незримую пыль. Каждый из них провоцирует другого, расшатывает лодку, в которой они находятся. Ссорятся за весла, но не налегают на них. И если бы это была не метафорическая лодка, то она бы уже давно перевернулась и накрыла их, заставив захлебнуться соленой водой. Моргане приятно представлять, как Кеннет погибает. Втайне она надеется, что в один из дней его смоет волной с палубы, несколько солдат бросятся спасать, но вылавливать уже будет нечего.
Или, может, на горизонте замаячат испанские суда, начнется ожесточенный бой. И неконвоируемый линейный корабль будет разрушен огнем с правого борта. В море много способов умереть, вот только смерть предпочитает забирать лучших. И если Кеннет все еще жив – это лишь скверное подтверждение тому, что он худший из представителей человечества.
И все же сколько угодно можно лгать себе, когда никто не видит наброски чужого лица в твоем дневнике.
* * *
Взяв из ящика возле запыленного мутного зеркала, частично занавешенного грязной красной тряпкой, бутылку бурбона, Моргана зубами выдергивает пробку. Она наливает алкоголь в стакан и залпом опрокидывает в себя. Легкое помутнение в голове, потемнение в глазах и горький привкус спирта, впрочем, дают возможность отвести душу. Хорошим решением будет разово повысить норму грога в неделю. Это успокоит пиратов хотя бы на время. И трюмные крысы замолкнут и не посмеют роптать со дна.
