Еще был вариант обратиться в полицию, но аристократы, как я понял, не любят выносить сор из избы.
— Сложная ситуация, — произнес Леонид. — Господа, думаю, хватит выяснять, что здесь произошло, мы не следователи. Но хотелось бы послушать ваши мнения и определить, соответствуют ли действия его милости Шелестова, принятым у нас правилам.
Хитрый жук, этот Леонид. Понимает, что дальнейшее разбирательства приведут к такому, о чем особо распространяться не требуется. Там и попытка обвинить в изнасиловании, и недвусмысленные оскорбления с моей стороны. И «ослы», сложив передо мной оружие, окажутся не в самом выгодном свете.
А Леониду, как я понял, очень хочется выставить в таком свете меня. И не ему одному. Интересно, он тоже в этом «Союзе благородных сердец», или просто, из-за присущего аристократом чванства, решил подпортить мою репутацию?
Я особо не прислушивался к словам Совета. Пускай говорят, что захотят. Особо-то, на меня это не повлияет. Или повлияет? Наверное, есть в этом какой-то смысл. Старик тогда ведь говорил, что без связей, мне ничего не светит в мире аристократии. А если обо мне пойдет недобрая слава, боюсь, никаких связей я не налажу.
Потом, по столам Совета пустили какую-то бумагу. Каждый из них, что-то написал в ней. Принимают, какое-то решение, понял я. Почему таким странным образом? Да кто их знает, традиция может такая.
Наконец, Леонид огласил:
— Большинством голосов, мы приняли решение. Его милости Михаилу Шелестову, требуется принести извинения этим господам.
Тут он протянул руку в сторону «ослов», затем продолжил:
— И лично ее милости Аксеновой. В противном случае, мы будем вынуждены признать его действия не соответствующими понятиям чести.
Что последует за «признанием моих действий не соответствующими», Леонид не пояснил.
Я обвел взглядом присутствующих. Демьян сидел спокойный, словно сфинкс. А вот его сестра, наоборот, расцветала от удовольствия. «Ослы» тоже оживились.
Собственно, что такого? Ну, скажу я «приношу извинения», не убудет от меня. А полудурки, поди отстанут, и прекратят досаждать мне.
Тут я наткнулся взглядом на Наталью. Она не отрывала от меня глаз. Затем, еле заметно покачала головой. Мол, даже не смей!
Выдохнув, я поднялся.
Глава 57
— Господа, — начал я. — Как и сказал, его милость…
Черт, фамилию забыл! Имя помню — Леонид, а фамилия?
— Крылов, — подсказал мне Илья.
— Как и сказал, его милость Крылов, я — человек из низов. Волею случая, и милостью его светлости Воронцова, я возведен в патрицианский статус. И многое для меня, в обществе благородного сословия, не до конца понятно. Например, наш сегодняшний разговор. Я понимаю — он очень важен для всех присутствующих, я же, в силу того, что рос и воспитывался в других условиях, не могу полностью оценить его значимость.
Леонид попытался что-то сказать, видимо, объяснить мне, тугодуму, к чему весь этот цирк с Советом и извинениями, направо и налево. Но я остановил его жестом руки.
— Тем не менее, я всегда верил — правила, мораль и нормы высшего сословия, выстроены на таких вещах, как честь, храбрость, верность роду и честность. Когда Ингвар Воронцов удостоил меня усыновлением, я был уверен, я попал в круг людей, для которых те качества, что я назвал, не пустой звук.
Так это и было, пока я гостил в особняке Воронцовых. Его светлости Алексей и Ингвар — образец для подражания, в них сошлось все качества, присущие для патрициев.
Про себя усмехнулся, приукрасить действительность никогда не бывает лишним. Не рассказывать же, как Старик пытался избавиться от Ильи моими руками, а от меня его. Не упоминать же, как меня, чуть ли не пинками, выставили за ворота резиденции сиятельных бояр.
— Но, когда я прибыл сюда, в Томский Университет для благородного сословия, замечу, самое лучшее учебное заведение в Третьем Риме, за Уралом. То первое, с чем я столкнулся — гнусная записка, наполненная оскорблениями и угрозами.
Я выудил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги.
