В этой жизни покамест все иначе складывается. А только кажется Устинье, что не все еще сделано, что важное что-то случиться должно. А потому…
– Бабушка, а где сейчас боярыня Раенская?
– Раенская?
– Вот, и ты ее не помнишь, а она ведь в палатах государевых гостья частая. Варвара Раенская, царицына ближница.
Агафья только головой покачала:
– И впрямь не помнила, покамест не сказала ты. Как глаза что застило… Найти ее надобно! Обязательно найти!
* * *
Пока Устинья с бабушкой общалась, решил Борис с Божедаром переговорить. Все ж непривычно ему такое – в его Ладоге и без его приказа, без его пригляда. Понятно, когда дело делается, это хорошо, а все ж непривычно как-то!
Богатырь себя долго ждать не заставил, благо как раз в Ладоге был, явился пред очи царские.
– Звал, государь?
– Звал, богатырь, – Борис ему в тон ответил, усмехнулся. – Ты садись, разговор у нас долгий будет.
– О чем узнать хочешь, государь?
– Начнем с пленных.
– Передал я их боярину Пущину.
– Всех?
– Всех. На кой они мне надобны, неруси?
– И то верно. Галеры тебе надобны или казна их выкупить может?
– Выкупить, государь?
– Что с боя взято, то свято. Но тебе вроде как галеры не сильно надобны, что-то более верткое пригодится?
– Пригодится, государь. Но задешево корабли не отдам я, не поскупился Орден, хорошо рыцарей снарядил. Поди, те галеры еще лет сто прослужат, а то и поболее.
– Называй цену, я торговаться не стану.
Божедар и назвал, а чего нет, когда просят. Борис хмыкнул, но пергамент со стола взял, цифирь в него сам вписал и Божедару протянул.
– С этим в казну придешь, деньги выдадут. А галеры, будь ласков, в порт перегони.
– Хорошо, государь. – По мелочам и Божедар торговаться не собирался, тем более что цену он запросил полуторную. Мало ли, все ж поторговаться придется, а государь вот… взял – и согласился!
– Еще один вопрос у меня. Агафья говорила, что тебе хорошо бы землю пожаловать. Скажешь, где и сколько хочешь.
Божедар на царя уже с уважением покосился. Благодарный самодержец? Сие редкость великая, пожалуй, Змея Горыныча легче встретить в наше время. Но с землей он не зарывался уже, назвал, сколько впрямь получить хотел.
Борис и тут торговаться не стал.
– Ты мне жизнь спас, это меньшее, что я сделать могу.
– Я бы, государь, и так пришел. Судьба у меня такая, с врагами Россы воевать, а то и голову сложить.
Не рисовался Божедар, говорил, что думает, и Борис это понял, кивнул:
– Когда нужда у меня явится, могу я тебя на помощь позвать?
– Запомни, государь, как со мной связаться. Да и зови, когда надобно, с дружиной к тебе на подмогу буду.
– Чем дружинников твоих наградить?
– Я им сам долю от добычи отдам, государь.
– Те, кто погиб, – для них помощь какая требуется?
– Справимся. Поможем детей поднять, семьям пропасть не дадим, у меня в дружине так принято. Когда б я голову сложил, и мою жену с детьми не бросили бы, помогли на ноги поставить.
– Понятно, что привыкли вы так. Но… вот еще лист, тоже в казначейство.
– Хорошо, государь, отказываться не стану.
Борис и не поскупился.
– Когда я тебе чем помочь смогу, скажешь. Не люблю я в долгу оставаться.
– Скажу, государь. Но пока ты нас и так обласкал выше меры, не загордиться бы.
Борис только рукой махнул, какая уж тут гордыня, одно дело делаем. Обговорил с Божедаром еще несколько вопросов, да и отпустил его. Мужчины друг друга хорошо поняли. Может, и поссорились бы они, и поспорили, да только делить им было нечего.
Одному на троне сидеть и править, второму воевать, сколько Род отведет, а вместе они сильнее вдесятеро. Так оно впредь и будет, так и правильно.
* * *
Не успела Устя с бабушкой поговорить – Илья пришел. Не усидел он в роще, в город приехал, хоть и тяжко ему на коне было, и рука дергала, а все одно…
– Илюшенька!
– Внучек пожаловал! Что ж ты неосторожно так подставился-то?
