Пришел, глаза рыбьи, морда вытянутая, снулая… хоть и Козельский Устинье не нравился, а этот и вовсе уж отвращение вызывал.
– Ложись, боярышня Заболоцкая.
И не поругаешься, не прогонишь его. Осмотр…
Терпеть надобно.
В той, в прошлой жизни после осмотра Устя плакала долго. В этой же ни терпеть, ни сомневаться, ни стесняться не собиралась она, тем паче – молчать перед хамом.
– Аксинья!
– Да, Устя.
– Воды подай! Лекарь руки помыть желает!
– А…
– И немедленно. После других осмотров.
– Я руки духами протер…
– И водой помоешь. Или вон отсюда! – Памятны Усте были и боль, и унижение. А еще… когда ребенка она скинула, этот же лекарь ее едва в могилу не свел. Потом уж, в монастыре, объяснили, мол, дикие эти иноземцы… рук не моют, а везде ими лезут, вот и разносят заразу.
– Я сейчас к царю-батюшке… доложу…
– Что выгнали тебя, грязнулю!
– Да ты… ты…
Устя его мысли читала, как книгу открытую.
Ругаться?
Так ведь палаты царские, в них слухи стадами тучными ходят… как и правда – выберет ее Фёдор? Вот лекарю не поздоровится. Прежняя Устя, тихая, никому б вреда не причинила, а эта с первых минут зубы показывает.
Сказать, что не девушка она?
А как бабок-повитух пригласят? А могут ведь… тоже плохо получится, когда шум, скандал, когда работа его под сомнением окажется. Но и смиряться? Бабе подчиниться?
Устя только головой покачала.
Вот уж странные эти иноземцы, все у них не как у людей. То гостей принимают, на ночной вазе восседая, то супружескую верность охаивают, то помои за стены города выливают, пока те обратно переливаться не начинают… странные [72].
Лекарь первым сдался, фыркал злобно, а руки над тазиком вымыл. Устя на лавку улеглась, зубы стиснула…
– Я доложу государю, что девушка ты.
– Благодарю.
Устя дождалась конца – и встала резко. Тошно ей было, противно, гадко. Лекарь поклонился и вышел, к следующей боярышне пошел.
И там, наверное, тоже руки не помоет.
Гадость. Тьфу.
* * *
– Братец! Поговорить надобно!
Борис на Фёдора посмотрел с удивлением. Вот уж чего за Федькой не водилось, так это тяги к делам государственным. Чего ему на заседании Думы боярской понадобилось?
– Что случилось, Федя?
– Я… я спросить хотел, когда дальше отбор пойдет?
Бояре невольно зашушукались. Борис подумал, еще и пересмеиваться начнут. Ну да, о чем еще государю-то с боярами разговаривать?
Не о границах, не о налогах, не о дружинах, не о войске али торговле!
Надобно обсудить, как младшего брата женить будем!
Без того – не выживем!
– Братец, сегодня девушек в палаты привезли. Надобно им освоиться, успокоиться, потом, дней через несколько, посмотрим, как себя покажут, чай, твоя же матушка и посмотрит. Потом поговоришь спокойно с каждой, а там и выбор сделаешь.
– Это ж еще сколько ждать?
– А тебе, братец, какая разница? Раньше Красной Горки все одно жениться нельзя, к свадьбе готовиться уж начали, вот и походи покамест в женихах. Глядишь, и раздумаешь еще? Опять же, здесь и боярин Утятьев, и боярин Мышкин, и боярин Васильев. Не желаешь ли словом перемолвиться? Как-никак родней оказаться можете?
– Не желаю. – Фёдор на каблуках развернулся да и вышел, еще и дверью хлопнул.
Борис брови сдвинул, но братец ведь, нельзя его ругать при посторонних! Даже когда себя как дурак ведет, нельзя его дураком-то назвать, даже когда и заслужил, и очень хочется!
– Продолжим, бояре?
Бояре переглянулись да и продолжили. А про Фёдора каждый подумал, что хоть и царевич он, да дурак. Не повезло царю с наследником, ой не повезло.
* * *
– Феденька сегодня на заседании Думы боярской был.
– Слушал или говорил чего?
– Говорил. Лучше б молчал он, Любавушка. Ох, лучше б молчал…
Вдовая царица родственника выслушала, губы поджала.
