– Ну, хоть так она кому пригодилась. И пошла-то сама… Тьфу, дура!
– Тетя, ну, тебя она знала все же…
– И что? Можно бы и головой пустой подумать, и сообразить, что не обязан никто для тебя ничего просто так делать. С чего бы?
– Она считала, что мир для нее боги создавали. За то и получила… – Ведьма даже и не задумалась, что вела себя так же, как и Аксинья. И тетка ее тоже промолчала, только лопату в землю всадила. Закопать тело да и обратно возвращаться побыстрее.
Яма росла быстро…
* * *
В палатах государевых, вскрикнув, проснулась Устинья. Подскочил рядом с ней Борис:
– Устя… с ребенком что?!
– Нет… Боря, бабушку прикажи позвать! Пожалуйста!
Агафью и звать не пришлось, сама прибежала волхва, простоволосая, растрепанная, едва Адама Козельского по дороге не сбила, к внучке кинулась:
– Устя… ты то же самое чуешь?
– Аксинья, бабушка?
– Весь день мне плохо было, а сейчас… отменяй, государь, приказ свой о розыске, не найдем мы внучку мою.
Борис даже рот открыл от изумления.
– Отчего ж, бабушка?
– Убили ее сейчас. Не просто так убили… нехорошей смертью. Чернота там была, да такая, что у меня до сих пор сердце ноет.
– Где ноет?
Адам Козельский только вошел, сразу жалобу на здоровье услыхал. Отмахнулась от него Агафья:
– Не о том думаешь, лекарь. Все, государь, и Устя то же самое почуяла, мы с Аськой общей кровью связаны, оттого и о беде узнали.
– А… нам через ту кровь хуже не будет?
Кто о чем, Устя о себе подумала: Ребенок у нее, только порчи ей и не хватало, а через родственную кровь ее навести легко можно. А Аксинья ей сестра, куда уж ближе-то?
Агафья только вздохнула:
– Вот что, Устя, с утра прикажи коней запрячь, к Добряне съездим, такое по ее части. Защитим и тебя, и всех остальных от порчи и сглаза. Кажется мне, что не для того Аську похищали, ну так соломки подстелить не помешает.
Борис рукой слугам махнул:
– Прикажите возок заложить, да и нам помогите одеться… сейчас поедем. И ты, бабушка, одевайся, не стану я до утра ждать. Авось и Добряна не откажет нам?
– Не откажет, конечно, государь. Может, и прав ты, лучше сейчас будет съездить… Ох, Аська-Аська, горюшко ты мое! Не уберегли дурочку…
Устинья бабушку обняла. У нее и самой сердце болело, свербело… ведь могла она подумать, могла предупредить… бабушка-то и половины не знает, с нее какой спрос? А вот Устинья могла бы.
А только ей Борис был всего дороже.
Борис, а теперь и ребеночек их, вот и отошла Аська на последнее место… взрослая уж, своим умом жить пора! Так что…
Виновата Устинья, тут и спору нет.
Но что ж с Аськой-то такого случиться могло? Ежели б через нее порчу наводили, уже сработало б! Вот сейчас и…
А когда тихо все и спокойно, значит, для чего-то другого она понадобилась. А почему она?
И кому?
И как ее из палат государевых все же вывели?
Царапнула мысль, вроде как верная и правильная, да тут слуги вокруг засуетились, одевать Устинью начали… и забылось важное.
Ох, Аксинья…
* * *
Добряна себя ждать не заставила, вышла, поздоровалась приветливо, Агафья сразу к делу перешла:
– Беда у меня, Добряна. Было три внучки, теперь две осталось.
– У всех у нас беда, Агафья. Тебе в городе сложнее было, а я черное почуяла. Как бы не Книга это опять.
Агафья за голову схватилась:
– К другому роду ее привязали? А Аська жертвой стала? Ой, дура, дурища я старая, не сообразила сразу, а надо бы! В гроб мне пора, идиотке старой!
– Мне так показалось, что на привязку колдовство творилось. – Добряна на причитания Агафьи и не ответила ничего, потом сопли вытирать будем. Мало ли вчера хороших людей полегло? Аксинья… ближе она к Устинье, да чем она лучше любого из дружинников Божедаровых? Для Добряны так только хуже.
– Привязали? – Борис спрашивал, откуда ж ему о таких вещах знать.
– Книги Черные или внутри рода передаются, от матери к дочери, от отца к сыну, племяннику, еще кому. Или, когда пресекается род, а такое частенько бывает, они в другой род уйти могут. Через жертву кровную. Осталась, допустим, одна ведьма в роду, стара она уж, наследника нет у нее, а Книга есть, так чтобы Книгу передать, она жертвой станет, ее убьют.
– Для того… но Аксинья же не родня Любаве? Никак?
– Нет, конечно. А только Любава ее с сыном своим связала, сам знаешь, муж да жена – одна сатана.
Борис подумал, кивнул:
– Порчи опасаться не придется?
– Другое страшно: новая, сильная ведьма появится.
– Которую знала Аксинья, доверяла ей, – тихо Устя говорила, а все услышали. – Я всю дорогу думала, что меня задело, а сейчас вот и поняла. Не пошла бы Аська своей волей абы с кем, только со знакомым, с тем, кому доверяла, кто в палаты государевы вхож. Кто бы ни был там, она рядом с нами будет, а мы и не поймем, не распознаем.
Борису только выругаться и осталось.
Вот ведь… казалось бы, на что и кому та Аксинья сдалась? Ан нет, нашелся гад… гадина! Но – кто?!
– Искать будем, – Агафья тоже злилась. – Найдем – сама порву на клочья мелкие!
Устя на Добряну поглядела серьезно:
– Не знаю, отчего так, а одна вещь мне покоя не дает. Вот такой клинок… Добряна?
Устя лист из кармана достала, развернула, Добряне показала. Та вгляделась.
– Рукоять из чего?
– Ровно из камня красного. Что это такое?
– Так ведьмин ритуальный нож. Вот, смотри, тут и желобки специальные, и сама ты узор нарисовала. Такое бывает, когда для ритуала ведьмина кровь нужна, она себе руку ранит, кровь по этим канавкам стекает…
– Неудобный он.
– А им колбасу и не резать. Его в сердце воткнуть, кожу проколоть, кровь добыть…
– А ежели…
– Ежели другое что – другой и клинок будет. А этот точно ведьмин, ритуальный.
Кивнула Устя, задумалась.
– Боренька, нельзя ли попросить дом бояр Пронских обыскать? Я такой клинок у Пронской видела, у Евлалии, может, пропал он куда? Или забрал кто из домашних?
– Пронские, – покатала фамилию на языке Агафья. – Погуляю-ка я рядышком. Ох уж мне ведьмы эти, лисье семя, черное племя…
Промолчали все. Да и что тут скажешь? Ведьмы…
Глава 10
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой
После рассказа Истермана многое мне стало яснее, в той, черной жизни моей. Многое разъяснилось.
Когда-то все не так казалось, а сейчас вспоминаю и понимаю: использовали меня. Я не во всем виновата, но во многом, что верно, то верно.
Не сбеги я в той жизни черной на ярмарку, не увидел бы меня Федор, не почуял силы моей.
Не покорствуй я родителям, взбунтуйся, помощи попроси, да хоть бы и у прабабушки… Агафья б меня в обиду не дала, спрятала, увезла, много чего могла она. Да я вот, овца безропотная, только блеяла, когда меня на живодерню волокли. Она уж и прибыла, видно, когда связь не разорвать было.
Федька моим первым мужчиной стал, силы мои сосал, ровно клещ кровавый… и все же до конца я ему тогда не далась.
Любовь…
Любовь к Бореньке меня спасла, она из безумия вытащила, она сорваться не дала, когда Федька решил, что выпил меня…
Нет, не так!
Когда поняла Любава, что получила, они действовать начали. Тут и магистр Родаль помог, но поменьше, все ж в той жизни для нее события лучше складывались. Федька меня получил, спокойнее стал, рассудительнее. Потом Бориса убили, а вскорости и я затяжелела…
Вот убийства Бори я понять и не могу.
Почему его ведьма сама убивала?!
Я ведь уверена, что это дело рук Евы Беккер, Евлалии Пронской. Но почему она?!
Почему ритуальным клинком?!
Зачем такие сложности да трудности? Просто – для чего? К их услугам и яд был, и порча, и болт арбалетный, с крыши брошенный, – Боря ведь по городу ездит, не скрываясь, почему ТАК?!
И не во мне дело, что я могла тогда.