Илья на руку перевязанную посмотрел.
Есть такое, вроде и вскользь пришлось, а все одно, распахали чуть не до кости, чудом сухожилия не пострадали. В горячке боя оно и незаметно было, а потом как вылезло! Лекарь при казармах его промыл, перевязал, а в роще, куда его Божедар со всеми людьми своими увез, еще Добряна ругаться взялась, мазью намазала какой-то. Зато рана и не болела почти, и Добряна уверила, что заживет почти без шрамов. А это вдвойне хорошо, Маша увидит, расстроится, плакать будет – нет, такое не надобно! Ни к чему супругу огорчать, особливо когда она в тягости.
– Прости, бабушка. Получилось так…
– Получилось у него! Неслух!
Илья только рукой махнул: Не просто так он пришел, у него тоже дело есть.
– Бабушка, а с Аськой что? Может, домой ее забрать?
Сразу Агафья ссутулилась, на обычную старушку похожа стала, ровно весь возраст прожитый ей на плечи лег. Илье ж и не сказал про Аксинью никто, не до него было.
– Неладно с Аськой, Илюша. Боюсь я, что нет ее в живых.
– Бабушка?! Как?! Кто?!
– То-то и оно, Илюша, пропала она из своих покоев, а кто и как… не знаю я, только убили ее этой ночью. Не найдем мы ее живой, и думать нечего.
Не слишком-то Илья Аксинью любил, к Устинье он куда как больше был привязан, а все ж родная сестрица, кровь – не водица.
– Бабушка, что ж делать-то? Как быть?
– Не знаю я, Илюша, кто и что с ней сделал. А только посидели, подумали мы с Устей, надобно бы нам боярыню Раенскую сыскать.
– Так чего искать ее? На подворье она, поди?
– Нет ее там, это мы в первую очередь проверили, – Устя рукой махнула:
– А в охотничьем домике не искали? – Илья прищурился хитро́.
– Где?!
– Тут такое дело…
Илья в сторону покосился, понял, что все равно из него все вытянут, и рассказал. Когда ты на часах стоишь али сопровождаешь кого, на тебя внимания-то особо и не обращают. Вот как на мебель какую или коня верного. А только стрелец – не конь, он и запомнить может при нем сказанное, и потом передать.
Сам-то Илья Раенского не сопровождал, не случилось так. А вот друг его, Прошка, тот пару раз с боярином ездил, да не просто так.
Боярин Раенский хоть и в возрасте был, а погуливать не переставал. А только жену он любил и по-своему берег, ценил, уважал. То есть на своем подворье никогда и никого он не валял, к себе не приглашал, ни на одну холопку не польстился.
А естество требует!
А где?
В Иноземном квартале?
Так сплетни, опять же, поползут, а зачем Платону Раенскому сплетни? Дойдет до Варвары, обидится она, расстроится, а жену-то он любит!
Устя про себя еще добавила, что в иноземном квартале ведьма жила, а Платону и от нее подальше держаться надо было. Дружба-то у них дружба, а интересы врозь! Опять же, в кровати мужчины болтливы становятся, а кого там ему иноземцы подсунут, что узнают али нашепчут…
Нет-нет, Платону такого не надобно было.
– Вот, а потому выбирал он себе подругу из вдовушек, но домой-то к ней не наездишься, опять сплетни пойдут. Потому посылал он за зазнобой своей возок али карету, что там лучше было, главное, закрытые. Договаривался с конюшим, платил ему кой-чего…
– Ага, – сообразила Устя. – Приехала карета закрытая, уехала… куда, что, как – сплетничать можно, а точно узнать нельзя.
– Все верно. Не по чину боярину уж было самому в ночи по чужим дворам лазить, а вот так, приказать привезти – можно. Порадовались, боярин к себе отправился, вдовушка к себе.
– И куда ездил он? – тут уж и Агафья заинтересовалась.
– Могу даже сказать, кто возил его.
Две волхвы переглянулись хищно, глазами блеснули.
– Говори.
– А вы туда потом одни и поедете? Нет, не пойдет так!
– Илюшка!
– И меня мало будет, случись что, из меня сейчас боец плохой. Берете с собой сопровождение?
– Илюш-ш-ш-ша!
Агафья, как более взрослая и опытная, только головой качнула:
