Таймер сработал и попытался призвать козла. Но фиг. Подождал еще чуть, попробовал снова — тот же результат. Похоже, сам лес блокировал эту возможность. Что ж, двигаться все равно надо, но Пурген еще получит по своей волосатой жопе. Нашу с ним связь я чувствовал, но была она как бы тусклой, приглушенной. Он в данный момент был в своем мире, и я ощущал его желание вернуться сюда. Но увы — пока я не окажусь подальше от леса, видимо, ничего не выйдет.
Сверившись с внутренним навигатором и определив направление по солнцу, я ступил под сень первого дерева. Воздух здесь был гуще, словно сам лес не спешил впускать чужака. Стволы, черные и скрюченные, будто кости древнего исполина, смыкались надо мной, их ветви сплетались в арку — словно челюсти, готовые сомкнуться.
Увидел проход. Тропа, едва заметная, вилась меж корней, выпирающих из земли, как жилы. Шаг за шагом, а за спиной уже не было пути — кустарник сходился, жадно поглощая мои следы.
Тишина. Не та, что зовет покоем, а та, что давит, обволакивая шепотом. Шелест листьев отзывался эхом чьих-то шагов, хотя вокруг не было ни души. Воздух дрожал серебристой дымкой, и в ней плясали огоньки — то ли светляки, то ли духи, маревом зовущие вглубь. Они переливались синим и лиловым, касаясь кожи холодными поцелуями. А между деревьев, в полутьме, мерещились силуэты: вот мелькнул рогатый профиль, вот скользнула тень с крыльями, словно вырезанными из лунного света…
Я шел, сжимая в потной ладони меч, готовый отразить любую, хоть физическую, хоть магическую атаку. Но лес молчал и манил. Под ногами хрустели грибы, шляпки которых светились изнутри, как фонарики. Их бледное сияние выхватывало из мрака странное: каменную статую с лицом, стертым временем, колодец, опутанный плющом с алыми ягодами, тропу, вымощенную плитами с рунами. И всюду — глаза. Невидимые, но ощутимые. Спина ныла от их взглядов.
Внезапно тропа оборвалась у ручья. Вода текла густая, словно расплавленное серебро, но, заглянув в нее, я увидел не свое отражение, а того, кем я был в прошлой жизни — карающую длань императора. Он смотрел на меня суровым взглядом, протягивая руку. Я отпрянул, и вода вздыбилась, выбросив на берег ветвь, обвитую колючей проволокой. Сердце забилось в такт далекому бою барабанов — или это стучали стволы?
Дальше пришлось пробираться наугад. Деревья становились выше, их кора шевелилась, как старая кожа. Однажды я услышал смех — высокий, звенящий, будто стеклом по стеклу. Обернулся: на ветке качалась кукла с фарфоровым лицом, ее глаза стекали черными слезами.
— Не останавливайся, — прошептал внутренний голос, и я побежал, спотыкаясь о корни, хватаясь за мох, который шипел, словно змеиный клубок.
Когда силы начали меня покидать, впереди забрезжил свет — не призрачный, а теплый, золотой. Избушка на курьих ножках, крытая мхом, вертелась в вальсе, скрипя бревнами. В окне мерцал огонек, а у порога ждал кот с глазами, как две полнолунные ночи.
— Заходи, путник, — проскрипела дверь.
Но чуйка ревела об опасности. Я шагнул назад, и избушка зарычала, превратившись в груду гнилых досок. Кот исчез, оставив в воздухе запах серы. Не знал бы, что нахожусь в Вырии, подумал бы, что меня перенесло в Навь.
Лесу не нравились гости. Он дышал, жил, обманывал. И все же… Все же в этом ужасе была красота. Как в старых сказках няни, где за каждой смертью таилось возрождение. Я шел, зная, что назад дороги нет. А впереди, сквозь чащу уже виднелся просвет — поляна, залитая лунным светом. Но что ждало там — избавление или новая ловушка?
Только лес знал ответ. И он смеялся в тишине, листьями, ветром, тенями. А еще он ждал. Ждал, когда я к нему приду. И от ожидания этого веяло опасностью.
Интересно, а Мавка знает, что тут вообще происходит? Понимает, что вот это все точно на доброе и светлое никак не тянет⁈ И если да, то почему мне ничего не сказала, не предупредила? Или никто не думал, что мы попремся не как все нормальные люди — по дороге, а там, где никогда не ступала нога человека?
