— А здесь надобно сдать оружие, — произнёс он, указывая на специальные ящики. — Иначе дальше прохода нет. Мы вступаем на территорию, где содержатся особо опасные и одарённые.
— А там содержался кто? — спросил я, оглянувшись на пройденный путь. — Мы ведь прошли столько шлюзов и дверей…
— А там обычные заключённые, люди неодарённые или те, кто задержан по несерьёзным делам. А здесь же такие преступники содержатся, которые могут и от города камня на камне не оставить, если дать им волю. — многозначительно произнёс начальник тюрьмы.
Мы миновали ещё десяток шлюзов, спустились на три этажа вниз, куда-то в подземелье. Воздух становился всё более спёртым и влажным, а освещение — тусклым и зловещим. Факелы на стенах отбрасывали причудливые тени, которые, казалось, двигались сами по себе.
По дороге начальник тюрьмы, как-то слегка замявшись, сказал:
— Ничего не подумайте, но как бы это сказать — друг ваш слегка помятый.
— Это как помятый? — приостановился я. — Что значит помятый? Его пытали? Издевались над ним?
— Да нет, понимаете, вышла такая оказия, — начальник тюрьмы явно чувствовал себя неловко, — когда его задержали — на место прибыл ближайший патруль, молодые совсем, не опытные. Они его доставили сюда и определили, не разобравшись, в общую камеру. А там помимо него ещё тридцать уголовников.
— И? — Я вскинул бровь.
— И один из них узнал в Медведеве аристократа. Тот его когда-то с позором из рядов гвардейцев выпер за то, что на посту уснул. Ну и затеялась буча. Решил, значит, этот паршивец отыграться на бывшем начальнике. А Медведев взял да и всех этих тридцать уголовников раскидал. Как котят. Представляете — в наручниках! С блокированным даром! Понятно, что и сам без побоев не обошелся, но из тех тридцати половина в лазарете до сих пор валяется. Так что не подумайте, мы тут бесчинство не творим. Но потому он и помятый немного. Лекарь осмотрел, ничего серьезного, но синяки да ссадины лечить не стал — все же тюрьма, не санаторий какой.
Он проводил нас дальше по коридору, рассказывая как Медведев, несмотря на раны, держался с достоинством, не молил о пощаде. Даже тюремщики его зауважали — редко встретишь такую стать среди заключенных. Говорил, что когда Медведев улыбается своей разбитой улыбкой, кажется, будто он здесь временно и скоро вернется к прежней жизни.
А дальше мы оказались у входа в коридор, где нас встретил офицер, который тут же вскочил и, приложив ладонь к козырьку, поприветствовал начальника тюрьмы:
— Доброго дня. Здравия желаю, господин полковник, — отчеканил он. — На моём этаже содержится десять осуждённых. Жалоб нет, все здоровы, обед произведён по графику
— Принято, — буднично произнёс Тимофей Митрофанович. — Поведите-ка нас к Медведеву, будьте добры.
— К Медведеву? — удивился офицер, скользнув по нам взглядом. — Так он же через три дня того… не положено к нему.
— Кому не положено? — хмуро спросил начальник тюрьмы.
— Прошу простить. Идёмте, — произнёс офицер и отвёл нас к самой дальней камере, явно обеспокоенный нашим неожиданным визитом к приговоренному. По его нервным движениям было видно — случай этот из ряда вон выходящий.
Я попытался воспользоваться истинным зрением, но все двери оказались под защитой. Был ли кто-то внутри камер, понять не удавалось — истинный взгляд не справлялся с защитными чарами и не проникал сквозь массивные стены.
Офицер приблизился к камере и открыл небольшое смотровое окошко в двери.
— Господин Медведев! Руки, пожалуйста! — объявил он командным тоном.
— Куда меня вести потребовалось? Рано еще для казни. Да и для прогулки рановато, — раздался усталый, голос изнутри.
— Никуда. К вам пришли.
— Если это Душеприказчик то пускай он… В общем, я уже всё ему сказал. Нечего мне ему говорить, извиняться ни перед кем не собираюсь, — отрезал заключённый.
— Вас навестить пришли.
— А? Навестить? — в голосе явно промелькнуло удивление. — Кто это ещё?
Офицер нахмурился, теряя терпение:
— Господин Медведев, мне надобно безопасность обеспечить! Руки ваши!
