Люблю я его! Без меры люблю, без памяти, до потери дыхания, до остановки сердца. Его не станет – и я умру. Пусть будет – замуж.
* * *
– Устёна, милая, очнись…
Устя глаза открыла, серые, ясные, с зелеными искорками. Борис дух перевел.
– Слава богу! Напугал я тебя?
– Н-нет. – Устя моргнула пару раз. И показалось Боре, что зеленоватые огоньки, бегущие по краю зрачка, медленно потухают. Втягиваются в радужку, рассасываются без следа. – Скорее, я тебя напугала. Боря, не показалось мне?
– Что именно?
– Твои слова.
Царь улыбнулся даже. Вот ведь… волхва али ведьма, а все одно – Евины дочки!
– Нет, Устёна, не послышалось тебе, не поблазнилось. Я правда предложил тебе выйти за меня замуж.
– Почему?
Борис отвел в сторону глаза. Потом выдохнул, посмотрел прямо.
– Устёна, я не стану тебе врать, я не люблю тебя так, как Марину. Может, и не полюблю никогда, там какое-то безумие было.
– Приворот.
– Да. Но все же… неважно! ТАК я тебя не люблю. Но ты мне дорога́. Я хочу беречь тебя, хочу заботиться о тебе, хочу, чтобы ты была рядом, мне хорошо и спокойно с тобой. Я знаю, что могу довериться тебе, что ты не ударишь меня в спину, что сделаешь все возможное и невозможное. Это очень важно.
Устя дыхание перевела.
Не лжет – разве мало ей? Не лжет, не крутит, правду говорит, уже счастье…
– Сделаю.
– Вот. Я не знаю, вырастет у нас любовь или нет, но если ты будешь стоять за моим плечом – я готов и дальше сражаться с целым миром. Ты… плачешь?
– Все хорошо, Боря. Это от счастья. Это – от счастья.
Лучше этого признания Усте и не надо было.
– Ты… согласна?
– А я не сказала? Вот дура. Конечно, я согласна.
Борис широко и проказливо улыбнулся, как мальчишка, который сунул мачехе за шиворот живую лягушку.
– Замечательно! Сразу две свадьбы и сыграем!
– А… Фёдор не устроит ничего?
– Не успеет. В один день его свадьба будет, в следующий моя.
– А патриарх? Бояре? Сейчас ведь такой лай поднимется! Скажут, порченая я, больная, век обратного не докажем!
Борис кивнул.
– Потому и поговорю я с каждым из бояр. Это Федька, дурак, за тобой хвостом ходил, ничего вокруг не видел. А я каждой боярышне уж жениха хорошего подобрал, успел приглядеться, кто кому по нраву.
Устя фыркнула:
– Государь, ты, никак, свахой работать решил?
– Дразнишься?
– Немного. – Устя уже улыбалась во весь рот. – Это ты и хочешь боярам предложить?
– Конечно. Не царевич, а все ж добыча будет хорошая. И родителям их лестно, царь посаженным отцом на свадьбе будет, царица – крестной у первенца, когда ты не против?
– Не против, Боря.
– Вот и ладно. Боярам почет и дочери устроенные, нам поддержка. Понятно, кто-то сердце на нас затаит, но постепенно справлюсь я с этим. А сейчас – поддержат.
– Умный ты.
– Так и ты, Устинья свет Алексеевна, не в капусте найдена. Потому и будет нам хорошо вместе, что два умных человека завсегда договориться смогут. Ты со мной, я с тобой, так и жить будем. Обещаю, буду к тебе прислушиваться.
– А я обещаю тебя слушать. Не говорю, что покорной буду, не смогу я уже, наверное. Но действовать всегда буду в твоих интересах.
– А мне и того довольно. Я себя отдельно от Россы не мыслю, вот и ладно будет.
Устя кивнула.
– Тогда делай, Боренька, что задумал, а я тебя поддержу, как смогу. Слово даю.
– Вот и ладно, Устёна. Вместе мы отныне и с любой напастью справимся.
И ладонь девичья в мужскую ладонь легла доверчиво, союз закрепила, пальцы переплелись, сжались – и тепло обоим стало. Покамест просто тепло, поддержка, понимание. Вырастет ли любовь – Бог весть, но стараться они будут, оба.
– Обязательно справимся.
* * *
Пока Борис разговоры разговаривал, по столице слухи ползли. Ширились, кругами расползались… доползли они и до подворья Заболоцких.
