Он понял, о чем идет речь.
«Кто ты?»
«Значит, ты пока не помнишь?»
«Нет…»
«Жаль».
«Я не договорил».
«Прости».
Владислав посмотрел в ее глаза.
«Но зато есть другое, что я знаю наверняка», – вдруг очень уверенно произнес он.
«И что же ты знаешь?»
«Что мы… принадлежим друг другу».
Она усмехнулась:
«На первый раз этого достаточно. Потом будет больше. Ты заново станешь открывать этот мир, и те знания, которые у тебя есть сейчас, покажутся такими же смешными, как человеку, который вылез из песочницы, в которой была сосредоточена вся его жизнь, и увидел звезды».
Молодой человек улыбнулся:
«Как же классно ты говоришь!.. Так красиво!»
«О, я многое делаю красиво. Кстати, как тебя зовут в этот раз?»
«Владислав».
«Владеть славой – то, что надо. И тебе, малыш, и мне. Как зовут меня, ты знаешь?»
«Лилит», – не сразу ответил он.
«Правильно».
«Я услышал это имя – и слышал его много раз».
«Это я нашептывала его тебе».
«Да, – кивнул он. – Теперь я понимаю, все понимаю! Это притяжение…»
«Сколько тебе сейчас лет?»
«Девятнадцать».
Прищурив глаза, она усмехнулась:
«Отличный возраст! Скажи, но только честно…»
«Да?»
«У тебя были женщины?»
Он опустил глаза.
«Ну?»
Владислав упрямо молчал. Наконец, подняв голову, спросил сам:
«А это имеет значение?»
«Так ты девственник? Чист, как утренний цветок?»
«Я не цветок». – Владислав еще упрямее уставился в пол.
«Тут нечего стесняться, – успокоила она его. – У каждого свой срок. Я знала много женщин, которые начинали очень рано и так же рано становились тертыми-перетертыми торбами, их покупали разве что за медный грош. И знала молодых людей, диких распутников, истекающих похотью, не пропускавших ни один публичный дом, которые с ранней юности вступали в связи со всеми подряд, мужчинами и женщинами, им было все равно, и тоже становились годам к двадцати пяти измочаленными, насквозь прогнившими, как тухлые баклажаны – нажми, развалится и потечет у тебя между пальцами».
«Откуда ты все это знала?»
«Долго живу на этом свете, – рассмеялась она. – И потом, твоя девственность лишь до срока. – Она провела ладонью по его щеке, и он загорелся. – Все исправимо, милый».
Она потянулась к нему, поцеловала в губы – и он вспыхнул таким огнем, какой уже не зальешь никакой рекой. Можно только дать выход любовному пылу!
«Я мечтал, чтобы ты стала моей!»
«И я стосковалась по тебе – не только по твоему горячему сердцу, но и по твоим рукам, по твоим ласкам, милый… Давай не будем говорить лишнего, а займемся любовью. Что скажешь?»
Владислав затрепетал.
«Мне так бы этого хотелось…»
«Позволь, я сама раздену тебя. Для меня это будет радостью, поверь. Поднимай руки. – Она стащила с него свитер, затем джинсы. – Встань передо мной. – Ночная гостья раздела его донага. – Ты всякий раз хорош, к моему удовольствию».
Он все еще трепетал. Но ее прикосновения совершили чудо.
«А ты?» – спросил он.
«Разумеется. Закрой глаза».
Он послушался. А когда открыл, она стояла перед ним обнаженной – у молодого человека дыхание перехватило. Свет фонарей падал из окна, обтекал ее тело.
«Как я тебе?»
И тогда он сказал все те же слова, потому что они были предельно точны:
«Ты прекрасна, Лилит…»
«Знаю, милый, знаю… а теперь иди ко мне, и возляжем, как мы это делали много-много раз…»
«Когда? Когда же?»
«Давно, очень давно, мой Владислав… – Она потянула его на ковер и привычным движением уложила на себя. – Ты вернулся домой, милый… Я – твой дом… А теперь люби меня, люби!..»