– Ох, Платоша, не о боярах сейчас бы думать нам, а о Феденьке. Все ли у тебя готово?
– Почти все, сестричка. Может, дней пять осталось подождать али десять.
– Быстрее бы. Потяну я это время, но скорее надобно.
– Есть ли смысл? Все одно раньше Красной Горки не обженят их?
– Меньше трех месяцев осталось, Платоша. Почитай, нет у нас времени совсем. Дней десять тебе надобно, потом уедет домой эта выскочка… а лучше б в ссылку ее! Я с Борисом поговорю, куда-нибудь на север ее, да подальше!
– А Фёдор?
– Найду я чем его закружить! Найду… а как обженится он, так и дальше можно будет двигаться.
– Хорошо, Любава. Постараюсь я побыстрее, но не все от меня зависит. Сама понимаешь.
– Понимаю. Поторопись, Платоша.
– Потороплюсь.
* * *
Не ожидала такого Устинья. А случилось.
Вечером, как отослала она Аксинью, застучало что-то за стеной, заскрипело.
Устя отскочила, подсвечник схватила, кричать не стала… она и сама любого ворога приветит – чай, не порадуется!
Но ворога не случилось.
Отошла в сторону часть обшивки стенной, а за ней государь обнаружился. В рубахе простой, в портах, и ни кафтана на нем, ни шитья золотого, ни перстней драгоценных. Видимо, из спальни своей ушел через потайной ход, потому и не разоделся.
– Устя!
– Государь!
– Устя, договорились ведь мы?
– Прости… Боря, сложно мне покамест тебя так запросто называть. А тут везде ходы потайные?
– Нет. Я распорядился, чтобы тебе эту комнату отвели, из нее и выйти можно незамеченными, и войти, и запереться изнутри, в других покоях такого нет. Заложи засов.
Устя послушалась. И к царю повернулась, посмотрела на него внимательно, каждую черточку подмечая, каждый жест его.
Устал любимый.
Сразу видно, вот и круги под глазами синие, и в волосах ниточки седины, и сами глаза усталые… ее б воля – закрыла б она сейчас все двери, а государя спать уложила. И сама рядом сидела, силу в него по капельке вливала, поддерживала…
А кто мешает-то?
– Государь, а такие ходы через все палаты царские тянутся?
– Не везде, да нам пройти хватит. И пройти, и на людей посмотреть, и послушать, авось и почуешь ты черноту в ком?
Устя пару минут подумала.
– Государь, дозволь тогда сарафан сменить на что потемнее, попроще. До утра у нас время есть, успею я?
– Есть, Устя, ты не торопись, не надо.
– Ты присядь покамест, а я сейчас…
Устя Бориса на лавку усадила, свечу поправила, та почти перед Борисом оказалась, он невольно на пламя посмотрел.
Устя за его спину зашла, заговорила тихо, стараясь в ритм попасть:
– Отдохнуть бы тебе, государь, чай, умаялся, утомился, а как передохнешь, так и легче тебе будет, и решения приниматься проще будут…
Легко ли человека убаюкать?
Да уж не так сложно. Когда и на зрение, и на голос воздействовать, и запах по комнате поплыл, легкий, словно луг летний, Устя мешочек со сбором травяным открыла незаметно, Бориса и разморило за пару минут.
Вдох, еще один – и расслабляется на лавке смертельно усталый мужчина. Опускает руки на стол, а голову на них положить не успевает. Устя его перехватила, улечься помогла, ноги на лавку подняла, сапоги стянула, под голову подушку подсунула.
Ворот рубахи развязала, сама рядом присела, руку его в свои ладони взяла. Рука у царя большая, тяжелая, двух ее ладоней едва хватило его ладонь согреть.
– Боренька, лю́бый мой, сколько я о тебе плакала, сколько горевала, сколько тосковала… не допущу более, все сделаю, сама сгину, а ты жить будешь, жизни радоваться, солнышку улыбаться… верну я тебе это тепло. Ей-свет, верну…
И силу вливать по капелькам, по крохотным… руки разминать, виски гладить, волосы, сединой тронутые, перебирать…
Осторожно, чтобы не навредить даже ненароком, чтобы усталость из взгляда ушла, складки на лбу разгладились, лицо посветлело…
Устя уже так делала, с Дарёной, а ежели с ней получилось, хоть и с трудом, и тут получится. Любимому человеку все отдавать только в радость…