Боярин Алексей за грудь схватился, боярыня в обморок упала. Одна прабабушка Агафья спокойствие сохранила, ковш воды колодезной принесла да на обоих и побрызгала от души.
– Чего переполошились, ровно курицы? Что не так?
– Бабушка! Да ведь…
– Чего – ведь?
– Царевич на Аксинье женится!
– Так и чего? Радоваться надобно!
– Радоваться?! – почти возопил боярин. – Чему радоваться?!
Агафья его взглядом к месту пригвоздила.
– Я тебя, Алексей, не пойму никак. Ты дочек своих видел?
– В-видел.
– И кто из них умнее да красивее?
– Устинья, конечно.
– Ее ты замуж легко выдашь, а вот с Аксиньей беда могла быть. Не тем она увлеклась, кем следовало бы. Зато сейчас все хорошо будет, Аксинья царевной станет.
– А Устя?! – Боярыня в себя пришла, но с пола не вставала на всякий случай. Мало ли что еще услышать придется, а тут и падать не надо, в обморок-то.
– Кто на ней теперь-то женится?! Ежели испортили девку?
– Ты раньше времени-то не вопи. Даже когда там порча, сниму я ее, и жених для Усти найдется достойный, уж ты поверь.
Боярин дышал глубоко, постепенно успокаивался.
– Ты так говоришь, как будто знаешь что.
Агафья только головой качнула.
– Знаю – и пусть так останется. Ты, Алексей Иванович, не переживай, слово тебе даю, устроится все лучшим образом.
– Ну, когда так…
– Уж ты поверь мне.
Боярин и поверил. И хотелось ему верить, и… что ему еще оставалось-то?
* * *
Дошли новости и до снохи его. Марьюшка Варвару маленькую Дарёне передала, сама к Илье бросилась:
– Илюшенька! Беда у нас!
Илья на тот момент едва вернуться успел, коня проминал. Вот и не слышал ничего. На жену посмотрел с тревогой. Теперь-то узнал он, каково это – за своих бояться. За родных, за близких, за тех, кто дорог тебе. Раньше и страха не знал, а как татя увидел рядом с Варенькой маленькой, так и понял… зубами бы загрыз любого, кто на его семью косо посмотрит!
– Что случилось, Марьюшка?
– Царевич на Аксинье женится!
– Так мы и… на АКСИНЬЕ?!
– Да, Илюшенька! Вроде как Усте плохо стало, так царевич кольцо сестре ее отдал!
Илья только кулаки сжал.
– Ох, нечисто тут! Разберусь я, Марьюшка! Слово даю!
– Илюшенька, ты поезжай в палаты царские! Чует мое сердце – Усте поддержка требуется, а то и помощь!
– И такое может быть. Сейчас соберусь, ты прикажи пока сани заложить.
– Прикажу, Илюшенька. И Устеньку успокой сразу. Что б там ни случилось, родная она нам! Никогда мы от нее не откажемся! Правда же?
Что мог Илья сказать?
Мария искренне говорила. И за Илью, и за Вареньку, и за счастье свое… да она Усте ноги готова была мыть и воду пить! А уж на слухи-сплетни наплевать и вовсе легко. И с золовкой своей рядом встать, хоть и против всего мира – тоже!
Да попадись ей тот царевич, Марья б сейчас ему всю морду в кровь разодрала! А что он Устю обидел?!
Как он вообще такое смел?
Робкая женщина за своих в тигрицу превращалась, а то и в кого похуже. Это за себя Мария Апухтина, а ныне Заболоцкая, постоять не могла, глаза поднять боялась, голос повысить. А за родных своих, за счастье свое обретенное рвать она в клочья будет. Кровавые.
Кто посмеет косо в сторону ее семьи взглянуть?
У кого тут глаза лишние?
Сейчас поубавим!
* * *
Конечно, боярин Алексей дома не усидел бы. Да вот не пришлось ему палаты царские штурмом брать, гонец прискакал:
– Боярин Заболоцкий, тебя к царю кличут! Срочно!
– Я с отцом поеду! – Илья шаг вперед сделал. – У меня там две сестры.
Гонец посмотрел равнодушно.
– А когда боярич с тобой соберется, и ему препятствий не чинить. Оба езжайте, да срочно.
После таких слов Заболоцких и подгонять не пришлось – вихрем по двору народ заметался, пяти минут не прошло – оседланных коней привели. Какие уж тут санки?
Государь требует?
Едем! Срочно!!!