Мне был жутко интересно, что ещё хранит в себе этот лес, и я шел дальше, позабыв про всяких богатырей. Потому как был уверен — все это не просто так…
Глава 16
Лес меня не отпускал. Даже когда я вышел на поляну, его пальцы — тонкие, как паутина, — цеплялись за мои плечи. Луна висела низко, будто прорвала небо серпом, и ее свет лился густым молоком, заливая траву, которая шевелилась, словно под ней копошились тысячи жуков. В центре поляны стояло дерево. Не то просто черное, не то совсем мертвое; его искривлённые ветви были усеяны лоскутами, полосками кожи, клочьями волос, лентами с вышитыми именами.
«Ловец снов», — мелькнуло в голове, словно кто-то извне вбросил эту мысль. Воздух пахнул медью и мокрым пеплом.
Я подошел ближе и тогда увидел, что это не лоскуты, а они — крохотные куклы, связанные из корней, с глазами из бусин. Их беззубые рты шевелились, тихонько напевая что-то на неизвестном мне языке, который резал слух.
Амулет на моей груди предупреждающе заныл, точно застарелая рана. Я внял предупреждению и хотел бежать, но было поздно: ноги будто приросли к земле. Ветви дерева жутко заскрипели, зашевелились, склонились надо мной, и одна из кукол упала мне в ладонь. Холодная, липкая. Ее голова повернулась с щелчком:
— Покажи, что прячешь за ребрами, — прошипела она, оскалив зубы-иглы.
И лес вдруг рухнул. Нет, не лес — я. Внутри всё закипело, будто кто-то влил расплавленный металл в жилы. Из горла вырвался крик, а изо рта — клубы черного дыма. В дыму замигали картинки — отец, который взрывается в едущей машине, женщина с лицом, как у той куклы на ветке, ключ, вонзающийся в дверь из человеческих костей…
Дым рассеялся. Я лежал на траве, а дерево горело. Не обычным живым огнем — синим пламенем, холодным, как лед. Куклы кричали, превращаясь в пепел, а их голоса сливались в один вопль:
— Он увидел! Он увидел!
С трудом вставая, я заметил в траве кость. Не звериную — человеческую, с вырезанной надписью «БЕГИ». Но куда? Лес вокруг поляны сомкнулся ещё плотнее, деревья вытягивались, становясь похожими на тюремные решетки. И тогда из чащи вышла Она.
Лань. Нет — не лань. Существо с оленьими рогами и лицом девочки, чья кожа переливалась, как перламутр. Глаза без зрачков, сплошная белизна.
— Ты разбудил Лес, — произнесла она, не шевеля губами. Ее голос звенел, как горный хрусталь. — Он теперь будет гнаться за тобой. До последней капли твоего страха.
Она повернулась, и я, как зачарованный, пошел за ней. Ее копыта не оставляли следов, но там, где она ступала, вырастали цветы с лепестками-языками. Они шептали:
— Он уже мертв… Он уже мертв…
Тропа вела вниз, в овраг, где текла река. Но вода здесь была черной и густой, как деготь. Над поверхностью висели шары — словно мыльные пузыри, внутри которых копошились тени. Одна лопнула у меня над головой, и тоненький голосок пропищал:
— Помнишь, как ты украл хлеб у слепого? Он умер через день. Это ты убил его.
— Вранье. Такого никогда не было, -нашел в себе силы возразить я.
Но лишь тонкий и злобный смех был мне в ответ. Лань-девочка остановилась у воды.
— Перейди, — приказала она.
— Это же смерть, — выдохнул я.
— Смерть? — она рассмеялась, и из ее рта посыпались жуки. — Ты уже в царстве мертвых.
Амулет, тот, что был подарен Мораной, вдруг дернулся на шее, как живой. Сорвав его, я по наитию сунул в черную воду. Река взревела. Амулет засветился, и жидкость начала твердеть, превращаясь в стеклянный мост.
— Смешно, — сказала девушка-лань, исчезая в воздухе. — Ты носишь в руке сердце Леса. Он тебя съест последним.
Мост вел в пещеру, из которой доносился стук. Металлический, ритмичный, как сердцебиение машины. Лесу нравились игры. Особенно когда жертва сама несет в себе ловушку.
И тогда я побежал, пока легкие не начали гореть, как раскаленные угли. Я видел нить, алую нить, что тянулась из моей груди и пульсировала в такт каждому шагу, будто пытаясь вырвать сердце.
