Между тем, подобная стычка, когда мы не выпустили ни одного француза, позволила одеть чуть более двух сотен моих стрелков во французские мундиры. Сам же я стал офицером, лейтенантом республиканской армии. Ещё часть людей мы обрядили, как бы это ни было смешно, в цыган. Здесь представителей этого народа хватает. А у меня в стрелках пять девах, которые нечленораздельно голосить и махать цветастыми юбками вполне горазды. Так что нас ждал спектакль.
— С Богом! — сказал я и решительно встал, поправляя показавшийся мне неудобным мундир лейтенанта французской республиканской армии.
* * *
(Интерлюдия)
Су-лейтенант республиканского отряда города Триеста Франческо Мерандини, уроженец Венецианской республики, наблюдал со стен крепости Сант-Джуст за невероятным зрелищем. К городу шёл цыганский табор.
— Давиде, ты погляди на этих арлекинов! — обратился Мерандини к своему товарищу, также су-лейтенанту.
На самом деле оба офицера должны были стоять в разных частях крепости вместе со своими полусотнями подчинённых. Однако, служба, как в городе, так и в крепости, велась из рук вон плохо. Французы так и вовсе манкировали обязанностями и предпочитали взвалить рутину на венецианцев. «Вдруг война, а я устал» — наверное, под таким лозунгом действовало большинство офицеров-революционеров. Реальная служба была организована в порту. Опасность, что придёт русский флот, была более чем реальной. На земле же атаки почти не ждали, так как все дороги к городу были перекрыты, и получены данные, что Суворов движется всем своим войском в сторону Удине, в двухстах верстах от Триеста.
— Странно всё это, Франческо, — всматриваясь в подзорную трубу, отвечал своему другу Давиде. — Посмотри, у них впереди идут пять девчонок, совсем ещё молоденьких, у одной я даже увидел светлые волосы. А ещё я как-то наблюдал за цыганами, у них впереди идут, как правило, женщины в годах и всегда с ними козы, кони и ещё какая-нибудь живность.
— Поспать тебе нужно, друг, а то на ровном месте враги мерещатся. Кто ж будет так обряжаться! А кони у них есть. Ещё смотри, какие повозки добротные, словно добрые каретники их собирали.
— Вот-вот, — отвечал Давиде. — Нужно послать вестового к тому французскому отряду, что подходит к городу, пусть развернутся и досмотрят цыган.
Франческо вытянул руки вперёд и стал ими махать в разные стороны, эмоционально жестикулируя на слова своего товарища.
— Нет, нет, нет, я этого делать не буду. Не хочу терпеть унижения от французского офицера. Этот отряд наверняка пришёл на ротацию с какой-то дороги. У них там скука, отчего они устают больше, чем от работы. А ещё, скорее всего, голодные. Так что нас с тобой за такие приказы добрым словом не наградят, — сказал Франческо, и Давиде нехотя с ним согласился.
Давиде был сыном небедного торговца из Венеции, который поспешил продемонстрировать свою лояльность новым властям, потому и отдал младшего сына в формирующиеся республиканские отряды. Теперь у торговца есть даже дубликат письменного соглашения его сына служить рядом с французами. Каждый, кто захочет обвинить торговца в том, что он монархист, получает отповедь и, как доказательство, бумагу. Ну, а сыну выпало служить в Триесте, ещё недавно бывшем вольным городом, но всё же с большим влиянием именно Габсбургов.
— Посмотри лучше в море, вот откуда стоит ждать опасности. Говорят, что русский флот видели в Римини, и это было много кораблей, может, и сто, — сказал Франческо, разведя руками, показывая жестом, что флот был огромный.
— Ну, ты даёшь, друг! Во-первых, откуда у русских тут такой большой флот? Нужно было географию учить! У них главное море на севере. А ещё кто тебе мог такое сказать? Ты же постоянно со мной в этой крепости! — Давиде рассмеялся, а Франческо сделал вид, что обиделся.
Друзья ещё немного поговорили, периодически всматриваясь в сторону моря, а когда уже решили, что они свою работу выполнили, и пора бы уже напрячь подчинённых, случайно, ведомый какими-то предчувствиями Давиде посмотрел в подзорную трубу вдаль, где начинался лес.
