Я понимал его амбиции и ту толику доверия, что он мне показывал. Михаил Алексеевич хотел доказать, что он не просто военный, а человек, который может управлять и контролировать свои территории и своих людей. Это было для него делом чести. Если он не может управлять лагерем, то каким образом сможет управлять империей?
— Я выполнил свое задание, — сказал я, кивая ему, — а в остальном — это ваше дело, Михаил Алексеевич. И да, вы же понимаете, что всех причастных мы заберем в Бюро? Это наша работа
— Я не против. Даже дам вам сопровождение. А касательно остального, если мне нужна будет помощь, я обязательно обращусь к вам по этому делу, — молодой мужчина кивнул, его лицо стало чуть мягче, но гнев ещё не утих.
— Кстати, — добавил я, будто ненароком, но на всякий случай. — Вы случаем не питаете любви к китайскому искусству?
Он посмотрел на меня с лёгкой усмешкой, но ответил спокойно:
— Занятный вопрос, конечно. Нет. Мне по нраву русское искусство. Я патриот своей страны и в этом никто не может сомневаться! Даже если это касается вопросов искусства.
Я кивнул, мысленно окончательно убеждаясь в том, что за контрабандой стоит не второй принц, а кто-то другой. Слишком уж явные реакции он выдавал во время нашего разговора — в этом не было ни капли фальши и тут даже без магии было понятно, что в своем гневе принц весьма искренен. Но, как и обещал, в это дело я лезть не буду, по крайней мере, пока что.
— Вы сказали, что не станете злиться, потому что это дело расследовал я. А что во мне такого особенного? — мой тон был лёгким, почти небрежным, как будто я задавал вопрос ради любопытства, но на самом деле я хотел увидеть его реакцию.
Михаил Алексеевич на мгновение замер, а затем его лицо слегка изменилось, будто он не ожидал этого вопроса. Он посмотрел на меня с интересом, но в его взгляде не было ни следа раздражения. Скорее, наоборот, он выглядел… смущённым? Лучший вояка и отличный стратег — смущён? Удивительно.
— Знаете, — начал он медленно, — я заинтересовался вами после того, как прочёл ваше стихотворение «И скучно и грустно», что вы представили на поэтической дуэли. Даже жаль, что я не услышал его вживую и оно дошло до меня поздновато, но, тем не менее глубоко тронуло меня.
Я приподнял бровь, не скрывая своего удивления. Стихотворение? Второй принц, известный своей жесткостью и стратегическим мышлением, вдруг оказался поклонником поэзии? Я что, зря думал, что это из-за того, что я Темников?
— Признаться, — продолжил Михаил Алексеевич, не замечая моего удивления, — я не ожидал, что такие сложные и глубокие мысли могут родиться у человека нашего возраста, к тому же который в первую очередь известен как сотрудник Судебного Бюро. Но ваше стихотворение… Оно было… — он на мгновение замолчал, подбирая слова, — революцией среди жанра элегия.
Элегия? Я чуть не рассмеялся, но сдержался. Не потому что мне было смешно, а потому что я не ожидал от него такого глубокого понимания поэзии.
— Тема одиночества, — продолжал Романов, уже не скрывая своего энтузиазма, — она пронизывает всё стихотворение. Это не просто грусть или тоска. Это метафизическое одиночество, которое охватывает не только человека, но и мир вокруг него. Метафоры, которые вы использовали… они невероятно сложные и глубокие. Я давно не читал ничего подобного.
Он вздохнул и, смущённо улыбнувшись, достал из кармана небольшой кожаный блокнот.
— Я… — он замялся, явно не привыкший к подобным просьбам, — я записал ваше стихотворение, когда впервые его прочёл. Вы не могли бы… расписаться?
Он развернул блокнот и протянул его мне. На странице были аккуратно выведены строки «И скучно и грустно», и я на мгновение замер, не зная, что сказать. Даже не ожидаешь такого выверенного и элегантного почерка от военного стратега, коим был второй принц.
— Да, конечно, — ответил я, взяв в руку перо, которое он мне протянул. — Не знал, что лучший стратег Империи так увлечён поэзией.
Михаил Алексеевич усмехнулся, его глаза блеснули довольством.
— Честно говоря, — признался он, — поэзия скрашивает мне жизнь. В долгих поездках, когда есть время подумать, почитать… она помогает мне не потеряться в этом мире. Вы ведь знаете, как это бывает. Окружают люди, а ты всё равно одинок.
