Но вот почему-то лорд Бентлей Кеннет знает, когда рядом находится корабль: обычная ли то шхуна, бригантина, фрегат или, быть может, целый конвой. Ему нет дела до того, какой флаг вздымается на мачте. Он знает и уничтожает. И Валерия лишь жмурится, вжимаясь спиной в кресло, когда «Приговаривающий» давит своим весом маленькие суда, тяжело выдыхает и молится за ушедших на небеса, когда проклятое судно начинает обстрел.
От оскверненного галеона не скрыться никому: не важно – по воле Бентлея или это особенность магии. Судно идет своим путем, невзирая ни на какие преграды. Штурвал вращается сам собой, пока команда лишь делает вид, что прикладывает хоть какие-то усилия для движения судна. Но никто не в силах повлиять на его ход, кроме самого Бентлея, кроме Валерии, которой лорд Кеннет дал возможность привести его к Моргане О’Райли.
Нужно иметь огромную силу воли, чтобы противостоять мертвецам, но нужно владеть чем-то большим, чтобы подчиняться им и выполнять добросовестно все приказы. Валерия бы назвала это «большее» презрением. Хотя чувства, которые она испытывает к незнакомой пиратке, слишком сложно однозначно определить как презрение. Это нечто совокупное, месиво из нескольких чувств и переживаний, подкрепленных большим количеством смертей.
Ненависть Бентлея заразительна, и Валерия да Коста не может не поддаться ей. Она валит с ног, как болезнь, проникает в легкие и остается сидеть внутри. Наверное, лучше назвать эту ненависть паразитом. Потому что она приживается полностью и пожирает все положительное, в то же время давая заряд и толчок к действиям. Может, в других условиях Валерия и не ненавидела бы Моргану, но именно по ее вине она вынуждена пропускать сквозь себя каждую смерть. Мертвым все равно, а вот ее нежная душа болит.
С каждым разом трупов все больше. И все они устилают дорогу, которая ведет их к Моргане. Валерия сглатывает, когда слышит:
– Милорд… – один из проклятых подходит к Бентлею, стоящему возле перил, протягивает подзорную трубу – когда-то эта вещь была предметом роскоши, самым настоящим произведением искусства, теперь она выглядит жалко. Точно так же жалко выглядит и Валерия. Все, что оказывается на «Приговаривающем», обречено потерять свой блеск. – Испанский корабль.
Непонятно лишь, для чего нужна в этом непроглядном тумане труба. Хотя Валерия не исключает, что взгляду мертвецов подвластно больше, чем ее собственному. И это лишь больше демонстрирует ее ущербность. И в то же время особенность. Иногда слабость – а в данном случае весь экипаж расценивает ее жизнь как несомненную слабость – можно превратить и в возможности.
Бентлей насвистывает незнакомый мотив. И совершенно не сразу он отстраняет от себя все размышления. О чем вообще может грезить чудовище? Только о том, как расправиться с обидчиком, вынудившим его стать чудовищем. И подле этого зверя Валерия сама превращается в маленького звереныша. Вот только ее зубки и когти ничего не значат.
Испанский корабль. Валерия выдыхает слишком шумно. Вскоре еще одно судно испанской короны пойдет ко дну. На белом лице Кеннета появляется хищная улыбка, и кончик трости с глухим звуком ударяется о гнилые доски. Испанка уже выучила, как звучит эта трость. Корабль меняет курс и больше не подчиняется да Косте. Одержимый жаждой крови Бентлея, «Приговаривающий» устремляется прямиком к судну испанцев.
Кеннет разворачивается, тяжелыми шагами подходит к штурвалу, протягивая трость очередному проклятому офицеру. «Приговаривающий» слушается своего хозяина безукоризненно, каждая дощечка в этом дьявольском судне исполняет волю лорда.
Туман расползается дальше, пока не окутывает и судно испанцев. И вот его уже может разглядеть даже да Коста.
– Пора… загнать испанцев…
Страшная фраза. Она так и не привыкла, что ее соотечественников Бентлей режет, словно скот. Да и привыкнуть к такому может только самая черная душа и самое гнилое сердце. По рассказам Кеннета, именно этими качествами и обладает та, кого когда-то он называл возлюбленной.
