— Что с ними? — с порога спросила Катя, даже перед тем, как перекреститься на Красный угол.
В доме уже был Эжен Колиньи, лекарь, который после окончания контракта с князем Куракиным перебрался к Сперанскому в Надеждово и сейчас тут организовывал первую в регионе больницу.
— Что с ними? — жёстко на французском языке повторила Катя.
— Отходит пастырь, а ваша свекровь уже лучше, я дал настойку для сердца, — сказал лекарь, заканчивая осмотр. — Очень тяжёлое дыхание, и сердце уже почти не слышно.
Эжен Колиньи использовал один из первых в России, а значит и в мире, стетоскоп, чаще называемой «слышательной трубкой».
— Катя? — прохрипел свёкр. — Ты будь женой Мишке доброй, не забижайте один одно… я любил его, пусчай не серчает на меня… — сказал Михаил Васильевич и закатил зрачки.
Катя стояла безмолвно, а слёзы сами потекли по её щекам, растрёпанные волосы сразу прилипали к лицу, но молодая женщина не убирала локоны. В эту минуту она себя корила за то, что не так для неё оказалась тяжёлой потеря родного для мужа человека, как то, что она беспокоится за реакцию супруга. Не уберегла? Да и не могла она уберечь. Уже давно был отец Михаил лежачим, и все ждали, когда Господь приберёт своего слугу в Рай. И всё же…
— Отправиться срочно в Белокуракино за Авсеем Демидовичем! Начать подготовку к погребению. Во всём поместье объявляю траур, — после минут десяти молчания, начала распоряжаться Екатерина Андреевна.
— Хозяйка… — замялся Алексей. — Вы… К вам прибыл господин Глазунов. Я не докладывал ранее, прошу простить меня, но нынче… воно как…
— Не вовремя как всё! — раздосадовано сказала Катя. — Поезжай в усадьбу… Нет, к архитектору Андреяну Дмитриевичу и попроси от моего имени господина Захарова занять Матвея Петровича Глазунова. После передай купцу Глазунову книгу, ту, что я пишу, а Богдана Стойковича предупреди о том, чтобы Глазунов не выехал с книгой из поместья.
Алексей умчался. Такие сложные «барские» поручения ему ещё не приходилось исполнять.
Матвей Петрович Глазунов был купцом 2-й гильдии и почти что единственным в России, кто специализировался именно на продаже книг. Катя, включившаяся в процессы, связанные с редактированием и издательством книги «Граф Монте-Кристо», столкнулась не только с тем, что нынче в России издательское дело крайне запущено, так и с тем, что никто не хочет браться за издание большой, объёмной книги, даже не удосужившись прочитать, что там написано. Считается, что это убыточно, и только иностранные авторы могут позволить себе произведения в два или более тома. А русские литераторы пишут небольшие рассказы или повести.
Вот и подумала деятельная молодая женщина, что её супруг столь талантливый может и должен иметь лояльное издательство, которое не смотрит на то, что происходит в обществе, и насколько автор нынче цитируем при дворе или рядом с ним. Нужно чисто коммерческое предприятие, такое, как способен возглавить купец Глазунов, у которого вся семья продавцы книг. Остаётся только на той же коммерческой основе напечатать книги, ну, а Глазунов должен вложиться в распространение произведения. Вот для этого он и прибыл, чтобы самому прочитать, воодушевиться и начать в скором времени продажи «графа», а также сборника стихов Сперанского в отдельности.
Катя была намерена продержать в Надеждово Глазунова столько, чтобы и похороны прошли, и купец прочитал книгу и после ещё раз прочитал более вдумчиво. В первый раз как читатель, во второй как продавец. Прославлять и продвигать имя своего супруга стало навязчивой идеей Катерины Андреевны. Все должны также рассмотреть в Сперанском гения, как и она.