— Нет хуже одиночества, чем одиночество в толпе, — хмыкнул я, цитируя классика из своего мира.
Подпись я свою, конечно же, оставил, и на мгновение задумался. Когда я вернул блокнот, мужчина взглянул на мою подпись и едва заметно улыбнулся, как будто это был для него важный момент.
— Я очень жду новых стихотворений от вас, — сказал он искренне. — Думаю, вам есть о чем сказать.
— Не могу обещать. Муза, она ведь непостоянная и очень вредная особа. Но скажу однозначно, если что-то и выйдет из-под моего пера, вы узнаете об этом в первую очередь.
Михаил Алексеевич некоторое время молча смотрел на меня, но потом внезапно рассмеялся, его смех был неожиданно тёплым и искренним.
— Вы меня очень радуете, Максим Николаевич, — сказал он, слегка откинувшись на спинку кресла. — Все же было приятно увидеть вас воочию. Я обязательно это запомню. — Кстати, — добавил Михаил Алексеевич, уже возвращаясь к деловому тону, — скоро состоится зимний бал в Зимнем Дворце. Там соберутся почти вся аристократия Империи. Я надеюсь, что вы представите там что-то новое из ваших стихотворений. Думаю, вы уже получили приглашение?
Я поднял бровь, однако второй принц, кажется, распознал это как-то по-своему.
— Огромное упущение. Я вышлю вам официальное приглашение, — сказал он, поднимаясь из-за стола.
Я тоже поднялся, чувствуя, что наш разговор подходит к концу. Но прежде чем уйти, я вспомнил одну важную деталь. Я уже был у двери, когда остановился и обернулся.
— Ах да, — сказал я, словно только что вспомнил, — совсем вылетело из головы. В расследовании нам помогал некий Волынский, что служит здесь. Он внёс неоценимый вклад. Было бы очень здорово, если бы его как-то отблагодарили. Все же не только Бюро, но и солдат из лагеря поучаствовал в восстановлении справедливости. А значит, вы воспитываете отличных людей.
— Волынский, говорите? Хорошо. Честные люди в моём лагере нужны. Я озабочусь этим вопросом, — кивнул принц.
На этом я откланялся и, не теряя времени, вышел из кабинета. На улице уже начинало темнеть, и лагерь выглядел совсем иначе, чем днём. Суета поутихла, солдаты занимались своими обычными делами, а вокруг царила привычная армейская рутина. Я огляделся, и вскоре увидел Левински, который, как всегда, ждал меня с типичной для него ухмылкой.
— Ну? — спросил он, увидев меня. — Всё прошло гладко?
— Гладко? Не то слово, — ответил я, глядя на него. — Мы поедем обратно под охраной людей второго принца.
Левински вскинул брови, его глаза расширились от удивления.
— Под охраной? — переспросил он. — Когда ты успел подружиться со вторым принцем?
Я пожал плечами, загадочно улыбаясь.
Он пристально посмотрел на меня, явно пытаясь понять, о чем я умалчиваю, но я не собирался раскрывать все карты. Пусть это останется моей маленькой тайной.
Мы направились к выходу из лагеря, где нас уже ждали солдаты, готовые сопроводить нас до столицы, а также преступники, пойманные с поличным. Я чувствовал, что этот день был не просто успешным, но и открыл для меня новые возможности. Михаил Алексеевич, несмотря на свою холодность и жесткость, оказался человеком, который способен разглядеть в других нечто большее. И это было интересно. К тому же, он не был связан ни с контрабандой, ни с продажей государственных ресурсов. Видимо, во дворце тоже плетутся интриги друг против друга, и играют они явно на другом уровне.
Мы с Левински погрузились в карету, и я, откинувшись на спинку, позволил себе немного расслабиться. Думать о проблемах буду по мере их поступления.
Глава 18
После возвращения из тренировочного лагеря второго принца я наконец получил небольшую передышку, которая мне точно была необходима. События, которые разворачивались с бешеной скоростью, дали мне шанс остановиться и перевести дух. Пару дней я наслаждался спокойствием, которое так редко выпадало на мою долю в последние месяцы. События в лагере остались позади, а впереди маячило нечто большее, чем просто интриги — но пока я мог позволить себе забыть об этом.
