— Проходите, — он отошёл в сторону, освобождая проход.
Кабинет выглядел вполне обычным. Стол, пара обтянутых рогожкой в мелкий рубчик кресел рядом с журнальным столиком, обычный кабинетный стол с телефоном, за ним стул.
— Минут пять придётся обождать, товарищ Коренев, — сказал мой спутник.
— А потом что?
— Там узнаете… Может, чаю?
— Спасибо, но лучше наоборот. Туалет неплохо было бы посетить. Сами понимаете, я с поезда, а туалеты перед городом закрывают, пассажирам, которые не успели облегчиться или решили напоследок чайку выпить, как я, приходится терпеть.
— Конечно, — губы чекиста тронула чуть заметная улыбка. — Я вас провожу, туалет на этом этаже имеется. Вещи свои тут оставьте, с ними ничего не случится.
Он проводил меня в конец коридора, где действительно оказалась туалетная комната. Сделав свои дела, я в сопровождении своего «конвоира» вернулся в кабинет. Он сел в одно из кресел, я расположился в соседнем.
Не прошло и пары минут, как дверь распахнулась, и в помещение по-хозяйски вошел высокий мужчина спортивного телосложения, лет под пятьдесят, в сером, отлично сидящем на нём костюме. Кивком указав моему сопровождающему, тут же вскочившего по стойке «смирно», на дверь и, когда тот беспрекословно подчинившись, вышел, обратился ко мне, тоже вставшему с кресла.
— Здравствуйте, Арсений Ильич! — приветствовал он меня довольно приятным баритоном. — Позвольте представиться… Шумский Владимир Борисович, подполковник, заместитель начальника Управления КГБ по Пензенской области.
Я пожал протянутую руку. От сердца немного отлегло. Если удостоился рукопожатия, значит, то всё ещё не так плохо. Врагу народа вряд ли стали бы жать руку.
— А это во избежание вопросов.
Он вынул из нагрудного кармана красную книжечку, такую же, что показывал мне на вокзале мой провожатый, раскрыл её перед моим лицом. Действительно, Шумский Владимир Борисович, замначальника областного УКГБ. Печать, дата, подпись — всё, как положено.
— Очень, хм, приятно познакомиться лично с человеком в таком звании, не каждому выпадает такая честь, — не без капли ёрничества сказал я. — Но позвольте все же полюбопытствовать, чем обычный человек, коим я являюсь, заинтересовал столь важную организацию? И почему мы встречаемся в здании жилищно-эксплуатационной конторы?
— Обычный человек, говорите, — хмыкнул Шумский. — Давайте-ка присядем.
Он кивнул на кресла и сам опустился в то, где недавно сидел его коллега в звании майора. Почему-то мне казалось, что он именно майор, в любом случае никак не ниже капитана.
Я тоже сел. Подполковник положил на журнальный столик кожаную папку и посмотрел мне в глаза, однако я выдержал его взгляд.
— Сначала отвечу на второй вопрос. От ЖЭКа здесь осталась только вывеска, контора переехала года три назад по другому адресу, а здание хотели снести. Но мы, скажем так, подсуетились, договорившись с районными властями, что про это здание они забудут, а теперь мы его используем в своих нуждах. А что касается первого вопроса… Поверьте, Арсений Львович, причин для знакомств с вами накопилось достаточное количество.
— И каковы эти причины?
Я постарался изобразить недоумение, Шумский снова усмехнулся:
— Актёр из вас так себе, я бы даже в труппу городского ТЮЗа вас не принял. А теперь к делу… Первая причина — это то, что вы, Арсений Ильич, стали вхожи в первый круг партийных и хозяйственных работников нашей области. И такие люди, как вы, уж извините, нас сразу начинают интересовать. Согласитесь, что это вполне себе в порядке вещей.
— Соглашусь, — покивал я, вздохнув. — Но вы же знаете, по каким причинам я стал, как вы говорите, вхож в этот самый круг?
— Конечно, знаем. И это вторая причина, которая заставляет нас с вами познакомиться поближе. Арсений Ильич, вы не поделитесь с нами информацией, каким образом вам удаётся исцелять — именно ИСЦЕЛЯТЬ ваших пациентов?
Собственно, вот и прозвучал вопрос, который я ожидал услышать с самого начала. Я по традиции начал рассказывать, что, мол, ещё в институте увлекся восточной медициной, но Шумский, улыбнувшись, остановил мой рассказ.