— Кого нелёгкая принесла? — произнёс он, но в окошко уже просунулись здоровенные лапищи.
Офицер молниеносно накинул на них магические наручники, которые в истинном зрении полыхнули ярко-красным пламенем. Судя по всему, это были артефактные кандалы особой силы. Видимо блокируют одарённость. Они так сильно сдавили руки заключённого, что тот невольно зашипел от пронзившей боли.
— Да чтоб вас, посетителей… Не дадут спокойно к покою отойти, — прошипел он сквозь зубы.
Я пожал плечами, переглянувшись с генералом: мол, что с ним поделаешь, неугомонный.
— Медведев, отойдите к стене! — скомандовал офицер через окошко.
— Да знаю я, не сотрясай воздух, — с нескрываемой гордыней ответил заключённый.
Затем, получив молчаливое согласие начальника тюрьмы, офицер принялся открывать дверь. Я внимательно наблюдал и насчитал целых семь замков. Это наводило на размышления: либо тюремщики чрезмерно перестраховывались, либо знакомец Злобина действительно представлял такую опасность, что требовалась столь серьёзная система безопасности, лишь бы предотвратить его побег.
Когда дверь наконец отворилась, внутрь первым вошёл начальник тюрьмы.
— Уж с вами-то каждый день видимся, — проворчал заключённый, окидывая его хмурым взглядом. — Стоило ли на меня ради этого кандалы надевать? Атаковать вас не собираюсь. — Он усмехнулся с горечью. — Или уже бояться меня стали?
— К тебе друг детства пришёл, — спокойно сообщил начальник тюрьмы.
— Друг детства? — в голосе заключённого прозвучало неприкрытое удивление.
Начальник тюрьмы повернулся ко мне и небрежно махнул рукой, приглашая войти.
— Вот, говорит, что знакомы с детства. Увидеть тебя хотел, попрощаться по-совести. — Он понизил голос. — Признаться, все мы понимаем, как несправедливо судьба с тобой обошлась. Видишь, на какие уступки идём?
— Уступки, — эхом повторил усталый голос без всякого воодушевления.
Я переступил порог и оказался внутри камеры.
Генерал удивлённо посмотрел на Дмитрия, но тот лишь покачал головой, мол не собираюсь входить.
Помещение было крошечным, всего лишь три на три метра. В дальнем углу стоял изрядно избитый мужчина, чья массивная фигура, казалось, занимала большую часть этого тесного пространства. Один глаз у него совершенно заплыл, а многочисленные синяки покрывали всё видимое тело, словно жуткая карта побоев и истязаний.
Несмотря на очевидные страдания, смотрел он гордо и прямо. Спина у него явно болела от побоев, но он категорически отказывался её гнуть, а стоял с выпяченной вперёд грудью, глядя строго и непреклонно. Он медленно, с достоинством перевёл взгляд с генерала на меня. Было очевидно, что он меня совершенно не узнал, но не растерялся ни на секунду.
— Ну, здравствуй, «друг», — произнёс он с лёгкой иронией в голосе. — С чем пожаловал?
— А можем мы остаться наедине? — спросил я начальника тюрьмы. — Дело такое деликатное… Проститься хочу.
— Исключено, — категорически отрезал генерал.
В этот самый момент на моём предплечье внезапно материализовалась ласка.
Медведев вскинул брови, удивлённо уставившись на зверька. Благо я стоял таким образом, что ни полковник, ни офицер не заметили момента появления. Однако ласка запрыгнула мне на плечо и с нескрываемым любопытством принялась оглядывать камеру, принюхиваясь к спёртому воздуху.
— Это что такое⁈ — воскликнул начальник тюрьмы, отшатнувшись.
Офицер мгновенно среагировал: выхватил из-за пояса револьвер и навёл прямо на меня.
— Что здесь происходит⁈ — потребовал он ответа, взводя курок.
— Это мой питомец, прошу простить, — спокойно объяснил я. — Это несносная ласка. Любит гулять где захочет, видите ли. Она уснула у меня под пиджаком, и я про неё забыл.
— О таком нужно было предупреждать заранее! — строго ответил начальник тюрьмы, не сводя глаз с животного. — И боюсь, что я погорячился, устроив вам это свидание. Как бы вы ничего дурного здесь не устроили, а у меня заведение образцовое! — проворчал генерал, нервно поправляя ворот мундира. — Этот Мартынов вечно меня в какие-то сомнительные истории втягивает.
