Её взгляд устремился куда-то за спину Зиновия. Я, перехватил направление её взора — тоже посмотрел туда и сразу понял причину её беспокойства. К нам решительной походкой приближался глава Гвардейцев. Он заметно преобразился с нашей последней встречи — бледность исчезла с его лица, взгляд стал жёстким и уверенным. Что более тревожно — он был не один.
За его спиной вышагивали гвардейцы, не менее тридцати человек. Все как на подбор — в полной боевой броне, можно сказать, при параде, с оружием наготове. Каждый держал руку на рукояти своего клинка, а в глазах читались недобрые помыслы.
— Ты что-то хотел, Фёдор? — громко спросил Дмитрий, обращаясь к бывшему начальнику гвардии. Голос его звучал спокойно, но я уловил в нём нотки настороженности.
— Да, Дмитрий Александрович, хотел, — твёрдо произнёс командир гвардии, поднимая подбородок выше. — Раз вы нас гоните, то извольте оплатить нам жалование за целый год сполна. В полной мере, — он сделал акцент на последних словах. — И вы от нас так просто не избавитесь, как ваш отец себе это позволял. А если надо будет, мы своё возьмём.
Последние слова он произнёс с угрожающей ухмылкой, выхватив меч из ножен одним плавным движением. Затем, он как бы невзначай уперся клинком в землю, опираясь на него, будто на посох. Это был явный жест вызова, балансирующий на грани прямой угрозы.
Зиновий, переводя напряжённый взгляд с меня на Дмитрия, затем на Гвардейцев, хранил молчание. Однако по его сжатым челюстям и нахмуренному лбу было видно, как сильно он внутренне напрягся. Происходящее ему явно не нравилось, но что он мог поделать? Правила для паладинов неукоснительны и строги. Они при каждом удобном случае напоминают всем, что не вмешиваются в дела аристократии. Так чего же иного от них ждать сейчас? Его положение было крайне деликатным — нарушить кодекс он не мог, но и стоять в стороне, когда назревает конфликт, было противно его натуре защитника.
— Фёдор, вы что же такое говорите? — воскликнула вдруг Алиса, хлопая глазами. На её лице читалось абсолютное неверие в происходящее. Казалось, что прямо сейчас, на наших глазах, в её сознании рушится целый мир иллюзий. Её убеждённость в том, что всё хорошо, что жизнь будет безоблачной, разбивалась о камни суровой реальности, проступавшей сквозь треснувший фасад благополучия.
Неужели суровая реальность действительно возьмёт верх? Пара Гвардейцев, искоса поглядывая на Алису — поглядывая так, что у меня внутри всё перевернулось — весело заржали, не скрывая своих намерений.
— Мы, кажется, знаем, чем можем взять часть жалования, — посмеялся один из них, многозначительно оглядывая Алису с головы до ног.
Фёдор недовольно поморщился и смерил взглядом шутника, но ничего не сказал, промолчал. Нехороший знак — значит, подобное поведение он готов попустить своим людям. Это говорило о многом, и ничего хорошего эти выводы не сулили. Атмосфера накалялась, и я понимал, что ситуация балансирует на грани открытого конфликта.
— Ты оружие-то спрячь, — произнёс я, глядя на Фёдора. — Видимо, ты пьяный или не в себе. У тебя ещё есть шанс сохранить хотя бы честь. Что же касается твоей жизни…
— А ты здесь вообще кто такой? — воскликнул вдруг Фёдор, уставившись на меня. — Я тебя вообще впервые вижу. Ходишь здесь важный, как гусь, раздаёшь какие-то указания. Ты что себе позволяешь? Увольнять меня вздумал? Для тебя этот день закончится очень плохо, и ты сам в этом виноват. Как смел ты такое говорить про меня и про мою семью, что я опозорил свой род? Я, служу этой семье двадцать пять лет и этим я опозорил свой род? Да что ты несёшь такое? И вообще, с тобой я говорить не намерен. Здесь есть глава рода, я говорю с ним и не смей вмешиваться в наши с ним дела.
Я громко рассмеялся, чем изрядно смутил гвардейцев. Чего угодно они ожидали, но не весёлого смеха с моей стороны.
— И у кого-то ещё здесь остались сомнения в том, что у вас, Пылаевых, были нормальные гвардейцы? — я сказал это так громко, что услышали, наверное, на другом конце поместья. И будто случайно положил руку на револьвер. — Фёдор, извинился бы, прощения попросил, упал в ноги господину — может, тебя и простили бы. Сам же до греха доводишь, так, чтобы твоё имя было не то что забыто, а осмеяно и обесчещено.