И вот теперь, став мужчиной, любовником, возлюбленным не простой смертной женщины, какой-нибудь набитой дуры, а богини, он ехал в притягательную неизвестность, но знал, что лишь для него это пока загадка. Его хозяйка и служанка, царица и рабыня, его Лилит, стократ возлюбленная, знает все, каждый их шаг. И он готов был подчиниться ей, как подчинялся сотни и тысячи лет назад. Не было ничего упоительнее этого подчинения! Добровольного рабства. Отказаться от него – все равно что мореплавателю не слушаться счастливого попутного ветра, который берется управлять его кораблем и обещает привезти к неведомым богатым землям.
За окном проносились перелески и поля до горизонта, озерца и протоки, дачные массивы с опустевшими по осени огородами и садиками. Они ехали в сторону счастья, назло всему миру, возможно, назло небесам, которым всегда слишком много надо. Но близость с богиней сделала его из юноши мужчиной, готовым к битвам. К черту всех, кто встанет у них на пути!
Огромная папка художника, распухшая, дорогая взору, лежала на деревянной скамейке рядом с Владиславом. Они забрали все его рисунки – ничего не оставили тем, кто скоро ворвется в его дом и станет вынюхивать, рыться, дознаваться. Где они? Что они? Кто они?! А ведь это рано или поздно произойдет, знали они оба. Никто не должен был увидеть ее портреты, понять, какое место в жизни юного художника занимало это неведомое существо. Пусть крысы делают свое дело.
А они, избранные, будут делать свое.
3
В обед Крымову принесли телеграмму. «Уважаемый Андрей Петрович на почте вас ждет ценный конверт информация срочная». «Ладно, – подумал он, – ценный так ценный». И ведь как подгадали – а будь он в уральском лесу? Всего-то в родном городе два дня. Поболтал по телефону с Мариной, поворковал, не смог отказать себе в этом удовольствии в обеденный перерыв. Обещал перезвонить к вечеру. Крымов ждал информации от Яшина и дождался, но она предсказуемо разочаровала его. Ни одно такси не забирало у дома, где жил Ольшанский, женщину и юношу с сумками. Также Крымов узнал, что банковская карточка Владислава нигде не всплывала. До закрытия он успел на почту, получил большой конверт и вернулся домой. Там Андрей обнаружил, что обратным адресом значилась областная библиотека. Что бы это значило?
Закурив на кухне, он с интересом распечатал толстый конверт.
– Ого, да тут целое собрание сочинений, – пробормотал он.
Присланное состояло из трех тонких пронумерованных пачек с документами, в основном ксерокопиями, и письма, адресованного ему, Андрею Крымову. Но едва он прочитал первые строки вложенного послания, как тотчас волнение захлестнуло его.
«Уважаемый Андрей Петрович!
Зная о вашем интересе к делу о пропавшей кукле из магазина „Афродита“ и всем сопутствующим трагическим событиям, посылаю вам три очень важных документа, касающихся их. Читайте в порядке нумерации, и вам откроется многое, о чем вы и не предполагали. Считайте меня искренним, крайне осведомленным и готовым прийти на помощь доброжелателем. Аноним».
Крымов поспешно проглядел все три документа, состоявшие из скрепленных скоросшивателем листов, а потом стал читать первый из них.
Это была биография известного, но рано ушедшего из жизни венецианского художника эпохи Возрождения Алессандро Бьянки. Ксерокопия была снята с какой-то старинной книги, несомненно, в подтверждение того, что сие не вымысел. Там шел готический шрифт, старый итальянский язык, который Крымов не прочитал бы и под страхом смерти, но, к счастью, был сделан и распечатан перевод. Имя художника ни о чем не говорило Крымову, но читать было интересно, и потом, он, опытный сыщик, уже предчувствовал находку.
Художник Алессандро Бьянки родился в Венеции во второй половине пятнадцатого века. С раннего возраста юноша проявил большие способности в рисовании, и тогда родители по совету настоятеля местной церкви с Риальто послали его учиться во Флоренцию – итальянскую столицу искусств, в школу самого мэтра Вероккио, скульптора и живописца, у которого в разное время учились такие гении Ренессанса, как Леонардо да Винчи, Боттичелли и Перуджино.
Алессандро Бьянки вернулся домой настоящим мастером, но он был скромен и решил посвятить себя росписи храмов. Тотчас на него появился огромный спрос – его приглашали поработать в разные храмы островного государства, и он с радостью откликался на каждый зов. Молва о нем среди настоятелей храмов быстро пронеслась по Венеции. И вот его вызвали расписывать только что отстроенный собор Святого Себастьяна в Риальто.
