– Берем. Распорядись там, мы через десять минут готовы будем.
– Устя, а тебя муж-то отпустит?
– Вот на то мне десять минут и надобны. – Устя только вздохнула: – Уговаривать.
Когда муж тебя любит, на сердце радостно. А только свободы все равно меньше становится, уж не сорвешься с места, как раньше, сама его тревожить не захочешь.
Ничего, с бабушкой да братом Боря ее отпустит покататься, развеяться чуток, еще и с сопровождением. А где она кататься будет…
А нечего мужа лишний раз волновать!
* * *
Устя и сама удивилась, как легко у нее все прошло. А Борису просто ни до кого было, ему как раз Пауля Данаэльса доставили.
И царь предвкушал…
А почему нет?
Значит, покушаться на него можно, а ответ получить не желаете, мейры иноземцы?
Ну-ну…
И Борис улыбнулся совершенно людоедской ухмылочкой.
Пауль Данаэльс задрожал, как заячий хвост. Чего уж там, грешен. И даже частично пойман, потому как сын…
Фриц Данаэльс, увы, домой не вернулся. Привезли. На телеге. Сгрузили и сообщили, что убит сей юноша при попытке бунта. А КАК это еще назвать прикажете?
Покушение на государя?
Объявление войны?
Тогда и правда воевать придется, а Борис пока еще не определился, как и с кем. С Орденом?
Чести много для магистра Родаля, чтобы Росса с ним персонально воевала. Опять же, война коровы с оводом – она частенько не в пользу коровы. Умаешься, пока прибьешь мелочь пакостную, сил много затратишь, а на место одного овода еще десяток налетит. Цапнуть-то тебя всяко успеют.
Невыгодно получится.
И волхв, опять же…
Раньше не поверил бы Борис, что один волхв с целым Орденом справиться может, а сейчас подождать чуток решил. Понаблюдать.
Борис на своих ошибках хорошо учился, и аркана ему хватило. Подождет он чуточку. А потому – попытка бунта. Подстрекателями иноземцев выставить… оправдываться будут?
Ну-ну, попробуйте. Палачи у нас хорошие, опытные, вы мне во всем признаетесь, даже в том, о чем и не задумывались. Так что была у Данаэльса причина дрожать.
– Г-государь…
– Все верно, мейр Данаэльс. Государь Россы, на землях которой ты живешь и законы которой нарушаешь.
Данаэльс как стоял, так на колени и рухнул. Понимал: хорошо, если пыточным подвалом обойдется.
– Милости! О милости прошу!
– А ты ее заслуживаешь, милости-то? А?
Данаэльс точно знал, что не заслуживает. Но… умирать-то не хочется!
– Я расскажу… признания подпишу…
– И без тебя подпишут. И расскажут без тебя.
Данаэльс позорно обмочился. Под мейром расплылась желтоватая лужица, сознания он пока не потерял, но был близок к тому. Борис меланхолично порадовался, что полы в палате каменные и плиты плотно пригнаны, иголку не просунешь. А то б воняло потом…
– Решил, что магистр сильнее меня?
– Государь! Меня Истерман шантажировал! Заставил! Угрожал!!!
Борис подумал, что так все оправдываются. Вот кто ни попадись на горячем – сразу же выясняется, что он не своей волей пакостничал. И покачал головой:
– С тобой, мейр, в другом месте поговорят. А я тебя за другим позвал, ознакомься вот…
Пауль взял грамоту, прочитал, поежился.
Грамот даже несколько было.
Первая – Борис за подстрекательство к бунту лишал иноземцев дарованных еще его отцом льгот и привилегий. Торговать беспошлинно, ввозить кое-что…
Давно он на эти права зубы точил, да просто так не отнимешь, а тут и случай какой представился! Грех не воспользоваться!
– Государь!!!
– Ты читай, мейр, читай.
Вторая грамота четко и внятно лишала подданства Россы семьи всех иноземцев, кои в бунте замешаны были. Бунтовщиков, понятно, казнят, Борис кротостью не отличался. А вот семьи их… Ладно уж! Пожалеем!
Имущество их казна выкупит, а потом пусть на свою родину отправляются. Нам такая наволочь в Россе не надобна!
