Сжать бы…
Велигнев только вздохнул печально. Ворон на плечо ему опустился, каркнул печально, о щеку перьями потерся. А и ничего, хозяин, ты придумаешь, что с ворогом сделать!
Загнать бы этот замок под землю, как Святогор-богатырь делал!
Такое ему не под силу. А ведь надобно этот гадючник придавить, да мгновенно, да хорошо так, чтобы не уцелел никто, да и сил своих не так чтобы много потратить, чай, не шахта это, здесь еще добивать, может, придется кого… Вот и продолжал волхв слушать, пока не наткнулся на кое-что подходящее.
Вот здесь.
Тоже вода пробилась, пока еще тонко-тонко, волоском одним, и побежала по камню трещина… Когда б волхв не заметил, она бы еще триста лет опасна не стала. Слишком уж тонкая.
А вот ежели расширить…
А хорошо получится. Одна из башен как раз и рухнет, да так удачно, прямо в замок, внутрь него. А уж кто живым выскочит…
Велигнев подумал чуточку и к воздуху прислушиваться начал. И тут же и нашел, что ему надобно было. Дождь.
Ему, конечно, грозу лучше, хорошую такую, с молнией, с громом, но это он и сам поможет чуточку. Не с пустого ж места работать, просто самую чуточку усилить, самую малость помочь. И будет ему хорошо, а тем, кто внутри замка, – плохо.
Тут главное – время точно рассчитать, чтобы совпало все. Вот сейчас он подземный ручей попросит нажим усилить, вот так, и побежала трещина, и крошиться начал камень, а Велигнев и его попросит тоже… Чего ему терпеть? Пусть рассыпается в песок, да побыстрее, а потом воды унесут эти песчинки в далекие странствия, и камень увидит много интересного… под лежачий камень вода не течет, но ежели камень в песок рассыплется? И вода потечет, и камень уйдет с ней, ему ведь тоже скучно лежать вечность на одном месте…
Вот так.
Теперь ждать надобно, может, часа три или четыре, может, даже до вечера, и к вечеру чтобы гроза началась. И грозу сейчас попросит он, пусть ветер как следует взобьет тучи, пусть пригонит их сюда, к волхву, пусть…
Воздухом управлять легче остальных, слишком уж он живая, любопытная стихия. Легкая на подъем. А с другой стороны, управлять легче, а подгадать к нужному времени сложнее. Удержать-то воздух тоже не получится, по тем же причинам. Слишком он легкомысленный…
Но сила волхва еще и в том, что он не управляет.
Он просит, он природу чует каждой своей волосинкой, каждым кусочком тела.
Он справится.
Из замка его даже и не заметили. Мало ли кто, и куда, и зачем идет… не в замок же? Ну и пусть его, нищий и нищий… плевать! Даже стрелой достать не попробовали – далековато. Для стрелы, не для волхва. Велигнев-то все видел отчетливо, даже, скорее, ощущал. И – ждал.
Пусть свершится задуманное!
* * *
– Бабушка, мне с тобой поговорить надобно. Срочно.
– Что еще неладное ты надумала?
Ворчала Агафья больше по привычке, она уж поняла, что Устя ничего просто так не скажет.
– Бабушка, скажи мне, ты вчера упоминала, что Аксинья оказалась с Федькой связана.
– Первый мужчина, не отменишь.
– А в обратную сторону работает это?
– Как?
– Допустим, первый мужчина у ведьмы. Или когда она у него – первая?
– Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло. Но это в жизни, а вот когда законы природы, тут их на кривой козе не объедешь, не обойдешь. Они и для ведьм равны, и для волхвов, разве что ведьмы их за счет чужой силы обойти стараются, а мы попросту уважаем.
– Бабушка!
– Верно все для ведьмы, Устя. Когда ведьма женщиной становится, она завсегда мужчину послабее выбрать старается, у него сил забрать, сколько можно.
– А убить его?
– Так он после этого долго и не проживет, может, год или два…
Не подходит. А наоборот?
– А ежели ведьма у мужчины первая?
– И такое быть может. Но ведьма и тогда от него подпитаться постарается, через постель легко силу тянуть, обычный человек в некоторые моменты беззащитен! Да что там! Волхвы и те попадаются, хоть и знают о таком!
– Бабушка… ты можешь Бориса расспросить? Мне не расскажет он, смолчит, постесняется.
– О чем, внучка?
– Кто его первая женщина была.
– Тебе-то зачем занадобилось?
– Бабушка, кажется мне, что это была боярыня Пронская. Ева которая… Мог у нее ребеночек от Бориса остаться – али нет?
– Всяко не мог, тогда б Черную Книгу передать в другой род не получилось. И Боря у тебя не из последних, и… вот еще что, не стоит его расспрашивать, сам он точно знать не будет.
– Почему, бабушка?
– А как ты думаешь? Ведьма же, могла она ему чуточку память затуманить?
– Могла.
– То-то и оно. Не расспрашивай Бориса, на такой вопрос только Любава и Ева эта ответить могли бы правдиво, а он вряд ли запомнит. Смутишь ты его только.
– Знаю, бабушка. А надо бы знать.
– Для чего, Устя? Мертвы уж ведьмы, и колдовство их сгинуло, надобно ли мужчину смущать?
– Нет, бабушка. Просто по времени похоже… как раз Любава в палаты царские попала, когда Боря в возраст входил, могла ему свою родственницу подсунуть. А когда он с ней… аркан на него накинуть.
– Обе они мертвы уж. Так ли важно это?
– Бабушка… а когда б Борис умер?
– Боже упаси, внучка…
– Нет-нет, не о том я! Вот смотри, когда б аркан Бориса с Евой связывал? А он умер внезапно, что случилось бы?
– Ничего.
– А… что могло повлиять на ведьму, чтобы она сама аркан разорвать пожелала? Или Бориса убить?
– Хм-м-м-м-м… ежели так подумать, могла более сильная ведьма вмешаться, попробовать аркан на себя перекинуть. Тогда б Еве солоно́ пришлось, от души б нахлебалась.
– И только?
– Аркан, Устинья, о двух концах. Ежели ты думаешь, что на одном петля, а второй управляет, верно это, а только и тот, кто управляет, не всегда над собой властен. И ежели ведьма решила ребенка завести или еще кого приворожить… мало ли случаев? А могло и так быть, что мужчина сильнее стал, аркан на себя потянул, тогда его рвать надобно как можно скорее.
– Сильнее стал?
– Скалы и те меняются, а уж людям-то сам Род повелел вперед идти. Три года назад я тебя видела, вовсе не такой ты была…
Кому три года, кому, считай, тридцать лет… Удивительно было бы, не поменяйся Устинья. Но понять она поняла.
– Бабушка… а ежели я бы не за Бориса замуж вышла? От моей любви ему бы сил прибыло?
– Да, внучка. В любом случае прибыло бы. Ты ведь его больше жизни своей любишь.
Устя кивнула:
Вот и сложилась головоломка, на место последняя деталь встала.
Ежели Ева и правда первой у Бориса была, а Устя…
Опять она виной всему получается. Боря в шестнадцать, или сколько там было ему, когда Любава ему Еву подсунула, это один Боря, робкий в чем-то, несмелый. А Боря в сорок его лет?
Тяжелых, каторжных, трудами государственными наполненных лет?
Совсем это другой мужчина, уж на что Устя сильна, а и то управлять им не получится. Разве что чуточку что-то поправить, и то не всегда. То-то аркан хоть и старым был, да использовался редко, видимо, и использовать его было тяжко.
А ежели бы не порвала она его?
Ежели б просто рядом находилась?
Вот так подумать, Борю она любила до безумия, может, и Федор-то меньше сил от нее получил вначале, нежели рассчитывали? И Боря, силы получив, рванулся? И Маринка, на Устю глядя, ребеночка захотела?
Сошлось все один к одному, Ева и поняла, что надобно аркан порвать, покамест не убила ее отдача. А как порвать-то?
Как Устя?
Так ведьмы не могут, это ж не рукой махнуть, как в сказках рассказывается, и полетели лебеди в одну сторону, соколы в другую. Это долго, и болезненно, и сил ведьма потратит много… Убить всяко проще. Вот это и произошло.
Пришла Евлалия в палату Сердоликовую… ей ведь и потайной ход был без надобности, попросту глаза отвела, мороком прикрылась, внутрь прошла да и вышла, а стража, поди, кошку какую видела или девку дворовую, а то и боярина какого.
Такое-то уж и Устинья может.
Вот и сложилось все, и оказалось оно печально и горестно. В чем-то и по ее вине в той жизни черной Боря погиб. Не желала она, а вот к чему безвольность да бесхарактерность приводит. Позволила другим свою дорогу выбирать, и сама погибла, и их всех погубила, и невиновных утянула…