— Нет, не прокатывает, уважаемый доктор. В том смысле, что для ваших страждущих это вполне себе правдоподобная информация, но не для нас. Не увлекались вы в институте восточной медициной. Кардиологией, да, занимались серьёзно, но не восточными практиками. Тем более на столь высоком уровне, что даёт такие, не побоюсь этого слова, выдающиеся результаты. Давайте другую версию.
И посмотрел эдак на меня с ободряющей улыбочкой и лёгким прищуром, мол, не тушуйся, вываливай всё, что есть за душой. Что ж, вы песен хотите? Их есть у меня…
— Вы знаете, не хотел я, конечно, это афишировать, что ли, потому как эта версия как раз бредом и попахивает… Но, понимаете, буквально накануне распределения мы с моими друзьями пошли купаться на Волгу. Было очень жарко, и у меня случился «солнечный удар». Трое моих однокурсником тому свидетели.
Шумский снова улыбнулся, встал с кресла и подошел к столу, на котором стоял телефон. Поднял трубку и, прежде чем набрать номер, неожиданно спросил:
— А вы Арсений Ильич, какой коньяк предпочитаете?
— «Napoleon VSOP», — буркнул я.
Подполковник крякнул:
— Хм, обычный человек… Алё, добавочный 369, пожалуйста. Серёга? А ведь я выиграл наш спор. С тебя пузырь «Белого Аиста». Ну да… Как я и говорил, именно солнечный удар… Да… До связи.
Вернулся и сел в кресло.
— Вот… Мы с вами бутылку коньяка выиграли. Не «Наполеона», конечно, но тоже вполне приличного. Кстати, где пробовали этот VSOP, не скажете? Нет? Ну и ладно. Мой вам искренний совет — следите за своими словами, а то вы порой такое говорите… Ну да ладно. И что же дальше?
Я рассказал, что перед отбытием на прохождение интернатуры несколько дней гостил у матушки. Она у меня страдала болезнью суставов. И я в какой-то день взял ее за руку и вдруг как бы увидел каким-то внутренним зрением эти воспаленные суставы. И мне так сильно захотелось, чтобы у мамы все эти болячки прошли, что почувствовал, как из рук идет какое-то тепло, которое распространяется по больным суставам и снимает с них воспаление. Потом была тётка с ущемлением позвоночной грыжи. В общем, рассказал практически обо всех вылеченных мною пациентах.
Наконец я закончил, не решаясь вытереть выступившую на лбу испарину. Вопросительно посмотрел на Шумского. Тот глядел в окно, задумчиво крутя обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки. М-да, и мне ведь вскоре предстоит быть окольцованным. В связи с этим я испытал на мгновение какое-то странное чувство. Словно бы и хотелось этого, и в то же время не хотелось, как будто я обрекал себя на подкаблучное существование.
Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем Владимир Борисович перевёл взгляд на меня и медленно произнёс:
— Знаете, мы, в общем-то, примерно такую картину себе и представляли. Очень правильно, что вы деньги не берете. Не берете же?
— Нет, конечно! Хотя и предлагают.
— Замечательно! Правда, за исцеление товарища из Конго взяли дорогие часы.
Он кивнул на моё левое запястье, где из-под края рукава выглядывал золотой циферблат «Ролекса». Я невольно поправил рукав, спрятав часы.
— Так это был подарок, неудобно было отказываться, — изобразил я всем своим видом невинность. — Я даже отдарился своими «Командирскими».
— Да уж, равноценный обмен, — хмыкнул Шумский.
— Ну извините, дороже у меня ничего не было…
— Да ладно, я всё понимаю, — примирительным тоном сказал подполковник. — Но только я бы посоветовал вам носить что-нибудь попроще. Не ровен час… Сами понимаете.
— Собственно, я так и собирался сделать, пока вот с поезда решил пофорсить, даже к часам костюм надел, хотя и думал, что буду в нём только выступать.
— Это правильно, зачем народ провоцировать… По нашим данным, у вас и так неплохие поступления денежных средств от ваших песен. Кстати, не поделитесь, откуда вдруг у человека, никогда не занимавшегося сочинительством, и даже музыкальной школы не окончившего, рождаются такие вот шедевры, которые чуть ли не вся страна поет? Сразу предупреждаю, что мы в курсе того, что вы никогда стихов в жизни не писали, в редколлегии не были и вообще от сочинительства крайне далеки.