— Фёдор, не доводи до греха, — мягко сказал Дмитрий. — Прошу тебя, иди подобру-поздорову. Недоброе ты замыслил, глупость какую-то. Ведь погибнешь же зря.
Фёдор будто смутился от слов Пылаева, однако один из гвардейцев — высокий, смуглый, черноволосый, с яркой зелёной аурой — подошёл к главе гвардии.
— Их трое всего, и Дмитрий со своей силой кривой никак не справится. Мы с ними в миг управимся.
Активировав истинное зрение — я оценил что они из себя представляют. А они-то не так просты. Среди них семеро одарённых, в том числе и глава гвардии. Тот и вовсе был, пусть и совсем прозрачного, но синего цвета. Это уже немало. К тому же оружие у них у всех артефактное — что мечи, что огнестрел. У каждого в руках — были автоматы. Ведь раньше, когда эти гвардейцы вроде бы были на нашей стороне, я этому значения не придавал. Теперь же это стало очень важным обстоятельством. Всё-таки теперь артефактное оружие в руках не союзников, а врагов.
— Ну что, ребята, — оглядел своих архаровцев Фёдор. — Придётся нам и вправду самим брать оплату. Нас, похоже, всерьёз не воспринимают. Считают, что мы, как гвардия, плохи, и как воинов нас не ценят. Надо развеять этот миф.
Пока Фёдор разглагольствовал, я, недолго думая, выхватил револьвер и открыл огонь. Первым делом попытался подстрелить самого Фёдора, целясь прямо ему в лоб. Однако он оказался неожиданно прытким — молниеносно уклонился, словно предчувствовал мой выстрел.
Заряженный энергией снаряд пролетел мимо и попал в стоявшего рядом неодарённого. Тому не поздоровилось — голова лопнула, как перезревшая тыква, разбрызгивая содержимое черепа во все стороны. Неприятное зрелище, признаться, но он сам выбрал свой путь. Хотел указать место аристократам — теперь пусть не обижается, что сам отправился на тот свет. Смерть была мгновенной, и это последняя оказанная ему милость.
Дмитрий тоже не стал долго рассуждать. Широко раскрыв рот, он выпустил такую плотную струю пламени, что любой дракон из древних сказаний позавидовал бы. Глаза его вспыхнули жутким гневом, а волосы затрепетали от невыносимого жара, словно сами обрели жизнь.
Двое одарённых, стоявших перед ним, кое-как укрылись за энергетическими щитами, но пламя ревело и билось о них тугим потоком, заставляя щиты мерцать и постепенно тускнеть под натиском огненной стихии.
Руки Алисы тоже запылали, и в них материализовались огненные плети, оставляющие в воздухе огненные следы. Они извивались, словно живые существа, жаждущие вкусить крови врагов. Каждый взмах её руки отправлял огненную плеть в сторону противника, причиняя страшные ожоги тем, кто не успевал уклониться.
Гвардейцы тоже не стояли на месте — в их руках застрекотали автоматы, выплёвывая смертоносные очереди в нашу сторону. Воздух наполнился запахом пороха и свистом пуль. Другая часть воинов, видимо предпочитающих ближний бой, выхватила мечи и двинулась на нас решительным шагом.
Дима тут же закрыл Алису своим телом, а в его щит ударили сразу несколько автоматных очередей. Всё же гвардейцев было многовато для нас троих. Благо щит у Димы был надёжный — энергетическая оболочка замерцала переливами синего, но все очереди выдержала, не пропустив ни единой пули.
Я уже шёл в атаку, и плевать, что против меня стояло чуть меньше тридцати человек. Адреналин бурлил в крови, придавая движениям уверенность. Я уже успел прострелить из револьвера четверых, и те валялись с ранениями разной степени тяжести. Двоих убил наповал — один рухнул с дырой во лбу, второй с пробитой грудью, хрипя и пытаясь остановить кровь. Ещё двоих удалось ранить: одному оторвало руку по локоть — она отлетела в сторону, разбрызгивая кровь, а второму мой револьвер проделал дыру в плече размером с кулак. Ещё одному я попал прямо в автомат — оружие вырвало из рук вместе с парой пальцев. Ранение несерьёзное, но он теперь точно не боец — остался с визгом кататься по полу, зажимая культю.