Глава 8
Триест
9 мая 1798 года
Бояться — это же нормальное состояние человека, если ему предстоит вступить в свой первый серьёзный бой? Надеюсь, что да. В прошлой жизни мне случалось стрелять, сражаться, но всё это были схватки личные, где я не отвечал за других людей, лишь пару раз исход поединка мог повлиять на большие дела. Сейчас же предстоит защищать честь и свою, и великого государства. По моим действиям, успехам или неудачам будут судить обо всей Российской империи, и я не могу ошибиться. Это не пафос, это и моё будущее, которое связано с тем, как я себя проявлю.
День назад мы прибыли под деревушку Задрот… или Раздрот, скорее, второе название, но почему-то меня привлекает первое. Судя по всему, нам удалось остаться незамеченными, тем более, что вся наша конница стояла в гористо-лесистой местности ещё дальше на десять вёрст от передовых трёх сотен стрелков.
Может быть, это тактически было не совсем верным и даже честолюбивым, но я хотел, наконец, прекратить все недомолвки и сомнения в том, что те люди, которых я привёл из числа бывших военторговцев и тех, кто тренировался на моих базах, не совсем являются воинами и бесполезны в войне. Сюда бы ещё егерей взять, но нет. Только мой отряд будет в авангарде, надеюсь, при захвате Триеста, а не позорного бегства из-под оного.
Разведка в австрийский город, захваченный французами, была отправлена ещё три дня назад. Это были две группы: в одной три человека с владением сербского языка, они будут отыгрывать словенцев; во второй группе двое, они свободно владели немецким языком и отыграют местных австрийцев. В первой группе был один соплеменник Богдана Стойковича, который, проживая в России, не забыл родную речь, и две девчонки, вернее, девушки. А если ещё быть честнее, то две очень привлекательных молодых девушки.
В процессе обучения сирот, особенно девчонок, как бы это не звучало преступно, преподавалась «наука любви». Серьёзных преподавателей, конечно, не нашлось, это не восточные страны, но здесь важнее была психология. И эти две девчонки морально должны были быть готовы к тому, что могут стать объектами сексуального влечения для французов. Вот только они были обучены выбирать себе, если уже подобное неотвратимо, в партнёры кого-нибудь важнее, чем простой солдат. Но главное при выборе с кем переспать — это необходимость ориентироваться на носителя информации.
Сегодня моя тёмная душа не получила очередного чёрного пятнышка, и девчонки спокойно вернулись с задания, имея карту города с указанием большинства мест дислокации частей французского гарнизона. Немецкоязычные разведчики также вернулись со своими картами. В этом времени особой фильтрации местного населения не было, или у меня недостаточно информации. Любой, прикинувшись торговцем или простым обывателем, спокойно мог обследовать будь то город, который необходимо захватить, или крепость. Сравнительно недавно некий капитан Наполеон Бонапарт, ставший по воле рока командующим французскими войсками, что осаждали Тулон, лично проехался на ослике вдоль всей крепости, занятой тогда англичанами. Так что мы могли надеяться на успех, и он к нам пришёл.
Ещё два часа понадобилось для того, чтобы свести все разведданные на большой лист бумаги размером в ватман. Проанализировав полученную карту, я несколько поругал разведчиков. Так вышло, что в городе оставалось несколько слепых зон, кто и что там находится, мы не знали. Однако, по приблизительным подсчётам выходило, что в Триесте порядка трёх тысяч французов и ещё каких-то людей в мундирах. Вероятно, это коллаборационисты-республиканцы из венецианской республики.
— Ну, что, товарищи мои, повоюем? — спросил я, обращаясь к командирам десятков моего стрелкового батальона.
Пламенных речей я специально не хотел произносить. У нас есть три человека, которые занимаются «политинформацией». Своего рода сотенные комиссары. А по мне вот такие вот сражения и захваты не самых крупных и далеко не обороноспособных городов обязаны стать обыденностью и работой. Если наша работа будет оценена как подвиг, что ж… я не буду против.
Две сотни французов были вырезаны нами два дня назад. Они охраняли две дороги, выходящие из восточных Альп. Никакого героизма. Ночью сняли спящих часовых, а потом отряд калмыков просто расстреливал из луков любого выскочившего солдатика в портках. Света от костров почти хватало для того, чтобы сделать это. Были сдавшиеся, и их… На то она и война. Нам нет резона возиться с пленными.