Валерия не сомневается, что Кеннет действительно когда-то испытывал чувства к Моргане. И как бы она ни пыталась расспросить его подробнее, проклятый всегда избегает этой темы. Но только сошедший с ума от любви мужчина способен на самую жестокую месть. Она читала об этом – в книге сеньора Шекспира.
Поднявшись со своего кресла, Валерия делает реверанс, опускаясь настолько низко, насколько может. И пусть этот жест вынужденного уважения адресован всего лишь спине, она не сомневается, что Бентлей все равно все видит. Она направляется в каюту капитана, неизменно в сопровождении уродливого лейтенанта, все никак не сообщающего ей свое имя.
С одной стороны, ей не очень нравится называть его про себя «уродливый лейтенант», но это определение ему подходит как нельзя лучше. Не получив ни согласия, ни запрета, да Коста спускается и скрывается за дверьми каюты. Негласно та стала ее небольшим владением, где Валерия может заниматься практически всем, чем захочет.
Временами она заполняет дневник, старую тетрадь, из которой вырвала испорченные листы. Иногда же отрабатывает и примитивнейшие приемы фехтования на манекене. По ее мнению, у нее выходит вполне сносно. Но сейчас не думается ни о фехтовании, ни о чем-либо еще. И стойкий запах смерти уже въелся в ее потертый наряд.
На испанском фрегате под руководством капитана Гато еще готовятся открыть огонь по пиратам, да только все это оказывается напрасным.
– Только испанская корона будет властвовать на море… готовьсь! – кричит капитан Гато, поднимая ладонь. Но «Приговаривающий» настигает испанцев слишком стремительно. Черная вязкая дрянь капает на желтые мундиры. Галеон же обрушивает всю мощь своего корпуса на корабль. Столкновение заканчивается раньше, чем отдается команда «пли».
Упиваясь предсмертными криками, довольный новым уничтожением, Кеннет отпускает штурвал. На палубе скандируют «ура» – не жизнерадостное, а сухое, пустое и бессмысленное. В воскликах нет радости, даже ее подобия, способного создать иллюзию ликования. И лишь Валерия в каюте вытирает слезы испачканным платком, когда-то белым.
Знакомый стук заставляет поднять голову. Она не успела даже спрятаться, как Кеннет поспешил воззвать к ней.
– Остров, мисс да Коста, – каждое слово отдает торжественным злорадством и треском из глубин корабля.
И ей нужно вновь выйти на палубу, чтобы взглянуть на темнеющий берег и покачивающиеся на ветру верхушки пальм. И как можно быстрее, чтобы не прогневать Кеннета.
Она не знает это место и как оно связано с О’Райли, но, если даже после славного «обеда» «Приговаривающий» ведет их к нему, значит, Моргана может оказаться здесь. Дверь распахивается, и Валерия, подчиняясь нежеланию быть уничтоженной, возвращается на свет. Неровными, рваными кусками бледная луна освещает верхнюю палубу. Тени от обтрепанных парусов, разодранных снастей и кривых переломанных рей выглядят особенно зловеще, наталкивая на одну мысль: к трупам могут присоединиться и иные твари.
– Да, сэр, – робко обращается она к Бентлею, наблюдающему за спуском шлюпа.
– Прочешите весь остров, – отдает он приказ мертвецам, – Валерия, в лодку. Лейтенант Барнетт, сопроводите нас.
И, может, мертвым и не нужен трап и шлюпки, чтобы добраться в серебряном свете до песчаной глади, но они нужны Валерии. Да и Кеннет с особым удовольствием выполняет исключительно церемониальные для него действия. Они добираются до берега. Валерия подмечает, что Бентлей становится нервным и неуверенно опирается на трость.
– Все в порядке, милорд? Может, стоит остаться до утра…
Он пресекает ее попытку задержаться. Мертвецам не важно, какая земля под ногами, какое время суток. Им даже лучше в темноте, чем при солнце. Валерия лишь кивает, покорно склоняет голову, не смея больше произнести ни слова.
Живые мертвецы заполняют собой берег, уходят вглубь небольших джунглей. И только когда первый десяток скрывается за крупными раскидистыми листьями и незнакомыми Валерии растениями, Кеннет сам делает несколько шагов. Это была проверка, несомненно. Лорд хмурится, но ничего не говорит. Он что-то для себя отметил, но точно не считает правильным делиться предположениями.