— Кто-то птиц спугнул… Смотри туда! — чуть ли не крича, Давиде указал направление. — Прямо деревья и кусты шевелятся.
— Сообщу-ка всё же капитану, — сказал Франческо, отринув страхи по поводу беспокойства коменданта старой средневековой крепости мсье Антуана Ларота, ещё того вояки, который более всего борется не с врагами, а с ожирением.
Франческо, вначале не сильно спеша, направился к лестнице с крепостной стены, но, услышав крик своего товарища, ускорился, чуть ли не спотыкаясь.
— Это кавалерия! Я таких не видел никогда! Кавалерия! — кричал Давиде, свободной рукой показывая вдаль, как будто его кто-то сейчас видел.
В растерянности су-лейтенант забыл, что нужно трубить тревогу, вообще-то ещё и бить в барабаны, но барабанщиков рядом не было. Никого не было рядом. Да и комендант непонятно где на этот раз спрятался, чтобы предаться сну после второго, или уже третьего, завтрака.
*…………….*…………..*
Мы уже входили в город, когда нам преградил дорогу смешанный отряд из французов и, как я понял, местных республиканцев. При этом с ружьями были двадцать солдат из местных, а французы вели себя, словно стоящие над ними. Может, на самом деле так и было, мы выяснять не стали.
— Кто командир? — спросил я на французском языке, как и приличествовало человеку в мундире французского офицера.
— Я и есть командир, гражданин лейтенант, а вы кто такой? — спросил меня также лейтенант по званию и также француз.
Точнее, он-то и был французом настоящим. Лейтенант общался с ленцой, нехотя, словно отбывал каторгу, а не располагался в тени двухэтажного здания с бутылкой вина в сторонке. На дворе стояла весьма тёплая, переходящая в жаркую, погода.
— Лейтенант третей роты второй полубригады Триеста, — представился я и замолчал [в революционной армии вместо полков подобные им формирования назывались полубригадами].
— А ваше имя? — просил лейтенант, выходя из состояния полудрёмы.
Я показал знак изготовиться. Понятно было, что он знает командира одной из немногочисленных рот, которые составляли гарнизон Триеста, как и вспомогательных сил, которыми прикрывались все направления с суши.
Первым удар нанёс я. Выхватил нож и, сделав всего один шаг, перерезал горло французскому лейтенанту. Сразу же послышались глухие звуки схлопывания маленьких арбалетов, а после звон стали. Те из моих воинов, что были с арбалетами, выбили с десяти-двадцати метров всех противников, держащих в руках ружья. А после навалились на оставшихся солдат, закалывая тех ножами и штыками французских же ружей.
Я стоял весь в чужой крови. Мандраж перед боем в самом его начале не дал мне сработать более профессионально. Вдруг пришла какая-то неуверенность, что я могу не убить своего противника, если буду целить в печень или тем более в сердце. Пробить грудную клетку человека нелегко, и я… Ну, да чего тут теперь переживать. На меня ровняются бойцы, некоторые из которых, если не многие, взяли, как и я, свою первую жатву. Вроде бы, до того ещё никого не убивал, только калечил. Или убивал? Что-то помутилось в голове.
Нет, все мысли в сторону!
— Разведка вперёд! Остальные ждём цыган и начинаем работать. До того, как доскачут калмыки с персами, нужно… — я не успел договорить, как со стороны крепости послышался рёв то ли рога, то ли ещё какого приспособления для подачи сигнала. — Наша кавалерия вышла. Действуем по плану!
Последнее я прокричал громко. Нужно было обязательно брать хитростью крепость Сент-Джус, или Санта-Джусто, не важно, это пусть австрийцы с итальянцами спорят. И лучшего момента, чем прямо сейчас, нет, чтобы взять маленькую крепостицу, в которой не может быть более двух сотен человек. Вот пока не набежали туда французы, предпочитавшие больше время проводить в самом городе, оставляя только две неполных дежурных роты в крепости, и нужно брать цитадель. Там всего-то тридцать две пушки, но нам это «всего-то» аукнется сотнями потерь, так как крепость доминирует над городом и простреливает его. Мало того, с крепости простреливается и порт, ещё одно укрепление французов, занять которое было бы очень сподручно, имея аргумент в виде крепости.