Третья грамота добивала. Это было краткое письмо монарху Франконии (и такие же письма полетят и в Джерман, и в Лемберг, и в Рому, по всем странам) с извещением о случившемся и перечнем бунтовщиков. То есть знайте, кого благодарить за свои проблемы.
Данаэльс даже взвыл от лютой тоски.
Дыба?
Перетерпеть боль телесную можно, тяжко, трудно, но можно, и не такое люди терпят. А вот боль душевная куда как страшнее оказалась! Понимать, что сам строил, сам старался, и своими же руками все прогадил, все разрушил… помог Истерману? Молодец!
Только поставил ты не на ту лошадь и проиграл окончательно.
Так, истошно воющего, Данаэльса и потащили в Разбойный приказ, в пыточную, а Борис документы подьячему отдал: Пусть перебеляют начисто, пусть еще протоколы допроса Истермана приложат, Данаэльса, еще кое-кого…
Допросят, запишут, а потом и на кол их. Или на плаху…
Нет, наверное, на кол. Не потому, что Борису чужие мучения нравятся, напротив, неприятно ему даже думать о таком. Его бы воля, он бы казнил быстро и без лишних пыток, да нельзя.
Иноземцы же!
Дикий народ, одно слово!
Нельзя к ним по-хорошему, понимаете? Они это сразу за слабость принимают, давить начинают, и тогда уж приходится их всерьез останавливать, с кровью, с болью… Не понимают они хорошего отношения!
А вот когда ты их с размаху, да жестоко, да с ноги…
О, тут они прекрасно соображать начинают, отступают, извиняются – что за люди? Почему им плетка милее руки протянутой?
Одно слово – дикари иноземные. Немтыри. Немцы.
* * *
Магистр Эваринол в окно посмотрел, поморщился.
Гроза собирается.
Не любил он грозу, была у Великого Магистра такая слабость. Вот не любил, и все тут!
Кто-то в ней красоту видит, кто-то на небо с восторгом смотрит… ОН смотрел. И молнии в его глазах отражались.
А магистру гроза ненавистна была всю жизнь, не нравилась она ему, давила, мучила, и голова у него всегда перед грозой болела.
Вот и сейчас виски заломило… Подошел Эваринол к окну, вгляделся.
Туча ползла.
Такая… тяжелая, черная, страшная. Да, страшная, и магистру жутко захотелось выпить чего покрепче и спать лечь, пока не пройдет вся эта пакость. Или пойти вниз, с рыцарями посидеть… Нет, в молельню не хочется. Будет он там один стоять, никто его уединение молитвенное не решится нарушить, а ему бы, наоборот, людей побольше. И шума, чтобы гром за окном не слышать.
Позовет он, пожалуй, к себе магистра де Рителли и магистра Рейнгерца, посидят они, посоветуются, подумают. Со дня на день весточка от Леона прийти должна, надобно все еще раз обдумать. И кого посылать, и что далее делать, и во что деньги вкладывать, и какой груз отправлять… Орден ведь не только воюет, но и торгует, вот и список купцов росских у него на столе, Руди в свое время обеспечил. Надобно решить, кого потеснить, кого убрать… Пусть россы благодарны будут, что им жизнь оставят, а деньги – не обязательно, деньги – это им вовсе лишнее.
Только-только магистры за стол уселись, только бумаги разложили, как грохнуло за окном.
Да мощно так грохнуло, показалось, аж замок дрогнул.
Или… не показалось?!
И снова удар грома.
И…
Магистры на стол смотрели с тихим ужасом. А массивный стол дубовый накренился, и с одной его стороны на пол медленно-медленно, ровно в дурном сне, сыпались пергаменты, покачнулась и поехала к краю чернильница, выплескивая свое содержимое…
И новый удар!
Де Рителли сообразил первым, ранее он жил неподалеку от вулкана, и что такое подземные толчки, не понаслышке знал.
– Бежим!!! Ежели башня рухнет, нас тут всех похоронит!!!
И рванул к двери, подавая пример.
Магистры помчались за ним, вопя во все горло. Тут уж не до статуса, не до приличий или чести, тут шкуру спасать требуется, и свою, и прочих орденцев.
Костяк Ордена – люди. Не замки, не золото, люди – и знания. Будет это, и все остальное нарастет, только вот по кельям бегать сейчас просто времени нет, так что кричать в голос и бежать к выходу. Кто успеет, тот за ними побежит!