— Вот она! Сначала, я счел все написанное в ней глупой шуткой. Розыгрышем. Пускай и неумелым. Но затем! Сначала, его милость разыграл меня, притворившись учителем, и указал мне на дверь в аудитории. Затем, мы с ним довольно бурно поспорили. Но все это в прошлом. Наши отношения мы выяснили, в том числе и благодаря неравнодушному отношению Совета.
Тогда, я все еще не думал, что эта записка, играет хоть какую-то роль, в произошедших событиях. Но после, меня попытались обвинить в таком низком преступлении, как воровство. И если бы не помощь ее светлости, то мое имя оказалось бы навсегда запятнанным. После, произошли те события в парке, о которых мы говорили сегодня.
Я подал записку Леониду.
— Прочитайте, что там написано, ваша милость, и ответьте мне на вопрос. Как я должен воспринимать все со мной случившееся? Я же воспринимаю его так, что некая группа, поставила целью, либо опорочить мое имя, либо причинить мне физический вред. Но им стоило бы учесть, что я не позволю сделать ни того, ни другого.
У авторов этого мерзейшего письма, нет ни одного качества, присущего патрицию. Хотя, можно не сомневаться, родители их настоящие аристократы. Так почему же, мне вменяют в вину, что я всеми силами пытаюсь отстоять и свое имя, и имя рода?
Как бы вы, господа, вели себя, если бы такое письмо получили вы? Возможно, есть иное решение этого вопроса. Но я, как человек простой, решаю его теми способами, к которым привык. В праве ли, хоть кто-то, требовать от меня извинений, когда на кону стоит честь рода?
И последнее, нравится это кому или нет, но я — полноправный патриций. И мое прошение к императору, рано или поздно, окажется в руках государя. Просить я его буду только об одном. Позволить мне, вызвать на дуэль того, кто написал это письмо, прикрывается своим благородным именем, но ни на йоту не соответствуя ему. И вызвать на настоящую дуэль, а не на кулачную потеху.
Я сел. Записка гуляла по рукам членов Совета. Уверен, многим пришло в голову, не напечатал ли я ее сам, чтобы оправдать свои действия. Но вслух такое высказать не решались. Ведь это — прямой вызов. И да, не на товарищеский матч по боксу.
Еще я знал, почти все здесь, прекрасно знают, кто такие «Союз благородных сердец», но делают вид, что впервые слышат об этом.
— Очень прискорбно, — вымолвил Леонид, — что кто-то, в столь грубых выражениях обращается к вам.
Его взгляд стрельнул в сторону Демьяна и компании.
— Это, конечно, объясняет ваше поведение, столь эмм, несколько импульсивное.
— Наверное, уже и извинений от Михаила не стоит требовать, — твердо произнесла Наталья, — не хотелось бы, чтобы слухи о предвзятости Совета, достигли самых верхов нашего сословия.
Леонид поджал губы. Взял бумагу, ту на которой до этого писали свое мнение члены Совета, и что-то коротко чиркнув в ней, передал дальше. Бумага вновь пошла по рукам. Когда она вернулась к Леониду, тот, не слишком-то веселым голосом, заявил:
— Совет поменял решение. Действия его милости Михаила Шелестова признаются полностью соответствующими патрицианской чести. Мы разделяем его мотив — защитить свое честное имя и имя своего рода.
Вот и отлично! Кое-как встроиться в общество аристократов, пускай и тех, кто «пожиже», как назвал их Старик, мне вполне удалось. И в личном конфликте с Демьяном, и в импровизированном суде чести.
Самодовольно улыбаясь, Наталья посмотрела на Леонида:
— Эх, выяснить бы еще, кто способен на подобную низость, как эта записка.
Леонид молча кивнул, не особо обратив внимание на ее слова.
И тут раздался громкий голос:
— Это я ее написал!
Все обратили взгляд к говорившему. Демьян стоял прямой, словно проглотил аршин. На бледном лице — решимость. Горящий взгляд устремлен на меня.
Зачем он это сделал? Хотя, глупый вопрос. Неужели, я поверил, что его извинения искренние? Он принес их только по одной причине, под давлением обстоятельств. Ему просто некуда было деваться.
